– Ахтунг! Нахтигаль!
И удар в дверь сапогом, начищенным до синевы. С подковкой на каблуку.
– Ахтунг! Нахтигаль!
И дрожащая еврейская семейка выбегает на улицу, с сумками и чемоданами.
Визжа и пища.
– Ахтунг! Нахтигаль!
И тому кто запоздал с выходом – пинок под зад.
Иногда просто били. Для смеха.
Иногда заставляли вылизывать лестничный проем в доме.
Иногда отнимали чемодан.
– Ахтунг! Нахтигаль! – Это звучало гордо. И громко.
Однажды из квартиры выскочила еврейская девчонка, лет 15-ти.
С родинкой прямо между голубых глаз.
Она почему-то не боялась нахтигальцев.
А смотрела на них с насмешливым блеском в глазах.
По крайней мере так показалось Ивану.
И тогда он подскочил к ней сзади и резким движением руки стащил с неё трусики.
Прямо перед толпой прохожих.
Громкий хохот раздался на улице.
Приятели – эсэсовцы смеялись до слез и похлопывали его по плечу.
А девочка с родинкой между глаз сидела на мостовой. и со слезами смотрела на него.
Как будто ждала пояснений.
– Мы нахтигаль! – Пояснил ей Иван, – надо было сразу выходить на улицу.
Сзади подскочил Штефан.
Пинок сапогом в голую задницу отбросил её на несколько метров вперёд:
– Вперёд я сказал!
И она поползла вперёд, оставив свои трусики на асфальте.
Под хохот и веселье:
– Пани мецьки забула!
Но не долго продолжалась райская жизнь. Через два месяца немцы расформировали батальон Нахтигаль.
И Иван снова оказался безработный.
– Украинский СС оказался им не нужный! – Жаловались между собой нахтигаливцы.
Немцы пожалели и оставили им на память эсэсовскую форму которая позволяла бесплатно ездить в трамвае.
И девочек кадрить возле Оперного театра, где нахтигаливцы шепелявили на немецком, изображая из себя арийцев.
Всё кончилось.
– Надо в разведку просится! – сказал Штефан. – Там платят хорошо. И могут в Англию направить. Шпионом работать. Или в Америку…
Но как туда попасть, он не знал
Каждый день ребята разъезжались по домом.
Однажды исчез и Штефан. И тогда Иван понял – пора возвращаться в родной Перемышль.
– "Ахтунг, Нахтигаль!" закончился навсегда.
Нужно искать работу.
На заводе. Или в цеху.
Всё надо начинать заново.
Но жизнь снова повернулась к нему хорошей стороной.
Оказалось, что в Перемышле его ждали.
Молодая соседка пани Анна радостно выбежала к нему навстречу:
– Иванцю, ты вернулся?
Подбежала к нему и остановилась как вкопанная. Как будто чего-то ждала.
И тогда Иван впервые обнял соседку Ганцю. Старшее его на 2 года, такую красивую. И жаркую.
Такую неприступную раньше. И такую желанную.
Столько раз он мечтал про неё лёжа в нахтигалиевской казарме, на нарах.
Как он – с нею. В постели. Что она любит его.
Говорит что он самый желанный. Самый любимый.
И вот теперь, Ганночка прижимается к нему, прямо на улице, возле подъезда дома.
Как во сне…
Что ещё ему нужно для счастья?
Да плевать на Нахтигаль!
Никогда его больше не будет. Старя жизнь кончилась.
И будет другая жизнь.
Может даже получше старой.
Через неделю он устроился слесарем на керамическую фабрику.
И начал каждый день встречаться с пани Анной.
Каждый вечер, возвращаясь с нею из кинотеатра, он тискал её у поезда, касался рукой её груди, постепенно опуская их всё ниже и ниже, к её ногам.
Опускал… пока не чувствовал кружеву её трусиков в своей ладони.
И то что под нею.
А она… только крепче прижималась к нему.
Это сводило с ума Ивана.
Она обдавая его жаром своего тела, лишила его сна и покоя.
– Я женюсь на ней, мамцю – сказал он однажды матери.
Но на лице матери он не увидел ответной радости.
Даже наоборот
– Что случилось, мамцю?
– Она есть блядь – ответила мама.
И мама начала бороться за Ивана. Как могла.
Однажды привела домой к ним – старых друзей приятелей, для которых он был ещё героем. Борцом за свободу Украины.
Хотела отбить его от Ганци.
И отбила.
Ребята принесли с собой чувство свободы и чего-то светлого.
Они рассказали что по всей Украине строится армия.
С тысячами командиров.
И даже со своей разведкой.
Вот тут, Иван попался… слово "разведка" – всегда будоражила воображение Ивана.
И Иван задумался – или он всю жизнь слесарь на фабрике, и с кружевами трусиков пани Ганны в руках, или его ждёт новая жизнь, такая яркая что даже "Ахтунг! Нахтигаль!" померкнет перед ней.
Чтобы Вы выбрали в 20 лет?
Вот и Иван выбрал.
Свободу.
Свобода началась с сюрприза.
Последний свой вечер, с пани Анной, – Иван решил сделать необычным.
Решил пошутить на Ганночкой, которая так и не далась ему.
Одел свою эсэсовскую форму оставшуюся ещё с Нахтигаля и пошёл к Ганночке.
Несколько минут она ошарашено смотрела на него. В эсэсовской форме.
С высокой кокардой на которой красовались череп и кости.
– Ганнуся, я офицер Германской армии. И выполняю специальное секретное задание.
Теперь только ты про это знаешь, и я.
Скоро мы с тобой поедем в Германию.
И тогда что-то случилось с Ганусей… Этот прощальный вечер надолго остался в его памяти.
Сначала Ганнуся не могла два слова сказать.
Потом вдруг её прорвало и она говорила без умолку. Шутила и смялась.
Достала почему-то из шкафа водку, поставила её на стол, после третьего стакана, Ганночка перестала щебетать, опустилась на кровать и сказала ему наконец то что он так давно ждал:
– Иванцю, коханый мий, та йди же до мене.
– А ведь она точно блядь – вдруг проскользнула мысль у Ивана.
Он снял эсэсовский мундир. И лёг рядом нею.
Окошко камеры приоткрылось:
– Коломойский, на допрос!
И раздался звук открываемого засова.
Молодой следователь, вызывал его уже 5-й раз и предлагал написать явку с повинной.
Это была старая милицейская уловка. Не предъявлять факты обвиняемому, с надеждой что тот сам расколется и даст следствию больше фактов чем есть у следователя.
Щуплый, молодой следователь, упорно делал вид что фактов у него достаточно.
Заглянув в папку, с хитрым лицом спросил:
– Что Вы делали в январе – марте 1943 года?
– Нету там у тебя ни хера, в папке – подумал Иван Николаевич. А в голос сказал:
– В моем деле всё написано. Служил в партизанском отряде "Советский путь". Немцев бил. За что получил медаль "За отвагу".
Говорил как можно увереннее.
Потому что знал.
Не мог знать следователь, где он был в 43-м. А особенно в 42-м году.
Уйдя от Ганночки, по совету матери, он действительно попал к партизанам.
Но не в "Советский путь" как он утверждал.
А бандеровскую сотню "Лоскуты". Куда привели его друзья-приятели.
Бандеровцы приняли его очень тепло, даже свою форму выдали, которая была далеко не у каждого.
И началась новая служба Ивана.
Заданием сотни было охранять 12 сёл – от советских партизанов.
И немцев.
Ребята в сотне, были из местных сел, поэтому эти села кормили бандеровцев.
Что вызывало жгучую ненависть и зависть у полуголодных немцев и советских партизан.
С расстояния нескольких километров они часто стреляли в сторону этих сёл, но это голод не унимало.
Тогда те, или другие, переодевались в гражданскую форму и шли грабить села.
В селах можно было достать всё – сало, хлеб, самогон.
– Мы бандеровцы! – говорили они селянам. – Жрать давайте сволочи.
– Хрен Вы а не бандеровцы! – отвечали им.
И жрать не давали. А посылали какого-то пацана за бандеровской сотней.
Пока сотня приходила на помощь, немцы или русские успевали ограбить пару хат и смыться.
Но однажды – не успели.
Это были 8 немцев, которые переоделись в гражданское и приехали на подводе грабить село.
Погрузив на подводу всё что успели найти, кинулись удирать.
На прямо за селом напоролись на бандеровскую сотню.
Немцы даже не успели выстрелить, как бандеровцы начали расстреливать их прямо на подводе.
Один из немцев спрыгнул и начал отчаянно удирать, кинувшись к устью реки. Худой и голодный, он бежал быстро как стрела.
Иван и двое товарищей, догнали его только через несколько километров.
И пустили пулю в спину.
Немец упал как подстреленная птица на лету.
Иван подбежал к немцу.
Он лежал на спине и слезы котились по его худым щекам.
Желание жить было в этих глазах.
И больше ничего не было.
Он посмотрел в глаза Степану и слезы ещё больше покатились из его глаз.
Ивану стало жалко этого немца.
Но товарищи оказались более хладнокровными.
Выстрелили пару раз ему в грудь, и бандеровская сотня начала возвращаться в лес.
Через неделю, в местный городок прибыло немецкое подкрепление.
Батальон СС.
Для начала немцы отомстили этому селу.
В 8 часов утра в центре села остановился бронетранспортёр.
Постоял 20 минут, пока возле него начали собираться любопытные. Мальчишки, бабы и мужики.
Трогали бронетранспортёр, его гусеницы, разглядывали кресты нарисованные яркой белой краской.