На полутемном балконе, где стоявшие в беспорядке стулья, казалось, хранили скуку уже ушедших англичан, одиноко сидела Конни Эскобар в черной шляпке и мехах; жемчужное ожерелье тихо звякало о полупустой бокал; слабый свет освещал голое плечо, с которого соскользнул мех. Когда он подошел и она подняла голову, он отчетливо увидел, что у нее измученное лицо еще совсем юной девушки, маска развязности, которую она надела сегодня утром, исчезла.
Она сказала:
- Я так долго ждала вас сегодня…
- Неужели вы всерьез думали, что я приду? - насмешливо спросил он.
Мука на ее лице сменилась удивлением.
- Как вы узнали, что я здесь? - спросил он.
- Я приходила к вам еще раз. Там был только ваш слуга, и он… Но почему вы не садитесь?
- Я не могу задерживаться. Мне жаль, что вам пришлось ждать.
- Сегодня к вам приходила моя мать.
У него покраснели уши. Итак, история приобретала огласку.
- Вы здорово повеселились за мой счет сегодня утром, - холодно сказал он.
- Как вы могли поверить ей!
- Как я мог хоть на минуту поверить вам!
- Но я говорила правду. То есть, конечно, не только правду, но я не лгала, когда сказала вам, что у меня…
- Не стоит повторять эту чушь.
- Но вы должны поверить мне. Пожалуйста! Я ведь уже сказала - от этого зависит моя жизнь. Я в отчаянии. Вы знаете, я весь вечер ходила взад и вперед по этому переулку и не могла войти - мама была здесь. Весь вечер я мерзла на улице ради того, чтобы увидеть вас. Разве это похоже на розыгрыш?
- Да, похоже! - крикнул он. - Вы же знаете, я ветеринар, занимаюсь лошадьми. Скажите же, почему вы так стремитесь встретиться со мной? Вы что, лошадь? И безусловно, я не собираюсь показывать вас никакому врачу - я не хочу, чтобы и меня приняли за сумасшедшего. Любой врач спустит нас обоих с лестницы, как только вы изложите ему суть дела. Я ничего не могу сделать для вас. И откровенно говоря, мне не хочется ничего для вас делать. Вы пустая испорченная девчонка и ужасная врунья. А теперь разрешите откланяться.
Она сжалась в комочек. Глаза ее округлились, рот широко раскрылся. Затем она быстро вскочила на ноги, схватила перчатки и сумочку. Лицо ее окаменело.
- Пожалуйста, извините меня, - неожиданно спокойно сказала она, глядя в сторону. - Больше я не побеспокою вас, доктор. Прощайте.
- Куда вы? - беспомощно спросил он.
Она на секунду подняла глаза, и он понял, что она хотела сказать этим взглядом.
- Минутку! - воскликнул он в отчаянии. - Если вы хотите поговорить со мной, будь по-вашему, но я должен предупредить моих друзей. Вы подождете меня здесь? Сядьте и допейте ваше виски.
Он взял ее за руку и усадил за стол. Она не сопротивлялась.
- Я вернусь через минуту, - сказал он, вытирая платком взмокший лоб.
Вся компания уже поднималась на балкон, Пако был в отличном настроении и напевал марш, заставляя девушек шагать в такт.
- Пора двигаться, - сказала Мэри. - А то мы не успеем на последний паром.
- Пристраивайся в затылок, дружище, пристраивайся в затылок! - заорал Пако.
- Я остаюсь, - сказал Пепе.
- Почему? - спросила Рита.
- Мне надо с ней поговорить.
- Вот это да! - выдохнул Пако.
- Рита, завтра я тебе все объясню. Поезжай на моей машине. Я провожу вас до двери.
Проходя по балкону, они даже не взглянули в сторону Конни - она одиноко сидела за своим столиком, опустив голову. Наверху, там, где кончалась лестница, призрачной глыбой льда мерцала в лунном свете призма вестибюля и две кошки, в ярости застывшие друг против друга, казалось, вмерзли в ледяную толщу. Выйдя на улицу, Пако пустился в пляс, пока Мэри и Рита завязывали шарфы. Пепе тронул Риту за руку:
- Я позвоню тебе завтра утром.
- Оставьте меня в покое, Пепе Монсон!
Когда он вернулся на балкон, там никого не было - даже ее бокал исчез со стола. Он секунду постоял, потом глянул через перила вниз. Оркестр играл быстрый буги, и Конни Эскобар лихо отплясывала с дирижером в кругу восхищенных зрителей, подбадривавших их криками. Она сняла шляпку и меха и, трясясь от смеха, танцевала в красном коротком платье. Ее голова была самозабвенно откинута, волосы развевались, а юные глаза светились ничем не омраченной радостью.
Час спустя они мчались в открытой машине к вершине утеса: дорога так круто петляла, что казалось, они вот-вот слетят с шоссе и понесутся в пустоту, в светлую ночь, наполненную ревом дикого ветра.
Машина была марки "ягуар", белого цвета.
- Я еще не купила ее! - прокричала Конни.
Закутанная в черный мех, но без шляпки, она склонилась над рулем и громко смеялась, чувствуя, как Пепе внутренне напрягался всякий раз, когда за поворотом перед ними разверзалась бездонная пропасть и свет фар вспугивал чаек.
- Куда мы едем? - сердито прокричал он.
Она пожала плечами и еще ниже склонилась над рулем. Глаза ее сверкали, волосы развевались. Ветер оставлял на губах соленый привкус, шум моря доносился отчетливей. И вдруг они понеслись прямо в рев прибоя.
- Остановитесь! - крикнул он. - Остановитесь!
Внезапно белая лента шоссе встала перед ними стеной, потом ушла в сторону; ревущая тьма обрушилась на машину, и затем все стихло. Пепе, оглушенный, открыл дверцу и вышел. Машина стояла у самого края утеса. Далеко внизу волны глухо бились о скалы. Лунный свет инеем серебрил склон горы.
Он вернулся к машине. Девушка сидела, откинувшись назад и закрыв глаза.
- Эй, эй, - сказал он. - Вы не умерли?
Она открыла глаза и улыбнулась:
- Я бы не возражала.
- Вы всегда так выветриваете дурь?
- Мне нравится представлять себе, что я сбежала. Но каждый раз я добираюсь только до этого места, не дальше.
- Но ведь так не может продолжаться.
- Первый раз я сбежала, когда мне было пятнадцать лет.
- Да, ваша мать рассказывала мне.
- О, она всем рассказывает.
- И ваш отец высек вас тогда. Видимо, недостаточно.
- А, так она сказала вам, будто отец высек меня? - Она улыбнулась и покачала головой. - Нет, он этого не сделал. Он сделал другое. Сказать? До того как перейти на государственную службу, папа был врачом - особым врачом. Когда девушки из богатых семей попадали в пикантное положение, они обращались к нему, и он все устраивал. Во всяком случае, так мне рассказывали в школе, и как раз из-за этого я и сбежала в первый раз. Конечно же, я не могла сказать маме об истинной причине побега. Когда меня привезли домой, мама решила, что я тоже в положении. И она попросила отца осмотреть меня.
Бедный папа пришел ко мне в комнату и не знал, что сказать. Мы всегда немного стеснялись друг друга. Я его воспринимала, скорее, как дедушку, как человека, который дает мне деньги на праздники. Осмотр длился всего минуту, но мне она показалась вечностью. А потом папа заплакал. Он упал на колени и плакал. Но я уже не испытывала ни малейшего сочувствия к нему. Я просто смотрела на него и думала, что теперь ни за что не вернусь в школу. Мне, знаете, нравилось в школе - мы там делали из папье-маше рельефные карты, а в день ангела матери-настоятельницы одевались как голландские девочки… Но когда я сбежала, то больше всего я переживала за свою команду - я отлично подавала, а тут первенство… Как я и ожидала, эти дуры без меня проиграли. У вас есть сигареты? Какой лунный свет! Я такого никогда не видела. Что там наверху, замок?
- Нет, монастырь, - ответил он, щелкая зажигалкой. - У меня там брат.
- Брат? Что он там делает с монахинями?
- Ничего он с ними не делает, - возмутился Пепе. - Он сам монах. Это мужской монастырь. Помните, недалеко отсюда отходит в сторону дорога? Мы ее проезжали. Так вот, она ведет наверх, в монастырь.
- И вы хотите, чтобы я отправилась туда?
- Вам нужна помощь. Может быть, мой брат Тони поможет вам.
- Все они вечно говорят одно и то же - надо завести детей и молиться.
- Давайте, я вас завтра туда отвезу.
Взглянув на часы, она хмыкнула и сказала:
- Завтра уже наступило. А как мы доберемся обратно до Кулуня?
- На лодке, там есть перевозчики. Но машину придется оставить на этой стороне. Послушайте, Конни, - можно я буду называть вас Конни? - я хочу, чтобы вы запомнили: по этой дороге можно попасть туда, наверх, а не только сюда, вниз.
Когда они уже сидели в лодке, она положила голову ему на грудь.
- Наверное, эта китаянка думает, что мы любовники, - сказала она. - Это вашу девушку я видела в "Товарище"? Я часто думаю, как бы я жила, если бы была как все. Кстати, когда я сказала вам, что папа ничего не знает, я солгала. Должно быть, потому, что мне хочется вычеркнуть из памяти тот день, когда он узнал. Тогда мне впервые стало действительно стыдно из-за… из-за них. Он плакал. Такие люди, как папа, никогда не плачут. Смотрите, она поймала рыбу! Чудесная ночь, правда? Этот лунный свет… и тишина, и ваши руки… как будто мы влюбленные… Неужели нельзя так и кататься на лодке до утра?
Держась за руки, они шли к ее гостинице сквозь ночь, окаймленную черными деревьями на поблескивавших мостовых, ночь почти испанскую, ночь, в которой сверкали бриллианты и шуршали мантильи.
- Нет, этого я вам обещать не могу, - сказала она у дверей гостиницы.
Он настаивал, чтобы она побывала у Тони.
- Нет, не могу. И без того слишком много людей думают, что я просто сумасшедшая… или испорченная девчонка. Да, я знаю - вы так уже не думаете. Как мило вы краснеете, доктор! Ваш брат похож на вас? Но я ничего не обещаю. Спокойной ночи, доктор. А вернее, доброе утро, Пепе!