И лишь два тордоха жили в эти дни особой жизнью. Никто из приезжих не заходил ни к старику Хулархе, ни к Нявалу. Да и сородичи не заглядывали к ним. Кто-то успел пустить слух, что Мельгайвач видел сон, который предсказывал: если их дети останутся жить, то погибнет весь юкагирский род.
И хотя Сайрэ сказал, что это - выдумка самого Мельгайвача, люди так и не поселились близко к этим тордохам и с опаской поглядывали на них.
Наконец настал день, когда со стороны тайги на усталых конях в стойбище въехали пять человек - три долгожданных шамана, а с ними главный якутский купец Мамахан и его конкурент на реке Алазее Третьяков Саня.
Самым внушительным из шаманов был верхнеколымский. Один рост этого седовласого старца заставлял содрогаться: сидел шаман на крупном коне, но ноги его едва не доставали земли, а удлиненная голова, похожая на лошадиную, возвышалась над головами всех остальных. Красный перекошенный рот старика был приоткрыт, и с отвисшей нижней губы стекала слюна. Оба побелевших глаза смотрели вдаль с таким надменным безразличием, будто не было ни людей, ни стойбища, ни земли. Никто не знал имени этого чудища, но, по слухам, якуты ненавидели его лютой ненавистью, считали кровожадным - чуть ли не живой помесью сатаны с чертом… Рядом с ним ехал индигирский шаман Ивачан. Этот ничем не мог обратить на себя внимание. Был он невысоким, но упитанным, как бычок; простоватое лицо его не выражало ни ума, ни каких-либо скрытых чувств. Бросались в глаза лишь очень кривые ноги, которыми он цепко обхватывал лошадиное брюхо. Его можно было бы принять за удачливого рыбака или охотника, у которого одни заботы - семья. Но улуро-чи хорошо знали его - Ивачан шаманил среди ламутов, близких по крови к юкагирам, и был единственным в тех краях сильным шаманом - настолько сильным, что на него тоже поглядывали со страхом. Говорили, что Ивачан съел всех своих родственников, что он не позволял молодым обрести шаманскую силу и тоже съедал их - сживал со света… Третьего посланца вообще нельзя было бы причислить к роду шаманов, а тем более - мудрецов, если бы люди не знали, что им был Токио. Этому Токио, якуту-шаманчику из Сен-Келя, тридцать лет от роду, но выглядит он настоящим мальчишкой. Сидя верхом на лошади, он сейчас вертелся в седле, с радостным любопытством разглядывая огромное невиданное стойбище, подмигивая девушкам, приветственно кивая возбужденным мальчишкам.
Это был необыкновенный шаман. Его всегда тянуло к молодежи и даже к детям.
Легонький, верткий, он бодро улыбался, не раздумывая, включался в любую игру, даже катался с детишками на салазках, а в прятки мог играть, забыв обо всем на свете. Многие девушки в разных стойбищах сохли по нем и не скрывали, что хотели бы стать шаманками - лишь бы оказаться рядом с ним на всю жизнь.
Был Токио очень красивым - лицо у него розовато-смуглое, не скуластое и не длинное, губы яркие, резко очерченные и добрые, а в карих до черноты глазах так и плещется северное сияние. Однако же всем было известно, что невинное это лицо, эти детские шалости - только прикрытие, маскировка. Скопление огромной шаманской силы - вот что в действительности представлял собой Токио. Рассказывали, что он волшебными словами исцелял умирающих, а тех, кто оскорблял его, заставлял падать и стонать от боли. Был слух, что в городе он словами сбил с коня и отправил в нижний мир жестокого казака, а такое не смог сделать даже верхнеколымский шаман. Добрым был шаман Токио…
Шаманы и оба купца остановились в центре стойбища, на никем не занятой площади. К ним, ковыляя кривыми ногами, подбежал старый Сайрэ. Без хитростей и присказок он поздоровался по-якутски и по-деловому сообщил, кто в какой яранге или тордохе должен расположиться. Но не успели приезжие спешиться, как со стороны Большого Улуро показался караван Куриля. Решили дождаться главного здесь человека.
Куриль тоже приехал на лошадях. С ним был скупец-старик Петрдэ и его сын Мэникан.
Глаза верхнеколымского шамана ожили, когда голова юкагиров спрыгнул с коня.
- Богатой ту-ундры правитель, диких звере-ей укротитель, - нараспев заговорил он, - голова славного юкаги-ирского рода… Афанасий Кури-илов, дорообо . Славлю твое высокое и-имя. Привет до-оброму сердцу и большому уму-у!
Куриль бросил поводья сыну Петрдэ, пожал руку шаману.
- Ага… Появился, мучитель людей, безжалостный старикан! - сказал, улыбаясь, Токио.
Куриль улыбнулся тоже: ему такой разговор больше нравился, чем восхваление старика.
- Идемте в тордох, - сказал он, пожав руку промолчавшему Ивачану, а потом потному толстяку Мамахану. - И тебе привет, Саня.
Тордох был рядом. Зайдя в него, Куриль со вздохом проговорил:
- Комар начинается… Но сэспэ закрывать не будем: в темноте насидимся еще.
- Я слы-ышал, - запел дребезжащим голосом верхнеколымский шаман, хитро прищуривая глаза, - что ваш Сайрэ-э… иногда разговаривает… с комара-ами…
- Не знаю, - отрезал Куриль. - У него спросите: яранга рядом. Шаманского языка не понимаю.
- О-о, не понимает обладатель… такого ума, известный человек… в мире? - не согласился старик. - Шу-утишь… боишься раскрыть свои та-айны?
- Нет у меня тайн, не шаман я - и не жалею об этом.
- Все это странно слышать, - заметил Ивачан, с кряхтеньем усаживаясь поодаль. - А я почему-то издалека услышал твой сильный призыв - потому и приехал.
- Неправда, - спокойно ответил Куриль. - Ты получил письмо от исправника Друскина, узнал, где все трое встретитесь, - вот и приехал. На Ясачной вы встретились?
- О-о! - обрадовался такому ответу верхнеколымский шаман, садясь за стол. - Это и мне-е теперь странно слышать… А как же правитель Охоноо обо всем этом узнал? Друскин ничего ему не писал… на словах не передавал…
- На шаманское прошлое деда моего намекаете? Нет. Духи тут ни при чем. Это я подумал, что по-другому быть не могло. - Куриль взглядом, будто крючком, зацепил правый, более светлый глаз старика.
Шаман с Ясачной понял его, однако не подал виду и тем же монотонно дребезжащим голосом продолжал:
- По-омню я твоего деда… Си-ильный шаман был… И духи его сильными были… Не уследил только, куда они подевались…
- Постой: а не шаманским ли волшебством ты, Апанаа, разбогател? - ляпнул напрямик Ивачан.
Длиннолицый старик сперва вроде бы удивился такому истолкованию его слов, но потом брезгливо поглядел в угол и перевел взгляд на Куриля: что, мол, там еще болтает куцый волк с Индигирки и стоит ли его слушать. Но это не спасло посланцев Друскина: Куриль хорошо понял их. Исправник недоволен беспорядком у юкагиров, а значит, недоволен им, головой. Если б это было не так, шаманы не поднимали бы шерсть. Ивачан же хорохорится не только потому, что умом беден: ламуты когда-то увидели в Куриле заступника, а это ему не нравится до сих пор. Недовольство исправника - не пустяки. Однако сейчас хуже другое. Духи деда, смерть товарища-пастуха, даровое огромное стадо…
Все это уже пытались связать с шаманством. Но заговорить о злодействе ради богатства сейчас, когда собрано столько людей, да еще самых жадных к слухам, когда вся тундра повернулась сюда лицом, - тут, как ни нюхай, хорошим не пахнет.
"Что ему надо? Чего он хочет? - Куриль сильно зажмурился, чтобы перед глазами растаяла красная зыбь. - Бросит камлание это чудовище - и уедет.
Скажет - не могу правду узнать: тут есть более сильный шаман - душит он моих духов. Одни черти знают, на что он способен. И ничего не потеряет, если уедет. Собьет с ног; не успеешь оглянуться, как обвинят в покушении на детей и как печать отберут. Разорит - и хвастать будет, что победил первого хищника…" - Куриль открыл глаза и увидел перед собой отвратительное лицо слюнявого старика. Шаман следил за ним, не моргая; но ожидал ответа и наперед знал, каким будет ответ.
Но эта самоуверенность старика неожиданно подсказала и Курилю ответ на трудный вопрос: "Чего он хочет? Ага, - подумал он, - тут все и сложней, и проще: надо не так разговаривать с ним. Уважения требует. Нет, большего - признания ума и силы, преклонения перед ним. Потому и пугает…"
- Мамахан, - повернулся Куриль к купцу, который уже блаженствовал над чашкой ухи, удивленно разнюхивая пар: молодая жена Микалайтэгэ хоть и была страшной неряхой, но зато умела приправить еду одной ей известными травами, да так, что можно было сжевать язык. - Мамахан, я сейчас знаешь о чем подумал? Все-таки нам придется с тобой поехать по острогам да поглядеть, как строятся церкви. Своего бы попа заиметь, людей приобщить к светлой вере… А то вот ждали большого камлания, дождались шаманов - а они начинают с угроз. Видно, правду узнать - для них последнее дело…
Мамахан понял игру Куриля, своего давнишнего друга.
- А чего ж не поехать, - ответил он. - Исправнику дело такое понравится…
Мутные глаза шамана метнулись из стороны в сторону, как два зверька, ищущих норку.
- О, Куриль! Кто ж тебе угрожал? - он обтер рукавом рот. - Ты не так понял меня. Я думал, тебе приятно будет, если я деда твоего вспомню. А Ивачан просто злой: долго ехал верхом, шибко зад растер…
- Пусть сходит к озеру и обмоется, - оборвал его Куриль, наконец берясь за еду. - Садись, Ивачан, угощайся. Если б я был владыкой шаманов, я приказал бы всех глупых и ненастоящих шаманов пороть. А сильным, добрым и умным шаманам придал бы еще больше сил - чтоб не путались по разным следам, а сразу бы узнали правду.