- Брат это мой - Пурама! Что ты болтаешь, Куриль, - мы же не враждуем с ним. Настоящий человек он, охотник - нигде не найдешь такого. Забуль . Я поговорить вам дал - может, он важную новость привез. Беда какая случилась? А! - махнул он рукой. - Никакой беды не случилось. Кто родился - растет, старик ваш - шаман жену взял, как ягодку. Правда же, Мельгайвач, как ягодку?.. Дурак кинулся в речку. Беда? Нету беды. Сегодня мы пьем…
Он хотел одной рукой обнять друга, но Пурама потянулся за кружкой, взял ее, чокнулся с русским и Курилем, выпил. Потом он поглядел в глаза купцу-амарыканкиси, перекосив лицо не то от горечи водки, не то ото зла, и вдруг смачно плюнул в огонь.
Неизвестно, что было бы дальше, если бы не Куриль.
- Я хочу спать, - громко сказал он, поднимаясь. - И гость хочет спать, и все пойдут спать. Подай, Потонча, доху.
Пурама повернулся и шагнул к двери, чувствуя, как в его спину глядят ничего не понявшие, но пронзающие голубые глаза бородатого человека.
На четвереньках и с помощью старшей жены Мельгайвач добрался до полога - и сразу же захрапел. А Кака опять полез под одеяло к младшей жене.
Русскому и Курилю постелили отдельно: у шамана было достаточно хорошо мятых оленьих шкур.
Утром половину стада Мельгайвача - тысячу двести голов - погнали в лес, в сторону города. Русского провожали вместе со стадом. Кака и Куриль исполнили долг перед богом, царем и исправником, свои дела тоже сделали, как хотели. Но оба они веселыми не были. Грустно смотреть на уходящее стадо, которое никогда не вернется. Да и дел впереди много. Нужно собрать ясак, объехать все стойбища; собирать же его - не великая радость… А сперва надо в город поехать. Хорошо, беззаботно шаману Мельгайвачу: долг свой получит сполна, да еще будет считать себя благодетелем. Вот и сейчас он спит, как оплывший жиром медведь, а они - на ногах…
Мельгайвач окончательно выспался к середине дня. Его разбудил громкий голос.
- Ничего Потонча не видел! - в сердцах доказывал нездешний каюр, привозивший русского человека. - Я лучше знаю. Чери - не божий человек, а шаман. За два дня вперед знал, какая будет погода, собирал камни в мешок, воду измерял веревкой, а землю - палкой. Разве будет божий человек, или царский человек измерять землю, как мануфактуру? Речка Прорва и убила его за это. И жена у него шаманка, и сын будет шаманом: не успели они мертвого придавить камнем в могиле - сами начали мерить речку…
- Я думаю, ты больше прав, мэй , - сказал Кака, пошевелив палкой дрова в очаге. Он бросил палку, вытер ладонью пот и облизал ладонь . - Похоже, русские начинают шаманить над нами. Измерять наш край и записывать его в бумагу, как купеческий товар, - это нехорошее дело.
- Юкагирский шаман зря, наверно, Мельгайвача обвиняет. У нас никто никогда не убивал, а русские, говорят, в каких-то местах друг друга, как оленей, режут. Это их духи вселяются в наших людей. - Каюр раскурил трубку и повернулся к Пураме: - Сам ты говорил, что Сайрэ ваш старый. Вот он и принял следы Чери за следы Мельгайвача.
Пурама поскреб ногтями голову и вдруг насторожился.
- Ты, ке , откуда родом? - спросил он, глядя своими острыми глазами в глаза каюра.
- Я? Из Анюя. Ламут из дельянского рода. А что?
- Ага. Значит, русских знаешь, - по соседству живете. Но как же ты не знаешь, что русские - эти божьи люди] Режутся одни безбожники - белоголовые и красные люди, которые и по-русски-то говорить не умеют, и по-божьи мыслить не могут.
- Чери, по-твоему, добрый шаман? - спросил раздраженно Кака. - Так ты хочешь сказать?
- Так. Может, Чери и шаман. Но речку он измеряет не нам во вред, а затем, чтобы амарыканы на нее не пришли.
Поднявшийся Мельгайвач потихоньку присел чуть позади Каки. Он, наверное, видел хороший сон и потому улыбался. - А может, почувствовал, что разговор склоняется в его пользу.
- Все знаешь! - насмешливо удивился Кака. - А скажи, если все знаешь.
Почему так пришлось: стали речку и землю мерить - и кто-то детей стал съедать? А за лето у наших шаманов ничего не случилось - чтоб кто-нибудь злей стал.
- Я как шаманил для души все годы, так и теперь шаманю, - развел свои ручищи Мельгайвач. - И не пойму, за что Сайрэ на меня напал. - Он перестал улыбаться и добавил: - Если Сайрэ и дальше хочет меня травить, то лучше пусть сразу съест. Иначе я ум потеряю.
Лучше бы Мельгайвач промолчал. Потому что Пурама давно был готов вспыхнуть, как порох в костре.
- Меркешкин ты, шаман, - прошипел он. - При людях свои заклинания говоришь! Я понял тебя. Ты совсем обратное мне сказал: сначала хочешь Сайрэ ума лишить, а потом съесть! Я шаманский язык понимать научился. Тебе мало было одного Косчэ - еще девочке живот распорол.
А чтоб следы замести - Эргэйуо в речку швырнул. Теперь Сайрэ угрожаешь?..
- Хватит! - вскрикнула старшая жена Мельгайвача, бросив в котел мясо так, что вода выплеснулась на огонь. - Не может быть, чтоб наш муж детей убивал.
- Ага. А взрослых, значит, может быть? - прицепился к слову рассвирепевший охотник. - Так вот, послушай тогда, Мельгайвач, и ты послушай, Кака: при свидетелях говорю. Твои, Мельгайвач, духи разбили кружку в моем тордохе? Твои?.. Куриль, Апанаа, гляди - он покраснел. Почему покраснел? Правда в глаза и нос колет?.. И ко мне подбираешься, значит, и к моему брату? Так ты запомни: если еще случится что, я запрягу лучших оленей, приеду сюда - и не испугаюсь тебя ни днем, ни ночью. Я тебе…
Громкий стук ладони о стол прервал его речь. Куриль, как будто дремавший все это время, встал.
- Черти! Все шаманы черти. И Мельгайвач, и Сайрэ. - Он подошел ближе. - Если не перестанут они, я уеду сейчас.
- …И зачем Сайрэ послал к нам такого безумного, - пробурчал тихо Кака, растерянно переводя глаза из стороны в сторону.
- Я уеду, - скрутил Пурама кисет. - Я сказал все. Потонче не сказал, что хотел. Скрылся, трус. Вы передайте: лучше ему в Улуро не приезжать.
Посланец Сайрэ хлебнул из кружечки водку, раздвинул полы ровдуги и не спеша вышел.
- Кака! - сразу же заговорил Куриль. - Большое камлание созвать надо.
Пусть шаманы собираются сами. Я ничего не могу - ни понять, ни сделать.
Соберем якутских, чукотских, ламутских и юкагирских шаманов. Иначе случится большая беда, а это нам с тобой бог не простит.
ГЛАВА 3
Не всякое дело в тундре сделаешь быстро. На большое камлание шаманов собирали всю зиму; правда, Куриль и Кака не очень спешили, потому что никаких новых бед не случалось. Однако ссора шаманов не давала покоя. Сперва поползли слухи, что Мельгайвач будто бы творит зло не один, а вместе с головой чукчей, Какой. Потом заговорили о том, что Куриль и Кака будто бы выгораживают богатого Мельгайвача и сваливают вину на какого-то русского шамана Чери. Пришлось советоваться с алазейским попом Поповым. И тот сказал: о таких делах надо извещать городских начальников. Отправили в город нарочного с письмом. Ответа сразу не получили. Но потом стало известно, что из Среднеколымска, с Верхней Колымы и с Индигирки приедут три знаменитых шамана. Им и было поручено разрешить спор.
Косчэ-Ханидо к этому времени исполнилось двенадцать лун, а Халерха уже хорошо ходила.
Жизнь в стойбище у Малого Улуро и само стойбище стали меняться изо дня в день. Сюда сразу же перекочевало много семей с берегов Большого Улуро: приехали те, у кого был или неизлечимо больной ребенок, или убогий человек, или страдающий от шаманского призыва. Все эти люди надеялись на помощь знаменитых шаманов. Затем начали вырастать жилища богачей и купцов, съезжавшихся из острогов и со всех сторон тундры. Наконец все больше и больше стало появляться простых людей: с Колымы приезжали на лошадях, с Индигирки приходили пешком. И небольшой холм у озера все гуще и гуще обрастал пестрыми жилищами, среди которых огромными скалами возвышались белые яранги богатых чукчей.
Жизнь этого невиданного стойбища мудрецов, любопытных, жаждущих чуда и жаждущих новых сделок наполнялась весельем, знакомствами, деловыми разговорами, сплетнями, тревожными слухами. Только настанет утро - и мальчишки уже бегут по всем закоулкам с криками:
- Литэмэч, литэмэч . Люди уже играют!..
Не поев, не попив чаю, мужчины бросаются из яранг и тордохов.
А вот уже тут и там раздаются плач и сбивчивые женские голоса - это поссорились дети, и матери - каждая на своем языке - защищают, конечно, своих собственных, не собираясь понять друг друга.
На берегу озера судачат, шепчутся женщины и девушки, пришедшие за водой. Оглядываясь, что-то выискивая глазами, бродят повзрослевшие парни.
Едва ворочая языками, плетутся успевшие хорошо выпить, много лет не встречавшиеся друзья. Важно беседуют за чашкой чаю богачи и купцы.