ГЛАВА 10
В конце прошлого века на реке Анюй через каждые три-четыре года купцы и богачи всех мастей проводили большую торговлю или большой обмен, а проще говоря - собирались на ярмарку. Вначале ярмарки затевали купцы Средне-Колымского острова, но, когда в Нижне-Колымском остроге появились свои купцы, с которыми перезнакомились чукотские, юкагирские и ламутские богачи, ярмарками стал руководить Нижне-Колымский острог. Тем более что здесь появились первые, а потому более прыткие царские чиновники, а раньше их - до ужаса разворотливые казачишки-кабатчики.
По-разному проходили эти шумные сборища крупных и мелких менял. Все зависело от коньюнктуры, а стало быть, от настроения; разными были игры и попойки. Бывало и так, что товаров появилось мало, - тогда толкучка быстро рассасывалась, и приезжие возвращались в тундру, увозя обратно и песцовые шкурки, и мамонтовые клыки. В иной же год товаров прибывало столько, а ярмарка была такой горячей, что люди забывали о весне, и не раз чукчи и юкагиры обратный путь проделывали в половодье.
Чтобы не промахнуться, чтобы не обмануться в надеждах, богач Куриль еще зимой отправил в Нижнеколымск сына Петрдэ - Мэникана. А Мамахан, так тот сам съездил на разведку. Вести были хорошие. Впервые на ярмарку приедет американский купец Томпсон и другой, более молодой американский купец - Свенсон . Стало известно, что Томпсон серьезно готовится к нынешней ярмарке - его подручный Потонча в эту зиму ни разу не появился в Улуро, потому что хозяин его придерживал товары до весны. Понятно, что об этом, конечно, узнали и русские купцы, которые не захотят остаться в дураках. В общем, ожидалась бойкая ярмарка.
Вот почему для простых людей тундры зима эта была особенно тяжкой: но хватало чая, табака, сахар совсем пропал, о горькой воде даже не вспоминали.
Едва начался отел оленей, Куриль прикочевал к Большому Улуро, быстро собрался и, не дожидаясь ехавших с запада Саню Третьякова и богача Татаева, двинулся со своим караваном на нижнюю Колыму. С ним отправились богач Петрдэ и его сын Мэникан. В помощь себе Куриль взял шурина Пураму. Десять упряжек загрузил Куриль оленьими шкурами, камусами, песцовыми шкурками, прихватил и немного мамонтовых клыков. Два каравана продвигались прямо через Халарчу, не пропуская по пути ни одного стойбища: оба родственника-богача старались побольше выменять песцовых шкурок…
Куриль никогда не был азартным или алчным менялой. Но он всегда был до предела расчетливым и уж облапошить себя не позволял никому. Сейчас он, однако, нервничал: американцы могут привезти редкостные товары и сбить цену дорогим шкуркам и клыкам мамонта.
Вот под такую горячую руку и попался ему на дороге Кака. Чукча явно ехал в Улуро, а о ярмарке как будто забыл.
- Мэй, еттык! - бросил Куриль привычную фразу, с подозрением оглядывая пустую нарту.
- И-и, - как-то робко ответил Кака.
- Вроде бы в наши края направление держишь?
- К вам. Тачана вызвала. Вон ее муж сзади едет. Зачем позвала - не знаю, послания не было. Просит - и все…
Куриля не проведешь. Бросить стадо перед отелом и ехать, не зная зачем? Лицо его побагровело, губы жестко сомкнулись, глаза спрятались в холодном прищуре.
- За Пайпэткэ взялись?
Чукча заерзал на нарте, но нашел в себе силу деланно улыбнуться:
- Пайпэткэ? Да что ж она одна только на свете? У шаманов есть и другие дела. Ей-богу, не знаю, зачем зовет.
- Мэй, смотри! Если тронете Пайпэткэ - ты со мной будешь дело иметь. А меня Друскин шутником не считает… - Куриль натянул вожжи, и олени дернули лямки.
На Амунтэгэ он и не посмотрел - молча проехал мимо.
- …Развелось шаманов, как вшей у незамужней чукчанки, - пробормотал он. - Кто захочет, тот и становится шаманом.
Встреча с Какой сильно растревожила Куриля.
"Это что же получается? - размышлял он в сердцах. - Я считаюсь начальником юкагиров, а шаман-чукча едет к моим людям и без меня будет делать все, что вздумается?.."
Кака уже не был головой чукчей. Исправник Друскин отобрал у него печать, потому что он ошаманился. И Куриля тем более раздражал этот черт со сверкающими белками глаз на темном, как закопченная ровдуга, лице. Вроде бы недоверие выказали ему, принизили перед людьми - а он стал шаманом и теперь не только взял власть над чукчами, но подбирается к юкагирам, а захочет - подберется еще и к ламутам.
У Коньковой речки караван остановили, чтобы заночевать. Надергали ивняка, разожгли, костер, поставили котелок со снегом - кипятить чай. И тут Куриль опять заговорил о том же:
- Я чего боюсь-то? Задумает Пайпэткэ рожать, а их двое; на что хочешь людей подобьют. И заступников нет. Одна Лэмбукиэ…
- Да будет тебе головой камни без толку ворочать, - заметил старик Петрдэ.
- А это как поглядеть! Без толку… Сайрэ пустил кровь Мельгайвачу? А теперь чукча нашим кровь пустит. Что получается? Найдется такая вот горячая голова, - Куриль кивнул на Пураму, - схватит нож - и пошла… Вот тебе и мои заботы, чтоб юкагиры и чукчи друзьями были!
- А ты прикажи всем шаманам сжечь бубны, - пошутил старик, набивая трубку. - Ты же - голова…
- И приказал бы! - надломил об колено прутья Куриль. - И не то еще сделал бы… А говорить без шуток - так начальники царские за шаманов стоят. Обычаи, говорят, уважать надо. Не трожь!..
- Ну, а ты сам-то так уж и совсем шаманам не веришь? Я вот не раз видел: тебе бы можно и слово сказать без опаски, а ты молчишь, тебе бы иной раз над глупостью посмеяться, а ты спишь на камлании… Бубны он сжег бы… - Старик Петрдэ высморкался, отвернувшись от Куриля. - Не первый ты такой медвежатник. Которые похрабрей тебя - и те не решались шутить с шаманами…
Куриль бросил прутья не в костер, а к ногам и свесил с колен ладони в новеньких варежках. Помолчав, он спокойно заговорил:
- Есть и в твоих словах правда. Есть. Как людей без веры оставишь? Иной нажрется дурного мяса - и кувыркается по земле от боли. А шаман придет - глядишь, и боль прошла. Сам видел. Отними у человека надежду - самым лютым врагом станешь. Вот и молчу, и сплю на камланиях… - Куриль скинул варежки и начал доставать из кармана кисет.
- Я и говорю про то: живи своими заботами, а не чужими, - заметил Петрдэ.
- Постой: я не все сказал. Жуликов развелось много. Сайрэ потому и отрекся, что понимал: не он вылечивал и добро делал - вера в него вылечивала и умный совет помогал. Может, они, духи, и есть. Куда денешься - Токио что захочет, то и сотворит с человеком. А другие колотят в бубен только из-за корысти или затем, чтоб темные дела делать… Нет, дядя: надо окрестить тундру. Верой в бога надо заменить черную веру. Сильные шаманы тогда останутся - лечить будут, советы давать хорошие, и это богоугодно. А все прочие уплывут, как олений помет. - Куриль сплюнул в костер.
- Ну и крести людей! - обернулся к нему Петрдэ. - Зови попа и крести!
- Как окрестишь? Из Среднего? Какой поп согласится!.. Да и мало - окрестить тундру. Божий дом нужен…
- Ас божьим домом-то как? - Петрдэ спросил и пожалел: рядом сидел Пурама.
Куриль, однако, не поперхнулся.
- Строится дом, - ответил он. - Первые бревна в мешке: двадцать шкурок собрал… Трудно строится. Обеднел народ, особо за эту зиму. Что ни возьми - всего не хватает. А купчики к шкуркам чутье имеют. Это Потонча сплоховал. Да у его хозяина свой расчет… Вот плохо, что Мамахан подвел. Тоже набрал штук тридцать - а не сдержался. Подвернулся хороший товар - пустил их в обмен… Ну, ничего. Я еще погляжу - может, одному мне сподручней будет…
Во время разговора Пурама и Мэникан сидели молча: обычай не позволял им открывать рта при таких родственных отношениях. И Пурама без звука проглотил слова Куриля насчет поножовщины, не посмел напомнить, что он-то чист перед богом - отдал голове шкурки.
Когда напились чаю и закусили, улеглись спать, не вставая с места, не закручиваясь в чумы : морозец был мягким, ночь ветра не предвещала.
Пурама не засыпал дольше других. Он глядел то на луну, то на звезды.
Огромный мир в вышине настраивал на раздумья - он был и красив, и до жути загадочен… Вот распалась на две части звезда. Одна половинка сразу погасла, а другая понеслась не вниз, а вбок, к другой звезде - и та поймала ее, будто съела. Что там произошло? Почему так случилось? Кто это захотел, чтобы все звезды остались на месте, а эта устремилась к другой, заставив свою половину погаснуть? Какой в этом смысл?.. "Нет, конечно, божий мир куда больше и куда непонятней, чем мир, где живут духи, - размышлял Пурама. Он уставился на луну. Вон па луне темные пятна. Говорят, что это девушка-сирота варит кровяную кашу. - Как Пайпэткэ… Сирота… Кровяная каша… Все сироты варят кровяную кашу… И как только не поймут люди, что бог знает все?
Может, он напоминает, что нельзя обижать сирот? А кто не смущается, того он отдает сатане? Сайрэ-то помирал в муках… Теперь небось на Тачану смотрит.
Придумал бы ты, сатана, этой бешеной сучке самую страшную смерть…" - Пурама потихоньку перекрестился.
Засыпал он легко, будто на ворохе мягких шкур. Бог и о нем все знает.