На берег все валила толпа с парохода. Она запрудила сундучками, чемоданами, скатками весь берег вблизи сходней, и пермские отошли подальше, оттесненные быстро разрастающимся табором.
Любаша теперь стояла в сторонке с Кланькой Кузнецовой - коренастой и немного кривоногой девушкой, румяной, как спелое яблоко, в нарядной шали с махрами. Взявшись под руки, девушки склонили одна к другой головы и молча следили за всем, что происходило на берегу. Быстрые, желтоватые с прозеленью, словно у козы, глаза Кланьки дерзко прощупывали лица, одежду, пожитки парней.
- Вон, вон, симпатяга, поглянь, Любаша, - вдруг горячо зашептала Кланька, теребя рукав подруги. - Весь беленький и хорошенький, и одежда справная на нем. А сундучок, глянь, какой, вроде как с серебряной отделкой на углах.
- Это не сундучок, а чемодан называется, - поправила ее Любаша. - А он мне не нравится, Клава, приторный какой-то.
- Нет, я люблю таких. Обязательно познакомлюсь с ним! - В глазах Кланьки сверкнуло диковатое озорство.
Тот, кого выбрала Кланька, неторопливо шагал по сходням в потоке парней, держа на плече чемодан, а в руке скатку в чехле. Был он невысок, коренаст, с удивительно круглой, как шар, головой, с курчавящимися висками, пухлощек, в помятом, но добротном городском костюме, при галстуке. И хотя тесно было на сходнях, шел он важно, с достоинством.
- Мне вот тот больше нравится, что за ним следом идет, в шинели и с ружьем, - тихо проговорила Люба-ша. - Такой молодой, а видно, был военным…
- Вроде ничего, только больно тощой, шея-то как веревочка, - скривила Кланька влажные пунцовые губы.
С баулом в левой руке и с клеенчатым рюкзаком за спиной "тощой" осторожно ступал по сходням, немного прихрамывая.
- Глянь, глянь, Любаша, а вон стриженая, - снова возбужденно затеребила Кланька подругу. - Ой, смертушка моя, до чего ж она страшная! Не парень и не девка, какая-то финтифлюшка. Должно, потаскуха городская…
Молча проследив, куда направляется "хорошенький", Кланька потащила Любашу к тому месту.
- Пойдем, я сейчас с ним познакомлюсь, вот попомни мое слово! - страстно зашептала она. - А ты с тем, в шинели, познакомишься…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Новочеркасские комсомольцы сгружались с парохода последними.
После высадки из вагона в Хабаровске они держались вместе, маленькой коммуной, делили между собой каждый кусок хлеба. Вот и теперь, отойдя в сторонку, они складывали в общую кучу свой багаж.
В дороге Захар сдружился с Андреем Аникановым, тем "беленьким", что приглянулся Кланьке. Жернаков и Аниканов познакомились еще в Новочеркасске, когда Захар демобилизовался и ушел из кавшколы. Аниканов был секретарем комитета комсомола механического завода, куда хотел поступить Захар. Они тогда долго проговорили. Захар рассказал свою печальную историю, и Аниканов обещал помочь ему подготовиться в институт.
Встретившись в вагоне, они заняли рядом места на нарах и подолгу, лежа бок о бок, перед сном разговаривали о всякой всячине. Аниканов был собран, аккуратен, более начитан, чем Захар, и обладал строгой логикой в рассуждениях. Все это привлекало к нему Захара.
Еще в первый день пути по предложению "стриженой" - Лели Касимовой Аниканова избрали старостой вагона, и он исполнял эту должность ревностно и аккуратно. И теперь, как только вся группа высадилась, Аниканов назначил двух комсомольцев охранять вещи, а всех остальных предупредил, чтобы далеко не отлучались.
- Видать, начальник ихний, - шепнула Кланька на ухо Любаше, пожирая глазами Аниканова. - Строгий какой! Должно, грамотней всех.
Девушки жадно прислушивались к разговорам приезжих, молчали, каждая думала о чем-то своем.
Аниканов первый обратил внимание на них и подошел.
- Ну, здравствуйте, девушки. Ждали гостей? - весело спросил он.
Кланька прыснула и зарделась вся, как цветы на ее шали, глаза заблестели.
- Ждали не ждали, выгонять не будем, - сказала она бойко и снова прыснула в шаль.
- Как тут у вас, медведи в село не заходят?
- Всякое бывает, - словоохотливо ответила Кланька; видно, она решила не откладывать на будущее свое намерение. - Вон в третьем годе даже тигру убили наши мужики, аккурат у Силинского озера, вон там, - кивнула она головой в нижний конец села.
- Ого! - воскликнул Аниканов. - Слышишь, Захар, "тигру" убили мужики в "третьем годе". Так что в тайгу здесь не так уж безопасно ходить.
Захар подошел к ним, поздоровался с девушками.
- Тигры, значит, тут водятся? - спросил он. - Вот и хорошо. Хоть раз встретиться с живым тигром, а то у нас на Дону одни суслики да зайчишки, - улыбнулся он, встретившись глазами с Любашей. При этом он успел заметить, что глаза у девушки умные, глубокие и немного грустные. - И часто подходят к селу тигры?
Тем временем вокруг девушек стали собираться комсомольцы.
- Один только и подходил из-за Амура, с юга, - смущаясь, ответила Любаша. - А в здешней тайге тигры не водятся.
- А медведи водятся? - спросил кто-то.
- Медведей шибко много! - опередила Кланька Любашу. - Кажин год дерут коров в нашей деревне.
- И людей тоже "дерут"? - Аниканов с нескрываемой иронией подчеркнул слово "дерут".
- Бывает иной раз, что подерет. Как охотник зазевается, а то ружье не стрельнет, так тогда только держись!
- А еще какие звери есть?
- Сохатого и кабарги много, дикий кабан водится выше по Амуру, - несмело, как школьница на уроке, отвечала Любаша. - Из пушных много белки, есть колонок, лиса-огневка, выдра, барсук…
- А боровая дичь? - с интересом спросил Захар.
- Какая? - спросила Кланька и почему-то снова прыснула в шаль. Видно, у нее это считалось высшим проявлением кокетства.
- Много рябчиков и глухаря, - отвечала посмелевшая Любаша.
- И еще бурундук есть, - вмешалась Кланька.
- Бурундук - это грызун, - спокойно объяснила Любаша Кланьке, а потом продолжала, обращаясь к парням: - Такой маленький полосатый зверек, размером меньше белки.
- Вот видишь, а ты говорил, "зачем ружье?", - сказал Захар Аниканову. - Тут, брат, самый настоящий край непуганых птиц.
- Ага, это правда, - подтвердила Кланька. - Мужики сказывают, стрельнут в одного рябчика, а другой рядышком сидит и не улетает. Совсем не пужаная птица.
Среди приезжих пробежал смех.
Между тем с пароходов уже сошли последние комсомольцы, и за ледяным прибрежным барьером образовался огромный табор. Там уже кричал какой-то глашатай:
- Старостам групп собраться ко мне! Эй, старосты групп, давай ко мне!
- Что там такое? - повернул голову Аниканов. - Наверное, по вопросу расселения. Ты оставайся тут за меня, Захар, а я пойду. Да смотри, чтобы ребята не разбрелись.
- Он у вас что же, заглавный? - доверительно спросила Кланька, когда Аниканов скрылся в толпе. Она вдруг перестала смущаться и разговаривала с Захаром по-свойски, без всякого кокетства.
- Староста группы. "Заглавный" здесь начальник строительства.
- А что же, ученый он, должно?
Захар растерянно посмотрел на Кланьку.
- Ученый? Нет, комсомольским работником был на родине. Или вы спрашиваете в смысле - грамотный?
Кланька снова прыснула; вместо нее ответила Любаша:
- Ученый, по-нашему, по-деревенскому, значит грамотный.
- Понимаю, понимаю. Я тоже не очень "городской".
- Из каких же местов вы будете? - продолжала без смущения расспрашивать Кланька.
- С Дона. Слышали?
- Нет, я грамоте только два года училась. А далеко это?
- Около десяти тысяч километров.
- Батюшки! Сколь же вы ехали?
- Да вот скоро будет полтора месяца, как оттуда.
- Ой, как далеко! - скупо улыбнулась Любаша, до сих пор сохранявшая серьезное выражение лица. - Я даже вообразить себе не могу это расстояние.
- Вам не приходилось далеко ездить? - спросил Захар. Ему было приятно разговаривать с Любашей.
- Нет, даже в Хабаровск не ездила. Самое далекое - в Нижнюю Тамбовку выезжала, это сто десять километров ниже по Амуру село такое есть.
- А я была в Хабаровским, - не без хвастовства сообщила Кланька. - Вот где чудно, дома-то эвон какие, выше церкви!.. А как его зовут, старосту вашего? - вдруг заговорщически спросила Кланька.
- Андреем. А что? - спросил Захар, удивленно посмотрев на Кланьку.
- Так просто, интересно знать. А тебя?
- Захаром. А вас?
- Меня Клавдией, а по-деревенскому Кланька, а вот ее по-деревенскому зовем Любашей, а правильно - Любовь.
Откуда-то вывернулся раскрасневшийся Аниканов. Галстук у него съехал набок, пиджак нараспашку.
- Давай, Захар, пошли палатки получать! - возбужденно крикнул он. - Моя очередь уже недалеко.
Вскоре у подножия откоса, там, где тянулась вереница деревенских лабазов и бань-курнушек, забелели две шеренги палаток.
В палаточном городке словно в муравейнике: одни натягивают веревки, другие заваливают песком и галечником края полотнища, третьи тащат доски; стук топоров, говор, смех, раздаются выкрики, кое-где вспыхивает горячий короткий спор за место. Рядом вырастают горы ящиков, бочек с соленой рыбой, мешков с мукой и сахаром, выгружаемых с пароходов. Повсюду бродят ребятишки с раскрытыми от удивления и безмерного любопытства ртами, вертятся собаки, сбежавшиеся со всей деревни.