- Выходит, нашего полку прибыло. Что ж, приветствую, приветствую! И одобряю. Хирург - это звучит.
Он коротко рассказал, как эвакуировался, как было чуть к немцам не попал у Мариуполя, как где-то под Ростовом встретил своего друга Ракитина и этот Ракитин помог ему устроиться в одном из тыловых госпиталей в Батайске. Потом госпиталь переехал сначала в Краснодар, затем в Самарканд.
Шубов извлек из кармана большой носовой платок, громко высморкался.
- Ну, как тебе наш город после разлуки понравился? - спросил.
- Неуютно стало, - вздохнул Корепанов.
- Это что, - улыбнулся Шубов. - Ты бы посмотрел, как тут было, когда я приехал. Пустынно, голодно, страшно.
Алексей спросил, как в городе с медицинской помощью.
- Плохо, батенька, плохо, - нахмурился Шубов. - Врачей почти нет, а больных много. С перевязочным материалом совсем катастрофа. Медикаменты?.. Лечим, чем бог пошлет. И травками не брезгуем. А койки… - он безнадежно махнул рукой. - Наша больница сохранилась, так она же совсем крошечная. Вторую, где ты работал, восстанавливают, а третью, самую большую, немцы до того довели… Почти все флигели во дворе взорвали, думали и главный корпус, так, говорят, сукин сын оберартц отговорил. "Если, говорит, хотите русским напакостить, оставьте, не трогайте: пускай помаются". Вот и оставили. Проку в ней и раньше мало было - велика Федора, да дура, - а теперь… В общем плохо, батенька. Совсем плохо.
Алексей спросил, кто из врачей уже вернулся. Шубов назвал несколько фамилий.
- Федосеев тоже вернулся, старый молчальник, - сказал. - Он теперь в железнодорожной больнице работает.
Корепанов хорошо помнил Федосеева, высокого худощавого старика. Когда началась война, ему было далеко за пятьдесят. Ушел из города в последнюю минуту, захватив только саквояж с хирургическими инструментами.
Шубов глянул на часы и заторопился.
- Ну, я побежал. Очень рад, что ты вернулся, Алексей Платонович. Очень рад!..
Алексей пошел опять бродить по городу.
Здание фельдшерской школы, где он преподавал до войны, тоже было разрушено. Деревья в саду вырублены. И только одно сохранилось, самое большое, под которым во время выпускных вечеров расставляли длинные столы и развешивали на ветвях гирлянды разноцветных лампочек.
Последний выпускной вечер в сорок первом был уже во время войны, и Алексей пришел в военной форме. И некоторые из выпускников тоже были в военной форме. Алексей тогда еще подумал, что многие из них погибнут. Другие будут изувечены. О себе почему-то он в этот вечер не думал…
Он спустился вниз, в порт. Здесь разрушений было еще больше. Почти все портовые сооружения взорваны. Лишь один причал отремонтирован. На краю помоста, съежившись от холода, сидело два старика с удочками. Алексей постоял возле них, спросил, как улов. Один из стариков только сплюнул в ответ. Другой сказал, что берется "одна густыря", и та - мелкая. И показал небольшую низку рыбы.
Алексей пошел дальше, вдоль набережной. Причалы изуродованы. Настилы сорваны, и только сваи торчат, потемневшие от сырости. На противоположном берегу - камыши, побуревшие, темные. И вода в реке тоже - темная, неприветливая.
Сам не понимая почему, он надеялся увидеть реку совсем другой, и та, что увидел, разочаровала. "Ничего, - успокаивал себя. - Это потому, что день пасмурный. Придет весна - и все изменится: зазеленеют берега, заискрится, засверкает вода на солнце, опять станет весело и приветливо…"
Осенью на реке всегда неприглядно.
Снова заморосило. Напомнил о себе притихший было ветер, и по воде пошла мелкая рябь. Стало холодно. Алексей поднял воротник шинели, глубже натянул фуражку и зашагал в город.
Уже под вечер он почувствовал, что проголодался. Зашел в буфет.
Продавщица, стройная, высокая, миловидная девушка с родинкой на правой щеке, стала расхваливать пирожки с требухой.
- Хорошие, свежие, еще теплые.
Алексей попросил положить ему парочку и принялся есть тут же, у стойки, время от времени поглядывая на продавщицу. Родинка на ее щеке почему-то казалась знакомой. Девушка тоже внимательно смотрела на него.
- Вы совсем промокли. Холодно на улице? - сказала участливо.
- Мерзко, - ответил Корепанов.
- Может, водки налить?
- Налейте.
Она вытерла полотенцем граненый стакан, поставила рядом с тарелкой.
- Сто или двести?
- Сто пятьдесят.
Она налила, опять внимательно посмотрела на Алексея и спросила:
- Скажите, вы не Корепанов?
Алексей удивленно посмотрел на нее.
- Корепанов, а что?
- Неужели вы не узнали меня, Алексей Платонович? Да вы же у нас на последнем курсе читали, перед самой войной. Невинская - моя фамилия. У меня по вашему предмету всегда "пятерка" была.
- Невинская? Оля?
- Ну, конечно же, Оля Невинская, - кокетливо улыбнулась она.
- А почему вы здесь?
- Вы хотели сказать, почему не в больнице? Ведь так?
К подобным вопросам она, по-видимому, привыкла и тут же постаралась объяснить:
- Я ведь не одна, Алексей Платонович, мать у меня старушка на руках. А в больнице… Много ли заработаешь в больнице?..
Алексей вылил, молча завернул недоеденные пирожки в газету и, бросив деньги на стойку, ушел.
4
В здравотделе Алексея встретили тепло. Малюгин - высокий, худощавый, чуть сутулый человек - оказался старым знакомым Алексея. В сорок третьем они воевали на одном фронте. В сорок четвертом, весной, Малюгин был ранен и больше месяца лежал в отделении Корепанова. Алексей еще тогда предупредил его, что правая рука работать не будет, и теперь, глядя на усохшую кисть, с горечью отметил, что не ошибся.
- Куда же мне тебя, дорогой ты мой? - спросил Малюгин. - Главным врачом в третью городскую пойдешь? Пятьсот коек. Мы собираемся ее со временем областной сделать.
Алексей поколебался. Главным врачом, да еще областной…
Он вспомнил вчерашний разговор с Шубовым: велика Федора, да дура. Ну и пусть Федора, пусть дура. Зато пятьсот коек. А сейчас койки вон как нужны. "Ну и посмеется Шубов, когда узнает, что дуру Федору за меня сосватали", - подумал.
Малюгин заметил, что Корепанов колеблется, и решил выложить еще один козырь.
- А как у тебя с квартирой?
- Никак, - ответил Корепанов. - Остановился в гостинице, но там предупредили, что больше десяти дней держать не могут.
- Вот видишь, а главному врачу квартира при больнице положена.
Алексей сказал, что хотел бы серьезно заняться хирургией.
- Кто же тебе мешает? - удивленно пожал плечами Малюгин. - По совместительству сможешь и хирургическим отделением заведовать. Там, правда, еще такого нет. Но отстроишь и сможешь работать… Соглашайся. Завтра твою кандидатуру в обкоме провернем, потом в министерство поедешь - и за дело. Договорились?
Не дожидаясь ответа, заведующий стал звонить кому-то в обком, заверяя, что подобрал для третьей больницы настоящего человека: фронтовик, майор, коммунист. Лучшего и желать нельзя.
Наконец он положил трубку.
- Завтра с утра - в обком. Зайдешь в инструкторский отдел, к Мильченко. Олесь Петрович Мильченко. Запиши.
- Записывать не надо, уже запомнил, - сказал Алексей и спросил: - А кто сейчас этой больницей заведует?
- Есть такой Коваль Ульян Денисович, милый старик, но как администратор - не подходит.
- Я на живое место не пойду, - решительно заявил Корепанов.
- Да какое же это живое место! - даже брови сдвинул в досаде Малюгин. - Мы этого Коваля еле уговорили, чтобы хоть временно печать взял. Больше некому. Да он тебе сто раз спасибо скажет!
- Неужели до сих пор подобрать не смогли?
- Подбирали, - с досадой произнес Малюгин. - Покрутится человек месяц, другой, третий и уйдет. Время знаешь теперь какое? Чтоб такую больницу поднять, крепкого человека надо. Был у нас один на примете, Бритван - главный врач Миропольевской больницы. Настоящий хозяин, крепкий, даже чересчур. Да вот не вышло у нас с ним…
- Отказался? - спросил Корепанов.
- Нет. Ему такая работа по плечу. Там не договорились, - указал Малюгин куда-то вверх пальцем.
Алексей сказал, что окончательный ответ даст завтра: ему надо предварительно поговорить с Ковалем. Он позвонил в больницу, узнал адрес главного врача. А вечером пошел к нему в гости.
Небо все еще было затянуто низкими облаками. Лишь на западе виднелась багровая полоса заката.
Алексей решил глянуть на больницу хотя бы издали. Тем более что это почти по дороге: один лишь квартал в сторону.
Большое четырехэтажное здание угрюмо возвышалось за железной красной от ржавчины оградой. Пустые окна верхнего этажа светились багровым светом.
"Багровые просветы окон"… Что-то было в этом знакомое. "Где-то я видел такое", - думал Корепанов. И вспомнил.
Смоленск. Ночь. После бомбежки горел вокзал. Машина с врачами, сестрами и санитарками остановилась неподалеку от театра. За несколько минут до этого здесь упала тяжелая бомба. Огромная воронка перегородила улицу. Напротив - многоэтажный дом. И тоже - с пустыми окнами. И окна эти тоже светились багровым светом. Багровый свет в пустых оконных проемах. Неважно, откуда он, этот свет, - от пожара, как тогда, или вечернего заката, как сейчас, - все равно есть в нем что-то зловещее.
И Алексею стало не по себе.
Ничего, на фронте и не такие коробки осваивать приходилось.
Он перешел на противоположную сторону, глянул еще раз на угрюмое здание и пошел дальше, уже не оглядываясь.