- Вова, - дерзко игнорируя палец, сказал Андрей, - ты знаешь, каким было последнее желание верховного правителя России Александра Васильевича Колчака?
- А что, он тоже из Норушкиных?
- Нет, Вова, он из Колчаков, - не поддался на провокацию Андрей. - Он просил, чтобы при расстреле его не ставили к стенке вместе с китайцем - палачом иркутской тюрьмы. Он просил избавить его от этого позора и расстрелять отдельно.
- И что?
- Их расстреляли вместе.
- Тогда мы присядем.
- Ты что, братан, обидеть хочешь? - натурально удивился Герасим.
- Гера, ты на него не наезжай, - сказал Тараканов. - У него знаешь, какой тейп навороченный? Один дедок Наполеону хвост накрутил, а другой - вообще герой нашего времени.
- Вова, ты проявляешь скрытые комплексы, - сказал Норушкин.
- Это он и есть, - Тараканов по-прежнему обращался к Герасиму, - тот самый, который русский бунт будит, гневу народному спать не даёт.
- Что же ты, братан, в натуре, сыр всухомятку рубаешь? - добродушно порадел Герасим. - Принеси-ка нам, Вовчик, чёрного "Джонни Вокера". И мясного чего-нибудь. Типа, горячего.
Вова мигом доставил штоф "Гуляки Джонни" и две стопки - себе и Герасиму. После чего, приплясывая, умотал на кухню.
Крупная рука с набитыми мозолями и белой "гайкой" на указательном пальце легла на квадратную бутыль.
Соломенного цвета самогон из клетчатой Шотландии потёк, играя бликами, по стопкам - Андрею и Герасиму.
Ты в жаркий полдень сядь в тени
И от дороги в стороне,-
густо, сочно выводил Ильченко, -
У родника передохни
И дай прохладной влаги мне.
- За что пьём? - спросил Норушкин.
- Дед мой в сорок четвёртом Ригу брал, - сказал Герасим. - Типа, танкистом был. Командиром, в натуре. Ему пулей сонную артерию пробило, так он дырку пальцем заткнул и сам дошёл до медсанбата. Так что, слышь, - за экипаж машины боевой.
- Годится, - согласился Андрей. Выпили. Закусили сычужным пикантным - кажется, "Эмменталем".
Герасим открутил от кисти восковую виноградину.
- Скажи, братан, а гнев народный ты как, конкретно будишь или фуфлово - на кого Бог пошлёт?
- Ничего я не бужу, - увяз зубами в сыре Андрей.
- Ты брось, братан, вола вертеть. Я тебе не фраер ушастый. А предки как будили?
- Кто ж их знает - их и спрашивайте.
- Не ссы, мы сырки глотать умеем. Спросим. Всех построим и спросим.
- Шкловский тоже в броневом дивизионе служил, - вспомнил почему-то Норушкин. - Ему Корнилов на Румынском фронте лично Георгиевский крест вручил. Он ещё потом в бензобаки броневиков гетмана Скоропадского сахар насыпал, чтобы жиклёры засрать. - Андрей вытянул из пачки сигарету. - А некогда в городке Шклове учительствовал и прислуживал в поповском доме крещёный еврей Богданко, принявший после имя Дмитрий, но известный больше как Тушинский вор. Ему в Калуге татарин Пётр Урусов голову сабелькой оттяпал, так что она в церкви на отпевании отдельно от тела лежала. - Норушкин глубоко затянулся. - А при матушке Екатерине, до старости не знавшей вина, а пившей одну лишь варёную воду, известны были фальшивые ассигнации шкловской работы. Их фабриковали в Шклове графы Зановичи, родом далматы, вместе с карлами генерал-лейтенанта Зорича. Их Потёмкину ростовщик Давидка Мовша сдал. Потёмкин мазурикам хвосты и накрутил. А вас, собственно, как зовут?
- Герасим я, - удивился невежеству собеседника Герасим. - Я Шкловского твоего с Потёмкиным вместе на болту поперёк резьбы вертел, кто бы они по понятиям ни были.
- И что, Герасим, подобно Орфею и другим великим героям древности, вы, чтобы построить моих предков, готовы спуститься в преисподнюю?
- Ты, братан, не умничай, надо будет - спущусь. Закон такой: если маза пошла или/или - без базара выбирай смерть. Это не западло, - продемонстрировал знание самурайских предписаний Герасим. - А потом, я ж тебя пробивал: дядя у тебя есть. Не дубарь пока, хотя и на больницу пашет.
- Когда тебя сразят на поле боя, - выудил Андрей в ответ из хмельной памяти максиму Ямамото Цунетомо, - ты должен следить за тем, чтобы тело твоё было обращено лицом к врагу.
- Грамотно сказал, братан.
Тут с приборами, завёрнутыми в салфетки, и двумя тарелками с дымящимися лангетами и золотистой картошкой-фри возле стола образовался Тараканов. Поставив тарелки перед Герасимом и Норушкиным, Вова отправил поднос на стойку, а сам сел за стол.
- Спасибо тебе, Вова, - желчно поблагодарил Норушкин. В словах его читалось внятно: "Ну ты и сволочь, Вова, ну ты и гондон штопаный!"
- Не за что. Сейчас Люба хлеб, минералку и красную капусту принесёт, - нарочито не замечая яда, вертел на столе пустую стопку Тараканов. - Очень, Андрюша, твои истории Гере понравились. Успех необычайный…
Герасим, однако, виски Тараканову не налил, а вместо этого сказал Норушкину с досадой:
- Жаль Вовчика с нами нет.
- Почему это? - опешил Тараканов.
- Потому что шёл бы ты на хер и не лез в чужой базар.
Вова обиженно, но гордо, как шуганутый с налёжанного места кот, удалился за стойку.
Люба и вправду принесла хлеб, бутылку "Полюстрово" с двумя высокими стаканами и маринованную красную капусту в фаянсовой плошке.
Герасим налил.
- Я тебе дело предлагаю. Слышь, типа, компаньонами будем.
- А что, собственно, вы от меня хотите?
- Давай на "ты", братан, - дружески предложил Герасим.
- Давай.
- Мне Аттилу завалить надо. Совсем он, падла, борзой стал.
- Какого Аттилу?
- Ну сказал! Ну прямо в поддых! Да Коляна Шадрунова, пахана рамбовцев. Погоняло у него - Аттила.
- Ну так вали. Я-то при чём? Лучше бы ливизовской взял…
- Нельзя. Мне пойла дешевле пятидесяти баксов за фуфырь по ранжиру не положено. Братва не поймёт.
- Соболезную.
- Ты, братан, погоди. Ты, типа, меня слушай. На-ка вот, минералкой запей. Аттила - авторитет конкретный, и команда у него реальная. Если я его закажу - рано или поздно об этом разнюхают. Тогда - кранты. По понятиям нас уже не развести. Такая молотильня пойдёт - Куликово поле, блин, бой Руслана с головой. А если ты на него гнев народный сольёшь - это ж другое дело. Мы ж тогда с тобой такой участок расчистим, мы ж под себя такую территорию загребём…
- Герасим, ты дурак?
- Фильтруй базар, - набычился Герасим. - Как компаньон компаньона предупреждаю.
- Ты сам Божий дар с профитролями не путай. Представь только, что братва свои дрязга не калашами, а водородной бомбой утрясать будет. Это ж беспредел полный. Мозги наморщи - тут такой участок расчистится, что…
- Ни барыг, ни братвы не останется, - смекнул Герасим.
- Ни нас с тобой, компаньонов.
- Да, братан, это не по понятиям.
Снова заиграла живая музыка: снятый один в один, как по канону писанная икона, Боб Марли - "I Shot The Sheriff".
Герасим налил в стопки виски и внезапно хохотнул в лангет.
- Ты что? - удивился Норушкин.
- Да представил, блин, как бригадир на стрелку тереть с водородной бомбой в багажнике катит!
- Живое воображение. Только в нашем случае, мне кажется, ещё смешнее будет. Всю страну размазать можно. Не в миг, конечно, а постепенно, со смаком…
- Ну, давай, типа, за бронетанковые войска, - поднял стопку Герасим.
Выпили. Принялись за лангет.
- И что, никак там с настройкой не поиграть? - спросил Герасим. - Чтобы наводку скорректировать?
- Да где там-то? - не выдержал Андрей.
- В Побудкине твоём, братан. Мне ж Вовчик пересказывал.
Андрей задумался.
- Бесполезно. Когда Господь сотворял Россию, он о такой мелкой гниде, как рамбовцы, не думал.
- Так ты, может, не знаешь просто, как там управляться нужно?
- Откуда ж мне знать? Из чёртовой башни назад никто не выходил. Не нашлось для них Вергилия. Или этого, как его - Тересия. Или нет, это вроде была тень Антиклеи…
- Надо же, сколько у тебя в репе мусора скопилось.
- И не говори. Никак бачок не вынести.
Герасим "наморщил мозги", после чего снова наполнил стопки.
- Стало быть, ты Аттилу валить не будешь?
- Нет, не буду. Вычёркивай меня из компаньонов.
- Ладно, братан, - Герасим ткнул пальцем в сцену, - как тот волосатый поёт: вольному воля, упёртому - пуля.
- Он не о том поёт. Он поёт, что готов отсидеть, если виновен.
- О том, братан, о том. А что ты Вовчику про аборигенов лепил, которые, типа, Побудкино твоё пасут?
- Народились такие церберы…
- Может, они в этом деле лучше тебя секут?
- Вряд ли. Их служба - чёртову башню от залётных сторожить.
- А какой им расчёт?
- А никакого. Трансформация психики в систему рефлексов. Они ведь под Норушкиными без малого тысячу лет жили. Инстинкт.
- Что-то вы, Норушкины, за тысячу лет не очень расплодились.
- Группа риска. Высокая смертность по мужской линии.
- И что, твои церберы никого к Побудкину на пушечный выстрел не подпускают?
- Почему? Подпускают. И стреляют. Герасим помолчал.
- Давай-ка рассказывай, что знаешь.
- Это запросто. - Андрей залпом выпил виски. - Слушай:
Я не чинил зла людям.
Я не наносил ущерба скоту.
Я не совершал греха в месте Истины.
Я не творил дурного.
Имя моё не коснулось слуха кормчего священной ладьи.
Я не кощунствовал.
Я не поднимал руку на слабого.
Я не делал мерзкого перед богами.
Я не угнетал раба перед лицом его господина.