- Спокойной ночи, - ответила жена и отвернулась к стене.
Глава 13
"Убить старуху!"
Для Павла же Родионова ночь выдалась отнюдь не спокойной.
Когда он вышел из метро, рынок уже затихал. Торговцы укладывали нераспроданные за день товары в полосатые сумки, дежурные бомжи сгребали в кучу оставшийся мусор - картонные коробки, рваные газеты, кожуру от бананов, огрызки, смятый целлофан, доски, щепки и все это жгли тут же, посередине площади. Черный густой дым клубами поднимался в потемневшее небо. Закат уже отполыхал… Пахло кочевьем и дикой волей, пришедшей извне, из разбойничьих степей, где дымится сухой ковыль и воют на багровую луну темные волки…
Тревожащий сердце весенний сумрак овладевал городом, и чем дальше от метро отходил Павел, тем тише и загадочней становилось вокруг. Улица была пустынна.
Прогремел и свернул в переулок трамвай, уютно и празднично освещенный изнутри. Он тоже был почти пуст, и Родионову захотелось сесть в него и поехать куда глаза глядят, без всякой цели. Просто ехать и ехать, ни о чем не думая.
Вообще захотелось вдруг резкой перемены в жизни и новизны. Жаль было тратить такую чудесную весну понапрасну, терять время в редакционных склоках, в пустых разговорах с соседями и сослуживцами, возиться с тусклыми чужими рукописями…
Весеннее томление духа.
В такую пору какая-нибудь обгорелая плешь за слесарной мастерской, куда всю зиму сливали отработанные масла, высыпали ржавую железную стружку, и та покрывается внезапно робкой и нежной порослью, обреченной на скорую гибель… Одинокое сухое дерево, торчащее на опушке трухлявым обломком и десять лет копившее силы, выпускает в одну ночь тонкий побег с двумя изумрудными листочками. Оказывается, и оно жило и дышало все эти долгие десять лет.
Что же тогда сказать о чувствах человека, которому только-только исполнилось двадцать семь…
Замечтавшись, входил он в свой двор и внезапно очнулся, услышав запах сирени, который к ночи стал особенно густ, ибо воздух стоял неподвижно и ветерок не расхищал, не разносил этот провинциальный дух по окрестным улицам.
В соседнем дворе зазвенела гитара, запели собачьими тенорами подростки.
Всюду и у всех томление духа.
Родионов взялся уже за дверную ручку, но передумал входить. Спустился с крыльца и присел на скамейку. Над кустом сирени поднималась близкая желтая луна.
Покачиваясь и невнятно что-то бормоча, прошел к дому Батрак, не заметив Родионова. Громко хлопнул дверью. А через минуту дверь снова скрипнула и на крыльцо вышла фигурка в белом. Постояла неподвижно и стала спускаться по ступенькам. Подошла, присела рядом, глубоко вздохнула. Павел узнал Наденьку, старшую дочку скорняка. "Что бы такое спросить у нее? - подумал Родионов. - В какой же она класс ходит? В восьмой… Или в седьмой…"
Было тихо, если только можно назвать тишиной далекие глухие шумы города - автомобильные сигналы, звонки, невнятный рокот, гул моторов…
- Дядя, Паша, - неожиданно начала она. - А вы знаете, кто все это придумал?
- Что именно, Надюша? - не понял Родионов.
- Все! Луну, небо, землю… Меня, вас, других всех…
- Ну кто же такой умник? - усмехнулся Павел в темноте.
- Вы не смейтесь… - сказала девочка серьезным голосом. - Все это создал Бог.
- Вот как? - удивился Родионов. - Предположим, я до этого сам дошел… Но ты-то откуда знаешь? Неужели теперь в школе…
- Нет, - сказала Надя. - Я сама знаю… Ну, а как ваша повесть, движется?..
- Движется, Надя… Слушай! - осенила его вдруг внезапная догадка. - Ты, пока меня не было, заходила в мою комнату?
- Да. Надо же было Лиса кормить. Вы же сами велели…
- Я не о том, Надя! Ты не брала у меня со стола бумажонку одну, листок такой сверху лежал… Я перерыл все…
- Там, где вы написали: "Убить старуху Розенгольц"?
- Да, да! Эту! - обрадовался Павел. - Только ты понимаешь, что это же не буквально… Она просто у меня как идея. Не идея моя, в смысле - я решил ее укокошить, а она сама идея… Э-э… - замычал он. - Как бы тебе проще объяснить, Надюша… Идея коммунизма… А она подходит по всем статьям, эта старуха, и срок ее жизни…
- Вы написали "Убить старуху", а на другой день старуха умерла…
- Но не я же ее убил! - с досадой произнес Родионов. - Ты ведь понимаешь, что это так, умозрительно… И, кстати, если хочешь знать, у меня полнейшее алиби. И свидетели есть… - зачем-то прибавил он.
- Я эту записку вашу выбросила в помойное ведро, не волнуйтесь… - сказала Надя. - Тут приходили разные, шнырили везде… Я подумала, вдруг улика…
- Порвала? - успокаиваясь, спросил Родионов.
- Зачем рвать? Я в нее кошачье дерьмо завернула. Лис-то нагадил, пока вас не было…
- Ну хорошо, Надюша, правильно сделала… Мало ли чего… Да и, честно тебе признаться - свидетели у меня ненадежные. Думаю, они бы с удовольствием законопатили меня в тюрьму, лет эдак на… Может, и пожизненно…
- Что, с невестой поругались? - спросила Надя.
- Да тебе-то кто натрубил про эту невесту? - вскочил со скамейки Родионов. - Не было никакой невесты! Не было!.. Сплетни все бабы Веры…
- Жениться-то все равно придется! - сказала Надя.
- Что, неужели приезжали? - спросил Родионов упавшим голосом.
- Я не буквально… В смысле, как идея, - рассмеялась Надя. - В смысле, когда-нибудь…
- Ну в смысле когда-нибудь, это я с превеликим удовольствием! - воскликнул Павел с облегчением.
В доме даже и в это вечернее романтическое время кипела обычная коммунальная жизнь, как будто в мире не существовало никакой бесконечности и вечности, как будто не висело над Москвою никакой луны… Впрочем, войдя в дом, Павел Родионов и сам тотчас позабыл о томлении духа, словно разом нырнул в иную реальность, словно вышел из-за укромных кулис на людную ярко освещенную сцену, да еще в самую напряженную и драматическую минуту.
Едва только открыл он входную дверь, как был подхвачен под руку полковником, который с радостным криком:
- Да вот Родионов пусть свое слово скажет! - поставил его посреди кухни.
Павел стоял и, поеживаясь от всеобщего внимания, близоруко щурил глаза, привыкая к электрическому свету. Скорняк подавал ему какие-то знаки, шевелил пальцами, будто что-то перетирал, мял. Степаныч улыбался как всегда хитро и лукаво, пьяный Юра Батраков пытался установить локоть на краю стола, но тот все время соскальзывал…
- Скажи, Паша, что это не дело! - приказал Кузьма Захарьевич.
- Это не дело, - согласился Павел. - И вообще, я как большинство…
Степаныч облегченно ударил ладонью по колену и победоносно оглянулся на скорняка. Василий Фомич крякнул яростно и бросился вон из кухни. Павел Родионов двинулся из кухни, не желая вникать в тонкости коммунальной разборки.
- Большинство всегда неправо, - проворчал из угла чернокнижник Груздев, отрываясь на секунду от банки с консервами.
Павел Родионов, шагнувший уже к выходу, вздрогнул от неожиданности, потому что из коридорной тьмы высунулись вдруг и недружелюбно боднули его растопыренные рога.
Вслед за тем на свет явился Василий Фомич, неся эти громадные кривые рога, торчащие из обломка волосатого черепа. Его круглое лицо было багрово и страшно.
- Вот! - взмахнул он тяжелыми рогами, отчего завизжала и шарахнулась в угол пугливая Любка Стрепетова.
Павел, защищаясь, поднял ладони. Скорняк сунул ему в ладони рога и взмахнув освободившимися руками, пожаловался:
- Для общего блага ведь… Пустует же площадь, Паша! Прохладно, тихо, никому не помеха… Чую беду, Паша, а эти все выжидают, раздумывают! Что тут думать? Пожарные приходили, раз! - Василий Фомич загибал пальцы. - Тараканомор приперся, два… Кто его звал? В плаще, упрямый гад, я его еле вытолкал. Кто его звал? - повторил Василий Фомич и оглядел присутствующих. - Ясно дело. Все туда рвутся, к Розенгольц. Потеряем площадь, если не объединимся. У меня лицензия, я имею право на подсобное помещение. При общем согласии…
- Смрад! - возразил полковник.
- Ага, выгонишь тебя потом из этой общей площади! - крикнул Степаныч.
- Но не чужим же с улицы отдавать! Не чужим… - волновался Василий Фомич. - А эти, как их?.. Баптисты нахлынули. С бубнами. У вас, мол, помещение… Сперва один сунулся, маленький из себя, плюгавый. Я его в шею, в шею… До калитки гнал. Прибрал тут немного в комнате, только сел на кухне передохнуть, чай поставил… Слышу, толкотня какая-то у Розенгольц, шум, гомон… Я туда, а их там семеро уже! Здоровенные. В окна поналезли. Вон Касым подтвердит, как мы с ними бились. Он метлой, я лопатой… А вы говорите… Занимать надо помещение, осваивать, иначе захватят.
- Ни нам, ни вам, - вмешалась Любка Стрепетова.
- А я бы всех обшил… Бесплатно, - сулил Василий Фомич.
- Как же, выгонишь тебя, - проворчал снова Степаныч.
- Да и дело-то выгодное, коммерческое… - настаивал Василий Фомич.
- Смрад! - упрямо повторил полковник.
- Коммерческие дела, а в особенности выгодные, всегда с душком. - заметил из своего угла чернокнижник, доканчивая банку тушонки.
Василий Фомич молча повернулся и, сутулясь, вышел вон.
- Рога! - крикнул вдогонку Родионов, но скорняк, не оглядываясь и ничего не отвечая, махнул рукой и пропал за своею дверью.
- Ни нам, ни вам! - подытожил Степаныч. - А там как будет, так и будет…
Родионов, косясь на омерзительный трофей, попытался сунуть его под раковину.
- Пашенька, унеси его с глаз, пожалуйста… - жалобно попросила Любка, и Родионов покорно поплелся с ношей из кухни. Он кинул эти рога в своей комнате в дальний угол, прошелся, потянулся, задернул занавески и присел на минуту к столу без всякой определенной цели.