– Вы принесли мне не то. Тетрадка вашего дяди не содержит нужной информации. Кое что я в ней, конечно, почерпнул, но это капля в море и ключа к главной проблеме она не дает. Зато нашлось множество ссылок на дневник, из чего я заключаю, что все основные формулы записаны там. Поэтому наше прежнее соглашение требует некоторых уточнений. Скажем так, за свою услугу я прошу вас отдать мне формулу нейтрализатора побочных эффектов, а, поскольку дневник, видимо, последняя инстанция где её можно найти, то я желаю получить именно его.
– Какой дневник?! – опешил я. – Дядя в жизни не вел дневников! В его бумагах, кроме этой тетрадки, ничего больше не было! Не верите – спросите у юриста, который оформлял завещание.
– Это лишнее, – спокойно сказал Гольданцев. – Я был бы очень удивлен, если б дневник оказался в описи. Нет, он где-то здесь, в этой квартире.
– Да где же, Господи! Что я квартиры своей не знаю! За десять лет дважды ремонт делал, стены до кирпича обдирал…
– Ищите в мебели. Здесь сплошной антиквариат, а в нем полно тайных ящиков…
– Я все их знаю, но там никаких дневников нет!
– Значит, не все знаете.
Гольданцев смотрел самоуверенно и нагло, и мне захотелось его ударить. Захотелось спросить, на каком основании он выбрал для разговора со мной этакий обличающий тон? Почему уверен, что дневник, (если, конечно, такой вообще существовал), не был уничтожен моим дядей перед смертью? Поставить его на место и… Но за миг до того, как все это готово было из меня извергнуться, взгляд вдруг наткнулся на авторучку, торчащую из кармана Гольданцевского пиджака. Та самая авторучка, которой он пощелкивал во время вчерашнего разговора!
Слова тут же застряли в горле, и, вместо вполне обоснованных возмущений, я стал выдавливать из себя жалкие фразы, стараясь, чтобы они звучали как можно беспечнее для убедительности.
– Ладно.., хорошо.., поищу… Может и правда, не все тайники известны… Даже, знаете ли, интересно будет поискать…
– Вот и славно, – одним ртом улыбнулся Гольданцев. – А то, согласитесь, не слишком порядочно выходит. Я вам оказал, более чем эксклюзивную услугу, в качестве оплаты попросил всего лишь записи, которые вам сто лет не нужны, но не получил и этой малости. Причем, заметьте, с моей стороны все было предельно честно – я рассказал какую ценность эти записи представляют, для чего они мне нужны, и вы, не возражали против того, чтобы передать их мне. Все верно?
Треклятая ручка зловещё ухмылялась из пиджачного кармана. Эх, не будь её, уж я бы нашел, что сейчас сказать! Уж я бы ответил… Но… Осталось только смириться, чтобы избежать нового оболванивания, хотя, от легкой колкости все же не удержался:
– Да, услугу вы оказали знатную. И соглашение, конечно же, остается в силе. Но, как я вижу, кое-что вы себе все -таки оставили для доступа к моей двери. А это, мягко говоря, не совсем честно.
– Это вы про то, что я сумел позвонить? – скосил на меня глаза Гольданцев. И фыркнул: – Хорош доступ! Еле-еле до звонка дотянулся.
– И все-таки, мне бы хотелось знать, как такое возможно? Согласитесь, некоторое право я на это имею.
Гольданцев почему-то поморщился.
– Стоит заговорить с человеком об обязанностях, и он тут же напомнит о своих правах. Извольте, я поясню, чтобы окончательно вас успокоить, но спокойствие это лишь до поры.
Он выдержал многозначительную паузу.
– Я что, дал вам повод угрожать мне? – спросил я, насупившись.
– Это ещё не угроза. Но я испытал слишком сильное разочарование, и в шаге от дела всей жизни церемонии разводить больше не намерен. Ваш дядя и так разозлил меня чрезвычайно тем, что зашифровал почти все свои записи, причем, очень ловко. Я бился целую ночь, но расшифровал только этот бесполезный фокус.
Гольданцев выставил перед собой забинтованный палец.
– Кровь! Вот пока единственный нейтрализатор, который я знаю. Но даже проколов себе палец, до звонка удалось дотянуться далеко не сразу, да и то, сбоку, распластавшись по стене. Чтобы войти в квартиру, нужно изрезать всего себя, а потом, вероятно, умереть в вашей прихожей от потери крови. Признайте, одно другого не стоит. Но, если вы будете недобросовестны, или попытаетесь обмануть, я пойду на любую крайность.
Он снова выразительно замолчал, глядя на меня так, что по спине побежали мурашки.
– Поэтому, ищите, Александр Сергеевич, ищите. Это теперь и в ваших интересах. Не берите греха на душу.
После этой странной фразы Гольданцев встал, прошествовал в прихожую, где, с подчеркнутой неторопливостью оделся, кивнул на прощание и вышел.
Глава седьмая. Кто ищет,
тот всегда найдёт
Ничего более мерзкого придумать было невозможно!
Я остался в собственной прихожей с противным ощущением включенного счетчика, который никакими силами не остановить. Гольданцев угрожал совсем не так, как угрожает человек, которому, от бессилия, ничего другого больше не остается. О нет, он явно знал о чем говорит! И туману напустил вовсе не потому, что не знает, как именно воздействует на меня, а потому, что метод воздействия слишком страшен, а Гольданцев ещё надеется решить дело миром.
"Не берите греха на душу…". Неужели он готов прирезать кого-нибудь в подворотне и, под прикрытием окровавленного трупа, ворваться в мою квартиру? Брр!!! Даже представить такое дико! При этом я почему-то был уверен, что запертая дверь для Гольданцева помехой не станет.
Тут же появилась и другая, такая же нелогичная мысль – если дневник найдется, то отдавать его ни в коем случае нельзя! То ли взгляд Гольданцева так на меня подействовал, то ли его бесстрастный, и от того особенно убедительный тон, когда он говорил, что пойдет на любую крайность, но правота дядиных предостережений стала вдруг проясняться для меня со всей очевидностью. Неужели даже в те времена, когда все ещё были живы, Коля Гольданцев успел проявиться во всей красе? Интересно, чем он так напугал и Василия Львовича, и собственного отца? Фанатизмом, беспринципностью или выбором средств для достижения своих целей?
Я запер дверь на все запоры и бросился к компьютеру.
Сейчас главное напрячь мозги и попытаться хоть что-то понять в отсканированной дядиной тетради. Жаль, конечно, что не было времени её отредактировать, но кто же знал, что так повернется!
Я вывел на экран первую страницу и чуть не взвыл от отчаяния. Ничего членораздельного, одни малопонятные формулы, типа: "0,5з, стрелочка, 1к, (это зачеркнуто), и новая стрелочка ведет к 5к", затем длинная вымаранная строка, а за ней опять: "0, 3з +1вз. +4к +0, 7ж, и от этого стрелочка ведет к 2в". Может, Гольданцеву всё это и понятно, но для меня – полный бред! Даже если предположить, что, к примеру, "з" – это земля, то "0, 3" чего? Грамм, килограмм, миллиграмм? А может быть, здесь вообще имеются в виду совсем другие величины?
Я прокрутил ещё несколько страниц.
Пару раз попались комментарии примерно такого содержания: "смесь не взбалтывать и не трясти, дать отстояться сутки…", или: "вз. фильтровать очень тщательно и в вакуум…".
Но, просматривая тетрадку раз, наверное, в третий, я обратил внимание на маленькую буковку "д", обведенную кружком. Она неизменно стояла возле строчек, замазанных так густо, что их невозможно было разобрать. Если Гольданцев это называет ссылками на дневник, то нужно быть, по меньшей мере, ясновидящим, чтобы догадаться, что "д" именно "дневник", а не что-то ещё. Однако, он не только уверен в существовании дневника, но и точно знает, что этот пресловутый дневник находится где-то в моей квартире. Откуда такая уверенность? Ходил к гадалке, или прочитал по звездам? Или.., или Гольданцев просто ЗНАЛ, что дневник существует! Ну да, конечно! Знал же он про эту тетрадку… Или про неё-то, как раз, и не знал? Думал, что в бумагах дяди остался только дневник, и никаких черновых тетрадей? Поэтому и просил отдать ему "тетрадку с записями формул"… Тогда почему он так уверен, что в описи дневника быть не должно? Выходит, знал, что записи есть, и что они спрятаны… А вот интересно, знает ли он, что спрятаны именно от него? Впрочем, я сам рассказал ему о дядином предостережении, потому он и решил – раз прячут, значит в описи ничего такого быть не должно… О, Господи, у меня сейчас мозги узлом завяжутся!
Я ещё раз просмотрел тетрадку.
Нет, больше мне в ней ничего не разобрать. К тому же, Гольданцев сам сказал, что все тут хорошо зашифровано… Вот ещё тоже несуразица! Зачем зашифровывать записи и оставлять их мне с предостережением против того, кому они не должны достаться? Или дядя не был во мне уверен, или понимал, что Коля Гольданцев, в своем фанатизме, готов на все, даже на воровство? Тогда зачем их вообще оставлять?
К тому же, как бы ни был мне неприятен Гольданцев, я не мог не признать, что явился он с предложением вполне честным. И дал мне защиту именно от воров, а только потом потребовал записи. Втирался в доверие, или понимал, что спрятанную в антикварной мебели ценность обычный вор не отыщет? Нужно быть большим знатоком, изучившим все секреты старых мастеров, чтобы знать, где может располагаться тайник, и на какой завиток нажать, чтобы этот тайник открылся… А вот я.., да, я – знаток. И в журнале "Мой дом" есть целый абзац хвастливых заверений, что в этой квартире каждая потайная пружинка мне известна. И Гольданцев рассудил очень умно: никто не обворует меня лучше, чем я сам!
Вот так я и влип.
Впрочем, в известных тайниках действительно ничего не было и нет. Они пустые! Я даже деньги туда не складывал, потому что тратил их быстрее, чем получал. А получал далеко не миллионы. Золото, бриллианты и прочие драгоценности у нас никогда не водились, за исключением старинного перстня с опалом. Но он хранился в обычном секретере, в обычной коробочке, и был завещан Василием Львовичем моей невесте…