Лет этак... назад, во времена тщеславия и наивностей (касательно - клериканской "Вiдрижки" и заграничного "Винилового наркомана"), его комната была завалена романами, пьесами и стихами. Камерный анденграунд, словно под печатью сжатых пространств (борьба со словом и за слово, "крайние" призывы, взваливание пирамид, чтобы уронить кому-нибудь на ногу), романтично-сентиментальные опыты начинающих и тех, кто пытался пришиться белыми нитками и священно, с придыханием, восклицал: "Ах! Это же поток!..", действуя по принципу "алгоритма Британского музея", когда, упражняясь на печатных машинках, группа обезьян за миллион лет наряду с множеством бессмысленных вариаций создаст копии всех книг, хранящихся в Британском музее, - "старые" и "новые" сенсуалисты. Отрицание форм - ради собственно отрицания, в силу неразорванной пуповины и забытых рецептов. Дисморфомания. Третья дорожка между концептуализмом и метареализмом. Что там насчет дырки в холсте? Ха-ха! Возраст непережеванных пустышек и использованных презервативов. Авангардное течение: осознанно авангардное и туманные, неясные желания изменений. Маленький человек (господин Ли Цой) не унимался. Ручки крыльями мелькали в воздухе. Глаза казались сухими и властными - не останавливающиеся ни на чем. Не задумываясь, отправил бы на кол или в каменоломни - во имя трезвого расчета и политической дальновидности (за понюшку табака) - не высовываться! Не хватало вместимости для пива, водки и помидоров. Тридцать три главных козыря - и все выложены ежемоментно, в течение двадцати минут. Забытая трубка, не успев догореть на столе, была снова засунута между гнилыми зубами. Фтора местная промышленность не выпускала.
Знакомо до мелочей, за исключением незначительных деталей в перестановке междометий и восклицаний. Во имя высших целей, понятных избранным. Ради достижения. Роста. Плеврита, судя по чахлой груди. И процветания. И здесь и там - все одно и то же.
"Кто всех этих женщин?.. - думал Иванов, - тошно ведь за гривны. Не хватает, не хватает - веса и ражести, а так бы я согласился..." В одной комнате с удивлением узнал свою старую знакомую. В прошлом миниатюрная, она выглядела настоящей толстухой, словно налилась соком. Смутилась. Делаться вещью человек тоже должен уметь. Однажды в подпитии он провожал ее домой с какой-то киношной вечеринки, куда попал совершенно случайно, и где они оба, оказывается, знали: она - только главного режиссера, он - только его заместительницу, с которой умудрился тихо, но верно поссориться, и чем ближе они подходили к ее дому, тем более длинными становились паузы, возникающие в разговоре. Ему хватило выдержки подняться к ней и отделаться тем, что прихватил какую-то книгу, которую вернул затем по случаю. На лице у нее застыло вечное разочарование.
- Хорошо, - невпопад ответил Иванов - лишь бы что-нибудь ответить, лишь бы только не ходить в русле сладковатого запаха то ли бриолина, то ли немытых волос, лишь бы только доктор Е.Во., оторвавшись наконец от панорамы верхушек тополей и серых крыш за окном, молвил слово, лишь бы бабочки с пергаментно гнущимися крыльями прекратили свое недвусмысленное мельтешение.
Все надоело, хотелось пойти домой и прилечь на диван. Почему-то вспомнил услышанный накануне разговор в магазине: "А зачем?.. Работать? Я уже привыкла крутиться на свою пенсию. Не хочу!" Вторая с обреченной покорностью сочувственно кивала. "На свою пенсию, - подумал Иванов, - знать ничего не знают и знать не желают. Когда-нибудь все это гавкнется вместе с..."
- Мне не надо, чтобы вы согласились из-под палки, мне вы нужны целиком!.. - оборотив к окну лицо недомерка на петушиной шее, непристойно фальцетом выкрикнул господин Ли Цой.
Казалось, стоило добавить: "с потрохами...". Глаза закатились от восторга и бессмысленности фразы. Культурный человек ведет монолог только внутри себя.
С минуту буравил взглядом стену. Может быть, он упивался собственным величием? Непреодоленная инфантильность маленького человека, в одночасье пытающегося стать взрослым в мире, который ему не по меркам, не по силам. Груз, который будет давить всю жизнь и однажды приведет к бутылке или игле.
- Господин Ли Цой, а также... - Иванов повернулся в сторону окна, - мне хотелось бы подумать.
Он беспомощно замер, как школяр, чувствуя свою ненужность. Порой ему снится один и тот же сон, в котором он вечно, страдая от неполноценности, сдает экзамены или ищет аудитории, забывая расписание, опаздывая, - получает свой "неуд". Примерно то же самое он испытывал сейчас.
Доктор Е.Во. смотрелся манекеном. В свое время защитившись по теме: "Эвристическая закономерность распределения блох на теле млекопитающих", считался специалистом по избирательным кампаниям и подбору курортных жен боссам города. Угождатель, наивно решивший, что смысл жизни в политике, любящий бахвалиться легкими доходами и таинственными связями.
Господин Ли Цой в самостоянии аиста перешагивал через невидимые преграды. Бабочки выражали скрытое неудовольствие.
- Думайте! Думайте!.. - Ножка, независимая, как ступень эскалатора, как убегающие в туннель рельсы (модельные туфли, подошва на микропоре, лаковый квадратный верх), повисла в воздухе. - Возьмите лист бумаги и распишите плюсы и минусы. - Глаза уперлись бескомпромиссно и плоско, как у соленого леща.
"Слава богу, он и так справится, - думал Иванов о себе в третьем лице. - Плюсы и минусы! Ясно, что я сюда больше не явлюсь. Господи, как тяжко с ними!"
- Мы заинтересованы в сотрудничестве, - в очередной раз удивил его господин Ли Цой, - очень... - Вероятно, еще бы раз с удовольствием посмотрел бы на ноги Листьева из-под простыни, чтобы извлечь тайную выгоду. Ботинки человека, которые стали просто ботинками. Вещь (всегда вторична?), уже отделенная от живого невидимой гранью. Или поковырялся бы в кухонных отбросах на задворках города. Что и делал в своих газетах, метя куда выше. Ощущение безнаказанности из-за обезличенности толпы, не умеющей выбирать своих лидеров, наивно путающей их с апостолами. Стать депутатом городского парламента на всякий случай, авось выгорит. Вполне привычные и родные - полууголовные сферы.
Вторая серия смутила окончательно. За потоком слов ничего не стояло. Завуалированная угроза? Он не мог понять. Словесная шелуха с проскальзываниями "гурманных" словечек, свойственная новой волне. Или новое миропонимание, недоступное никому иному. Иногда казалось, что перед ним годовалый козел, у которого чешутся рожки: "Бе-бе-бе... бед-да-да с нами..." "Все красивое кроваво..." Гипноз денег или пустого живота?
Решился:
- Господин Ли Цой... то ли я дурак, то ли вы так сложно выражаетесь? Говорите прямо.
Если бы опешил, улыбнулся, было бы легче, - как у насекомого, напрочь отсутствовала память. Осталась лишь оскомина, словно от кислого яблока. Ген интеллекта шестой хромосомы явно скатился куда-то в мошонку. Не прерывая разглагольствования, перешел: на тему стоимости бумаги - пересыпание подробностями; на нерадивость подчиненных - высокомерная блистательность; на отсутствие хороших кадров - болезненное сетование. Хотелось ответить: "Ешьте побольше сметаны, отрастите живот и думайте о павлинах... Солидности... солидности... В прошлый раз ..."
Перебили:
- Вопрос решен?! - спросил господин Трубочист так, словно не интересовался этим при каждой встрече, словно стоит выйти за дверь, как у них здесь все забудется, съедет куда-то за шиворот, чтобы размазаться по спине.
Неизвестный у окна (доктор Е.Во.) наблюдал исподтишка. Недостающая извилина Аода? Тайный каменщик или советник? Обладатель гуттаперчевого позвоночника или прирожденный исполнитель? Человек, решивший, что умеет протаскивать к власти, трижды на день вываливаемый в перьях и репьях, но слишком любящий деньги и отделения для невротиков.
"Все шито-крыто этими самыми..."
- Незаменимых людей нет... - высказался Иванов в ответ на свои мысли. Какое ему дело до их странного меркантилизма?
- Ну, вот видите! - почему-то обрадовался господин Ли Цой. - Наконец-то... Значит так, о собачках, примерно... - в сосредоточенности пошевелил пальчиками под обшлагами рубашки, - страниц этак... на триста пятьдесят. - Даже не поморщился, не вспомнил о своем синдроме "хоботка", прогнусавил: "...Гвоздь программы, гвоздь программы - съесть три литра килограммы...". А потом, возможно, нас заинтересует даже энциклопедия... Еще один боец? Честность - не самый лучший капитал (декларированный для простаков), впрочем, и бесчестность тоже. Интересно, за кого голосовал? Ах, да... За нынешнего губернатора, шоколадного короля, разумеется, не за религию "китайских мудрецов".
- До свидания... господа, - попрощался Иванов.
Непривычное обращение еле слетело с губ. Если бы не эти дурацкие указы. Но по-старому тоже не назовешь: тюрьма-общественные работы. "Разве... разве можно оборвать мысль, привычку семидесяти семи лет. Как его там... то... това... Стало забываться, как, впрочем, и советск... советск..." Память - удобная штука, жизнь по указке иногда спасает от застревания.
- До свидания... - Иванов поклонился в угол, - гос... панове... "Тьфу ты, господи!"
Незнакомый человек (доктор Е.Во.) даже не повел усами. Уткнулся в окно, перекатывая за щекой жвачку. Новый визонер? Или новый клериканин?
Пальцем - в тухлое яйцо, и испачкаться.