5
Что же ей делать?!
Хорошо. Они пойдет к Сонаму - первому секретарю… Лера остановилась посреди улицы, подумала и резко повернула к зданию райкома.
- Можно, товарищ Сонам?
Молчание.
Она толкнула в дверь в кабинет первого секретаря. Комната была не ни солнечную сторону. Кроме того, здесь, должно быть, недавно вымыли полы - тянуло свежестью.
С улицы не доносилось ни единого звука. За столом сидел первый секретарь Тоджинского райкома, Сонам, и что-то читал. В руке он медленно и задумчиво вертел карандаш.
У него были руки настоящего тувинца - такие, каких тот, кто умеет хоть что-нибудь замечать, никак не мог бы не заметить. В подвижных и тонких руках Сонама чувствовались сдержанность, гибкость и сила.
Сквозной ветер, влетев в открытую Лерой дверь, зашелестел в бумагах на столе у Сонама. Какой-то легкий, густо исписанный листок зашуршал и вспорхнул. Сонам поднял голову.
- Садитесь, пожалуйста, Валериа Александрова, - сказал он негромко и вежливо, старательно отчеканивая каждую букву.
- Товарищ Сонам!
Он придержал пальцем летящий листок.
- Слушаю, Валериа Александрова! Сядьте, пожалуйста…
Лицо без возраста, то есть казавшееся очень молодым (хотя на самом деле это было не так), повернулось в сторону Леры. Ровно блестели черные пристальные глаза. Губы были сложены спокойно и чуть улыбчиво, одинаково готовые засмеяться или сохранить полную серьезность.
- Ну-ну, садитесь, садитесь…
Лера молчала.
Он ждал.
Она откашлялась, открыла рот и снова закрыла.
И вдруг о стекло раскрытого окна отчетливо и мягко ударилась бабочка.
Сонам перевел на нее взгляд и стал смотреть в сторону бабочки с таким вниманием, как будто это она, а вовсе не Лера, явилась к нему на прием.
Лера набрала в легкие воздуху, еще раз кашлянула и вдруг сказала тонким голосом:
- Туве нужна книга!
Он не засмеялся. Только опять повернулся к Лере и посмотрел на нее так же серьезно и пристально, как и на бабочку.
- Туве нужна книга!
- Да, да, - учтиво подтвердил Сонам.
- Она нужна Туве, понимаете, как хлеб, как первый хлеб…
- Да, да… Как хлеб.
- Я приехала из Москвы… И я, понимаете… Я начала с Тоджи. Я к вам к первым, товарищ Сонам… Неужели же вы забыли, как по ночам, когда люди еще жили в тайге… Ну, в общем, как старики рассказывали сказки. И как их слушали до самого утра!.. Народу нужна книга… Он ждет ее! И мы должны…. И я должна… Ведь я библиотекарь! Прошу вас, дайте мне лошадь, седло, переводчика! В оленеводческой бригаде нет книг. У них еще ни разу не был ни один библиотечный работник.
- Так, так, - чуть сдвигая брови, ответил Сонам. - Только зачем горячиться, Валериа Александрова? Надо ехать - поедете. Все будет, как надо. И лошадь будет и седло будет.
- А переводчик?
- И переводчик будет.
- А товарищ Силин… Знаете, когда я прихожу к нему, я теряю слова, теряю достоинство… Вот вам я все сразу сумела рассказать. И вы поняли!
- Товарищ Силин - человек большая энергия, - мягко ответил Сонам. - Его, учтите, перебросили к нам из средняя полоса Россия полгода тому назад… Здесь ему трудно. В Тодже, мой молодой товарищ, только год, как сажают картошку, и третий год, как сеют хлеб. И тут самый большой район по сдаче пушнина. А Силин - руководитель, секретарь райкома. Ваше дело - большое дело. Кто спорит? А только у него еще другие дела есть. Много дел. Тоже большие. И потом… - Что-то похожее на сдержанную усмешку мелькнуло в глазах Сонама. - Вы у нас нови работник, Валериа Александрова, а путь через тайга не легки путь. Товарищ Силин - деликатни человек. Он, может быть, просто не желал бы вас обижать. Вы так не думаете? Я так думаю. Скажите мне правду, Валериа Александрова, вы хоть раз в жизни садились на коня?
- Нет. Но я хорошо плаваю.
Он не позволил себе улыбнуться, а серьезно и сдержанно кивнул головой.
- О да!.. Вы смелый человек, я вижу. Но тайга не море. Подумайте сперва. Хорошо подумайте. Четверо суток в один конец, четверо суток - в другой. Крепки мужчина, хороши наездник, и тот устанет.
- Товарищ Сонам, а как же девушки - фельдшера, врачи, геологи?! Разве я первая?
- Нет. Не первая, Валериа Александрова.
- Я доеду. Будьте спокойны.
Он слегка откинул голову и посмотрел на нее вопросительно, как будто проверяя, можно ли ему быть спокойным за нее. Проверил, решил: "Да, можно" - и коротким движением протянул ей руку.
- Хорошо. Я спокойни! Доброй дороги, Валериа Александрова.
- Спасибо, товарищ Сонам.
- За что же?.. Вам спасибо… И радиотехника заодно пошлем… Сафьянов. Руски. Пусть радио установит. Большая польза будет. И вам с ним хорошо ехать. Он тайга лучше меня знает. Не пропадете, Валериа Александрова. Ему нашего коня дадим, исполкомовского, а вам пускай Монгульби даст: это его пастухи оленей гоняют, им книги везете… Ну, а в колхоз "Седьмое ноября", к Монгульби, мы вас на телеге забросим. Согласны?
- А кого вы дадите мне в переводчики?
- Постараюсь хороши переводчик найти. Есть такой один. Учитель. Дирэктор интэрнат. Развитой человек. Приходите сюда часов в семь. Он бывает по вечерам в гостях у матери. Она здесь живет, на окраине Тора-хем. Попробуем его застать и уговорить. Все?
- Все. Почему я сразу к вам не пришла?! - сказала она с таким выражением благодарности, что он понял: тут уже можно улыбнуться.
И улыбнулся.
6
Под звездами, в полутьме, на окраине Тора-хема стоит чум.
К чуму, гарцуя, но не по-кавалерийски, а по-тувински, - то есть не подскакивая, а плавно раскачиваясь в седле, будто слит с лошадью, будто родился на ней и у них общий ритм, к которому не надобно прилаживаться, - небрежно откинувшись назад, держа в левой руке поводья, едва касаясь стремян кончиками коричневых, ярко начищенных ботинок, подъезжает всадник.
Даже в полутьме видно, что на нем выутюженный хороший коричневый костюм и что он щеголь… И видно, что он молод. И красив. Откинув назад голову и выставив вперед плечо, он быстро прочесывает пятерней волосы (этакая гроза торахемских девушек!) и смеется чему-то - ничему, просто так. Он смеется, и сияют в темноте его яркие зубы.
Легкость, с которой он соскакивает с лошади и привязывает к дереву поводья, поразит хоть кого.
- Кто это?
- Тот самый учитель. Я вам говорил…
Сонам и Лера стоят за чумом, под деревом. Сонам курит.
- Учитель?! А сколько же ему лет? Семнадцать - восемнадцать?!
- Зачем восемнадцать? Все двадцать будет, - лукаво отвечает Сонам.
Лера уже успела узнать у девушек во время обеда, что учителя, директора интерната и школы, зовут Чонак. Его фамилия Бегзи. В семье пять братьев Бегзи. Он младший. Русские товарищи в школе прозвали его "Бегзичонок", сокращенно - Чонак… Чонак и Чонак. Может, так теперь и записано у него в паспорте?..
Чонак - единственный из пятерых братьев, который живет в Тодже. Он живет в Тора-хеме на главной улице, в большом доме при школе, и вот приехал на окраину, в чум, навестить мать.
Мать не уважает домов. Говорит, что в доме душно. Дышать нечем. Но какой такой особенно свежий воздух может быть в чуме, где постоянно горит костер и дым тянется к отверстию в потолке? Да ей вовсе и не воздух нужен, а другое, вот это - чтобы небо было над головой. И чтобы был огонь. Одним словом, чтобы был чум.
Сонам не окликает Чонака. Он спокойно докуривает трубку, прячет ее в карман и только тогда откидывает шкуру, которой завешен вход в чум. Пригнувшись, он переступает через порог.
- Эке-и, - говорит Сонам.
- Здравствуйте, - говорит Лера.
- Привет, - несколько удивившись, но спокойно и вежливо улыбаясь, говорит учитель.
Сели.
Из земли, там, где она не была прикрыта шкурами, выбивалась травка, уже истоптанная в течение многих дней ногами человека, желтая, но кое-где - должно быть, из упрямства - зеленая. По истоптанной траве перебегали красные отблески огня.
Храня невозмутимое выражение, старуха глядела на огонь. В ее глазах светились две красные точки.
Потом она набила трубку. Лера зажгла спичку и дала старухе прикурить. Старуха молча кивнула головой.
Присев на шкуру и поджав под себя ноги, Сонам о чем-то быстро заговорил по-тувински с учителем. Его рука, как будто рассекая воздух, то поднималась, то опускалась в такт словам.
…Лера была в Туве всего лишь два месяца. Каждый день она педантично занималась тувинской грамматикой и при помощи словаря пыталась читать тувинские книжки. В столовой она всегда подсаживалась к столу, где сидели тувинцы.
Постепенно из пустыни незнакомой ей речи изредка стали выступать маленькие бедные оазисы - отдельные понятные ей слова.
Но далеко еще было до того, почти всегда мгновенного озарения, которое приходит к человеку в награду за долгий труд: отдельные слова еще не сливались для нее в живую речь.
"Ах, если б они говорили немного помедленней, - с досадой думала Лера, напряженно вслушиваясь в разговор секретаря и учителя, - я бы, может, кое-что и поняла".
Но Чонак и Сонам говорили с той быстротой и легкостью, с какой говорят все люди на родном языке, и теми словами, которые им были нужны, а не примерами с пятнадцатой или тридцатой страницы учебника тувинского языка.