Мужик, встреченный на автостанции, сидел рядом с Михалычем и указывал дорогу. Мать на заднем сиденье осторожно осваивала расческу.
– Бывал, – сказал Михалыч. – Летом.
– Ну, летом не считается. Летом каждый может.
Мужик вызвался показать им путь до местного магазина. Михалыч все еще держал в голове мысль о горячем супе. Ехать было, по словам мужика, два шага.
– Далеко еще? – спросил Михалыч.
– Да почти уже. Вон до той избы, оттуда направо… Видишь избу? Жулики в ней живут, Петровы. Сергей и Кирилл. У одного жена – Настя, а у другого – Альфия, татарка. Директором школы работала. Теперь сидит, с высшим образованием носки вяжет. Вон, из собачьей шерсти…
Мужик задрал штанину.
– Зимой, Михалыч, самое важное – это ноги. Главное, ноги до весны сберечь.
Михалыч, услышав свое имя, тоже решил спросить.
– А тебя как…
– Что?
–…зовут?
– Меня? – развеселился мужик. – Никак!
Михалыч не понял и решил улыбнуться.
– Никак. – Мужик стал серьезным. – Без шуток.
Михалыч скосил глаз на мужика. Проехали избу Петровых, еще одну избу.
– А брата моего зовут Никто. Мамаша у нас была одиночка с фантазией.
– А как же записали так? – откликнулась сзади мать. – Не имели права так записывать.
– Это ты, мать, по-городскому рассуждаешь. Там у вас и "право"… и "лево". А она у нас сама паспортисткой была, кто ей чего скажет. Да она его…
– А что потом не поменяли?
– Имя? Пока жива была, не дозволяла. Она из бездненских, а у них характер, как… К ним ключик нужен, иначе – как волки. А когда померла, так что теперь менять. Уже привыкли. Даже горжусь, что редкое имя.
– Да уж, редкое, – согласилась мать.
– Одно время сюда туристов возили, так меня специально им показывали. Как эту, местную… Паспорт, слышь, друг у друга рвали, не верили. Мне его в бывшем клубе откопировали, чтоб на стенке висел. Это на моем прежнем жилье, я бы показал, но мне туда пока нельзя.
– Тяжело, наверное, с таким именем, – сказала мать, пряча расческу.
– А у нас тут с любым тяжело. Был у нас один Эдуард, Эдик… Имя, пожалуйста, как в кино, а в итоге – белая горячка. Ну, вот и приехали.
* * *
Никак весело вышел из машины. Следом вылез Михалыч. Мать захотела остаться внутри. Попросила принести чая, если будет. И приготовилась ждать.
Снег больше не сыпал, все, что летало, успело попадать на землю и подмерзнуть до корки. Воздух был серым и ледяным. Никак терся рядом, пускал пар, пытаясь влезть в друзья. Но Михалычу такие мужики, со слишком развитым языком, не сильно нравились.
Магазин имел вид деревянной избы на каких-то сваях. Сваи были оригинально оформлены в виде курьих ног.
– Архитектура, – похлопал по одной из них Михалыч.
– Это для туриста… Раньше возили. И ко мне, слышь, возили… – лип Никак.
Катюху бы сюда, подумал Михалыч. Не теперешнюю, а в детстве. Когда она про "избуску" спрашивала.
Катюха у них росла на сказках. Так они с Леной решили, чтобы как-то оградить от зомбоящика. Михалыч был тогда посвободнее и мог отдать себя воспитанию дочери. Тем более Катюха была его полной копией. Она и сейчас была его копией: крупная, ногастая, нос его, колыхаевский. Только внутри этой копии сидела Лена со своим характером. Но когда Катюха была мелкой, характер еще не так выпирал. Или Михалыч, в приливах своей любви, не замечал его, может быть.
Михалыч еще в детстве мечтал, чтобы родители купили ему сестренку. Но в магазине, куда те ходили за детьми, были одни сыновья, а после Михалыча вообще перестали туда ходить и возвращаться с детьми. Он по детству как-то заикнулся на эту тему, но отец оборвал его какой-то своей шуткой, а мать вообще, как всегда, промолчала. Позже Серега объяснил, что это у взрослых за магазин и как они там детишек покупают. Михалыч не поверил, хотя уже что-то из телика слышал про яйцеклетку. О сестренке, правда, уже не мечтал, возникли другие интересы. Спорт, рыбалка.
Когда родилась Катюха, то все эти мечты снова всплыли, но в реализованном виде. Михалыч возился с Катюхой, целовал в разные места, щупал памперсы. Лена тогда еще крутила свой бизнес и уже со второго месяца в отношении Катюхи осуществляла только общее руководство, ну, еще грудь даст под настроение. Всем остальным заведовал Михалыч. Была еще женщина, приходила помогать, но это с посудой и уборкой, а Катюха была на Михалыче.
Катюха быстро росла и быстро умнела, задавала разные вопросы. Попробовали отдать в садик – начались болезни, и вообще. Работу, которую подыскал себе Михалыч, инструктором по плаванию, пришлось оставить и снова сидеть с Катькой. Лена, конечно, могла это сама, с ее бизнесом уже дураку стало все ясно. Но она по привычке еще бегала туда-сюда, притаскивала даже иногда какие-то деньги, тут же на них гулять в ресторан шли.
Но главное было не бизнес, а то, что у нее с Катюхой уже тогда никаким пониманием не пахло. Характеры.
Короче, Михалычу пришлось бросить бассейн и осваивать воспитательную функцию. Вот тогда он Катюхе сказок начитался по самое не могу. У него в детстве все сказки были из телевизора, а чтобы отец ему читал, это даже смешно представить. Мать несколько раз что-то рассказывала, но у нее сказки были непонятные, сама путалась, кто кого съел и на ком женился.
"У лукоморья дуб зеленый…" – начинал Михалыч. Катюха тут же перебивала: "А это какое море?" – "Лукоморье… Ну, это в сказке море такое, сказочное". – "Там лук растет?" – "Да, наверно. Слушай… У Лукоморья дуб зеленый…" – "Тогда надо не так читать, а так: у Лукоморья лук зеленый!" – "Хорошо, – соглашался Михалыч. – Лук зеленый… Златая цепь на дубе том; и днем и ночью кот ученый…".
Тут подавала голос Лена, отдыхавшая в соседней комнате:
"У Лукоморья дуб спилили, кота на мясо зарубили, русалку в бочке засолили…"
"Мам, не мешай!" – кричала Катюха.
Михалыч поднимался и закрывал дверь.
"И днем и ночью кот ученый всё ходит по цепи кругом…" – читал, поглядывая на Катюху: вдруг опять что-нибудь спросит? Нет, с котом, кажется, обошлось. Слушает. "Идет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит…"
"Как все мужики, – комментировала через закрытую дверь Лена. – Как налево, так потом сказки рассказывают".
Михалыч откладывал книгу и слезал с дивана:
"Пусть тебе мама читает".
"Она не будет".
"Я тоже не буду. Идем, лучше рыбок покормим".
Катюха на рыбок не велась, кричала в сторону двери:
"Мама! Не мешай, а то я сейчас… приду к тебе в комнату!"
Лена издавала недовольный звук и шла на кухню делать себе кофе.
Михалыч читал дальше. Вот уже русалку проехали на ветвях, следы звериные доехали до избушки на курьих ножках. Катюха потерлась подбородком о его ногу.
"Ну что, Кать?"
"А почему она без окон, без дверей?"
"Ну… там же Бабаёжка живет".
"А как она туда заходит?"
Блин, думал Михалыч, действительно – как?
Глянул на дверь – может, Лена подскажет? Но Лена была вся в своем кофе.
"А она через трубу залетает, Бабаёжка! – сообразил наконец. – Видишь, труба на крыше… Она в нее – вжих! И уже дома".
И Михалыч расплывался, радуясь своей смекалке. Точно такая же, широкая, с ямочками улыбка появлялась и на лице Катюхи… Хорошее было время.
Теперь попробуй из Катюхи улыбку выдавить. Ходит по квартире, деловая. Утром мать к ней обниматься бросилась, Катюха стоит, скривилась – внучка называется. И быстрей на кухню, кофе себе делать и с Леной цапаться. Привычка такая утренняя.
В лицо ударило перегретым воздухом. За прилавком спала женщина. На звук двери подняла голову и уперлась в вошедших взглядом.
– Нинуль, а вот и мы! – выглянул из-за спины Михалыча Никак.
– Вижу, – ответила продавщица и снова уронила голову.
Изнутри магазин был тоже оформлен в русском стиле. Бревна, картины с разными богатырями. Справа помелькивал телевизор. Показывали, как успел заметить Михалыч, Штирлица. Михалыч поглядел на него, перевел взгляд с разведчика на прилавки. Ассортимент был тощим.
Продавщица подняла голову:
– Ты, что ли?
– Я, Нинуль! – обрадовался Никак. – И гость! Из города… Прошу любить и жаловать!
– Любить не буду. – Продавщица поднялась, приводя в порядок волосы. – Всех любить – любилка сломается… Что брать-то будем?
Продавщица чем-то напоминала Лену. Только лицо грубее и годами, наверное, моложе. И взгляд. У Лены он был немного такой, с усмешкой. А эта глядела в упор, точно раздевала. Михалычу даже почудилось, что куртка на нем стала сама собой расстегиваться и слезать с плеч. Пощупал даже.
Нет, куртка сидела на месте. Михалыч сам протарахтел вниз молнией – жарковато.
– Супца бы, – сказал Михалыч. – Горячего.
– Организуем. – Перевела взгляд на Никака: – А тебе чего? Опять с пустым брюхом?
– Сыт! Вот так сыт! Любка чаем с колбасой накормила.
– Ты и у нее потерся?.. А что приехал тогда? Сидел бы и сидел, у нее там для таких дураков как раз место.
– Так я ж тебе клиента привез! Человеку, видишь, суп требуется. А кто лучше тебя сготовит?
Продавщица нагнулась, извлекла с прилавка пакетный суп. Электрочайник уже свистел и булькал. Михалыч полез за деньгами.
– Потом… – глядела на него продавщица.
Тут уже брюки на Михалыче зашевелились, щелкнули кнопкой и поползли вниз. Михалыч хлопнул себя по бедру, точно пытаясь остановить это несвоевременное оголение.
Нет, все было на месте, и брюки и куртка.
– А ты что встал? – Продавщица стала поливать вермишель струей кипятка. – Привел и иди гуляй. Что раздевалку тут устроил?