Сделаем наше! Как будто все ясно:
Наше нам, наше!
Свобода, как блудная девка – всех развратила
и всех отравила.
Работать не хотим,
Хотим болтать и болтать.
Но ты теперь в нашем ритме,
Ты в нашем ритме, тебе некуда деваться.
Припев, все вместе:
Ты в нашем ритме. Тебе некуда деваться. Некуда деваться
И пора сдаваться. Сигарету вон и бутылку вон.
И одну девчонку полюбить должен!
Остальное время думать о работе: как бы сделать лучше.
Лучше и проворней!
Если каждый споро наведет порядок дома,
На своей работе, в голове, в берлоге -
Так и состоится середняк могучий!
Олигархов путно скинем с медведем путевым!
Василий вывез секретный аппарат "Интегратор ума", закрытый камуфляжной тканью и под общий возглас "WOW!" сдернул завесу. На тележке стоял серебристый куб размером с тумбу от письменного стола. Куб, словно искусно перфорированный, светился точками разноцветных огоньков, которые бегали по граням змейками молний. Явственно слышался трансформаторный гул, потрескивание, шипение.
Василий взял шлейф проводов и, поигрывая ими, взялся читать свою партию:
– Берем провода, цепляем за окна,
что в черепную коробку несут информаэйшн.
Это уши, глаза, нос, кожа и… Что?.. Правильно!
Этот рецептор замкнет медсестра. Чем?.. Она не…
Мы что попроще, что на виду.
Так вот и так, пережмем провода, воткнем проводочек.
Действуем быстро, смело и просто.
Красную кнопку хлопаем дружно.
Дальше электроны ударят в нейтроны, посыплются
всякие разные там бооны,
Их там синхронно уловит детектор, импульсом вдарит,
По частице бозона мистера Хиггса.
И сакральная суть станет основой.
Серую кашу мозгов
Тряхнут полюса синха-ибн-фазотрона.
Враз потечет другая река информаэйшн
Прямо в пустую черепную коробку
лоха-ибн-хренотрона.
Знания чистою формой уложатся в клеточках мозга:
Синусы-косинусы, тангенс-котангенс,
Сложная функция и производная, интегралы и дифференциалы,
Постоянная Планка, Больцмана, постоянное ПИ,
шорт побери!
В пустой голове, как в андронном коллайдере,
Сплины бозона станут спинами знаний.
Процесс умнения полным ходом пошел:
Душа знанья вселяется в парня!
Серебристый куб потрескивал, как в непогоду трещат толстые жилы высоковольтной линии электропередачи. По проводкам, более похожим на светодиодные нити. Бежали разноцветные ручейки под стать категориям знаний и подобно затейливым формулам. И вместе с этим лицо Леши становилось осмысленнее, огонек ума замерцал в вечно красных от пива глазах. Плечи его расправлялись, спина выпрямлялась. Голова чуть клонилась назад, дабы умудренный взгляд обращался цепким и просветленным око к дальним высотам, к горизонту реальности.
Василий дружески хлопнул по плечу обретенного товарища по инженерной мысли.
Веэв не замедлил продолжить, хлопнув по второму плечу:
– Вот еще тебе рука, что строила города,
Фабрики, заводы, корабли и самолеты.
Атом казахских степей переводила в ядерный продукт,
Запускала такие АЭС, что покруче любой ГЭС.
В этой руке память тех будней, тех дней и ночей,
Из которых сложились истории, легенды большого пути
огромной страны СССР – второй Атлантиды, ушедшей на дно.
Но то, что мы сделали, стоит непотопляемым атоллом.
Соединить атоллы былой славы – хочешь?
Продолжение вписать под новым ракурсом и новым знаменем – хочешь?
Знаний в башку закачали сполна – мозги вправили,
Опыт в руки вложили – поддержкой, опорой будет.
Что же еще… Перед тем, как замкнуть этих два огромных задела,
Из которых воспрянет человекус российский:
Мысли будут летать, словно птицы,
Руки творить наше российское чудо,
Нужен последний толчок…
Под потрясающее соло бас-гитары вышла со второго плана Лера. Белый халатик развивался как шлейф стремительной ракеты, а ладные ножки, выплясывающие ритмический рисунок громовой электронной музыки, приковали осмысленный взор Леши, в котором снова заблестели похотливые искры. Взгляд его метался за ножками, как игривый котик тянет лапки поиграть с красивым фантиком. Лера, чувствуя раздевающие взгляды мужчин, вносила все больше эротических красок в свой танец. Она, резко вздымая руки, выказывала нежное и розовое, чем увенчаны стройные ножки. Но мимолетность движений не позволяла впиться для начала алчущим взором в то, что оберегает врожденная стыдливость.
Танцовщица все больше становилось стриптизершей. Воображаемым шестом стал Леша. Она извивалась прихотливыми движениями вокруг него, не касаясь и с улыбкой ускользая от поползновений ухватить Жар-Птицу. Вдруг девушка выскользнула из халатика, как словно вынырнула полуобнаженная из морских пучин.
Все ахнули. Леша остолбенел. Перед ним, в пределах досягаемости руками, билась и трепыхалась серебристая фея. Правда, сугубо интимные места прикрывала тончайшая ткань с крупными золотыми звездами, разлетевшимися по телу и точно зацепившимся за высокую грудь, за плечи и бедра. Оттого блеск ее тела сливался с блеском раззолоченных звезд на легчайшей материи, облегающей пеленой и туманом превосходное тело. Впрочем, дресс-код следует держать и на хмельном корпоративе.
Братья санитары кинули растерявшей верхнюю одежду медсестричке антуражный электрод, которым предполагалась замкнуть в единое целое две половины успеха – знания и опыт. Гламурная медработница, эквилибрируя электродом, более похожим на здоровенный остро отточенный карандаш, продолжала свой сногсшибательный танец. И, точно увлажнившись от обильно выступившей слюны восхищенных мужчин, вдруг разом оборвала танец.
Быстрым шагом гейши переместилась за спину Аеши. И с размаха воткнула картонный электрод в мягкое седалищное место. Леша взвыл. В этот момент по сигналу Леры свет притушили, и серебристый куб вдруг с грохотом раскрылся – как по мановению фокусника превратился в залповый фейерверк. Снопы разноцветных искр, словно грянувший летний грозовой дождь, затопили сцену и зал. Шум восторга. Хлопки шампанского. Поздравления. Развевающееся знамя "Единой России".
Было дано ровно пять залпов – пять лет успешной работы и полноценной жизни, как ни странно.
9. Легким росчерком пера
Утро выдалось угнетающе серым и промозглым. В сравнении со вчерашним юбилейным вечером, когда гремела музыка, вспыхивал фейерверк, откупорены и большей частью опорожнены сотни бутылок с вином, водкой и шампанским, и пробужденные для радости работники, сбросив оцепенение будничных дней, дали волю ногам и рукам, шальному сердцу, истосковавшемуся по яркому веселью, – утро было подчеркнуто-безжалостным. Оно возвращало к тем самым дням, где главенствовала напряженная работа и бездна житейских проблем.
От праздника требовался такой же отдых, как и от работы. Но не для Леры. Пробудившись рано, она сидела у зеркала, пристально поглядывала в отполированное серебро, сверяя мысли и пробуя разглядеть силуэт неведомой субстанции, что наполняла смыслом ее жизнь – но видела всего лишь себя, обнаженную, с слегка утомленным лицом, из которого уходили краски пленительного сна, перебитого, впрочем, странной лихорадочной мыслью. Как предостережение: то самое, что снова и снова пыталось уберечь ее от первого шага к самоуничтожению.
Или уничтожения в себе той самости, которая абсурдна, которая ни в какую не вяжется с установленным раскладом реальности. Психологию страха Лера прекрасно знала – это был не страх, это было предчувствие чего-то нового. Чего? Она оглянулась: Вася крепко спал. Смешной простодушный взрослый мальчик. Ей показалось, что в комнате есть кто-то еще. Она прошептала молитву-заклинание своего духа, который вел ее по границе двух миров – и ощутила, как встрепенулся воздух чуть поодаль. Значит, это был не он: это не ее правитель тьмы. Он приходит не так.
В комнате было что-то другое, что навеяно сном Василия. Не та ли незнакомка, которая встает незримой преградой перед ней?.. И не дает завладеть до конца. Ведь вся интрига в том, что не хватает порой человеческого материала для больших и великих дел. Даже у такого прозрачного и управляемого Васи всплывают из глубин подсознания, из сокровенных хранилищ души какие-то неосязаемые твердыни, которыми она пока не в силах управлять.