- Соблазняет все, что просто и согласуется со всем прочим, создает единую картину! А тут - прямой соблазн!.. Тут и деньги, и карты! И в сквере распиваются две бутылки портвейна - две на троих!.. И отец за последние годы в школу ни ногой!.. Правда, соблазнительная картинка получается? Потому и соблазнительная, что еще шажок - и готово! Грабеж, насилие, убийство, любое преступление - в пределах какого-нибудь шажка! К тому же у одного из троих отец что-то сочиняет, в газетах пописывает, книжки, случается, издает... На это вы намекали, когда заговорили про коммуналку с "ундервудом", ведь так?.. И куда же дальше, да и зачем?.. Если все на ладони: "элитарное воспитание", "разложение", "плесень"... Схема отработанная и никуда не попрешь - мы сами, газетчики, в ее изобретении повинны!.. И какая важность, что ребята из семей "обеспеченных", как говорится, вот и сложилась постепенно некоторая сумма, переходит из кармана в карман - сегодня одному подфартило, завтра другому!.. А портвейн - да Сергей Константинович, милый! Когда, во сколько лет мы с вами в первый-то раз гусарили? Когда, простите, облевали свой первый взрослый, праздничный костюм - и на другое утро помирали от срама перед отцом с матерью? Не требую от вас таких развратных признаний. Но зайди речь про меня... Хотите правду?.. Однажды, а учились мы ни больше - ни меньше, как во втором, кажется, классе, заявились мы, три шпингалета, к одному из нас домой, а там - бутылка не то портвейна того же, не то кагору, отец к празднику припас. Так мы - каковы подлецы!- принялись корешка нашего подначивать: мол, слабо тебе пробку вытащить! Отца дрейфишь!.. Ну, тот посопел-посопел, да и открыл бутылку, а потом и налил по стопочке... Кончилось тем, что - не помню, как другим, а мне отец - в первый и последний раз в жизни - такую пощечину залепил, когда все обнаружилось, до сих пор помню! И не столько пощечину, сколько - стыд!.. Стыд за то, что струсил, не признался, смелости не хватило - юлить, изворачиваться начал!.. Ну да я не о том, я - когда и как такие вещи случаются, вот о чем речь! И что в результате? Выросли мы - разбойники, бандиты? Да нет же, ни один из троих!..
- Вы простите меня, Сергей Константинович,- сам себя оборвал Федоров,- но мы уже столько кружим вокруг да около, будто в игрушки играем... У вас что - настоящих улик нет, упустили, вот и стараетесь наверстать?..
- У нас все есть. В том числе и свидетели,- медленно, врастяжку проговорил Чижов. Казалось, все, о чем рассказывал Федоров, пролетело мимо него. Он повернул голову к окну, глаза его на свету отливали свинцом.
- Где же они раньше были, эти свидетели?.. И что они видели?.. Чему они, собственно, свидетели?..
- У нас есть свидетели,- повторил Чижов.- К сожалению, не могу что-нибудь к этому прибавить.- Он многозначительно помолчал, как бы давая Федорову время оценить сказанное. - А вы что,- сухо спросил он,- вы и мысли не допускаете об участии вашего сына в преступных действиях?..
- В том, что случилось третьего марта?.. Не допускаю.
- Почему же?
- Да потому хотя бы, что в это время он был дома.
- Разве вы не сказали сами, что в тот вечер дома его не видели?
- Я сказал, что работал в кабинете, а у сына нет привычки мне мешать.
Федоров автоматически закурил новую сигарету, хотя это было уже излишество, баловство... Он прислушался к левой стороне груди. Но там пока все было спокойно. Если не считать... Впрочем, он многое привык "не считать"...
Да, он это помнил: Виктор в тот вечер был дома... Хотя - почему он так в о том уверен?.. Да потому, что передачи с его участием смотрели обычно всей семьей, а эту тем более: трансляция шла напрямую, диктор объявлял номер телефона, зрители звонили, завязывался разговор, в котором, казалось, участвует весь город... Передачу заменили роликом с концертом эстрадных звезд. Он работал у себя в кабинете еще и оттого, что не терпел этих истошных завываний, кошачьей истерики перед микрофоном, этих парией педерастического вида, этих стандартно размалеванных, дурными голосами вопящих девиц...
- Так вы не заходили в ту комнату, где стоит телевизор?
- И не заглядывал. Напротив - потуже затворил дверь.
- А ваша жена?
- Она не отстает от времени, даже находит что-то во всех этих "Бони-М"... Но вообще-то ей попросту хочется быть ближе к детям.
- И вы из своего кабинета вышли...
- Когда все кончилось и дети уже спали. Я, помнится, хотел к ним заглянуть, но жена сказала, что они уже СПЯТ.
- Выходит, в тот вечер вы все-таки сына не видели?
- Это ничего не значит. Он был дома.
- Почему вы так категорически это утверждаете?
- У меня нет причины сомневаться в словах жены. В нашел семье привыкли говорить правду, не врать.
- Ясно, ясно...
(Опять это "ясно, ясно"!)
- ...И все-таки - когда вы собирались заглянуть к сыну и жена вам сказала, что он спит?.. То есть что он находится дома, но спит?..
- После одиннадцати.
(На самом деле, пожалуй, было уже изрядно после одиннадцати, ближе к двенадцати, может, даже за двенадцать,.. Но у него вырвалось "после одиннадцати", и он не стал поправляться).
- Как вы ее поняли: ваш сын именно в то время, когда вы разговаривали, находился дома, или она сообщила вам, что он был дома весь вечер?
- Он был дома весь вечер. Такое у меня сложилось впечатление,
- Впечатление, впечатление...- нараспев повторил Чижов.- Ясно-ясно... Впе-чат-ле-ние...
В сочетании с неизменным "ясно-ясно" последнее слово тоже приобрело какой-то иронический, уличающий оттенок. Федоров пожалел, что произнес его. И слово-то противное,- подумалось ему.- Туманное, мутное. Извивается, как уж или гадюка...
- Ясно-ясно... И тем не менее, сами вы в тот вечер сына не видели? Так?
- Я уже объяснял - это еще ничего не значит, я работал и не мог его видеть!- начиная свирепеть, четко, с нажимом проговорил Федоров и поднялся, сказав себе: "Какого беса я сижу перед ним, как на допросе!.."
Однако Чижов будто не заметил ни его вызывающе-злой интонации, ни того, что он поднялся со стула (одновременно и демонстрируя тем неподчинение какой-то властной силе, исходящей от Чижова, но присущей скорее не Чижову, а месту, где они находились, и - с удовольствием разминая занемевшее от долгого сидения тело).
Чижов всего этого не заметил.
- Что же,- произнес он скучным, без всякого выражения должностным тоном,- если не возражаете, оформим все, о чем тут мы беседовали, как протокол...
Он подвинул к себе стопку чистой бумаги, выложил из стола разграфленный бланк.
- Обязан предупредить: за дачу ложных показаний...
17
На воздух! На воздух! Он задыхался. Выйдя из кабинета Чижова, он вдруг почувствовал, что ему нечем дышать. Будто из длинного, с вереницей дверей коридора выкачали воздух, и если через минуту он не хлебнет его всей грудью - горячий, пахнущий пылью, маслянистый от выхлопных газов, но - живой, живой воздух!- тогда конец, сердце лопнет, как детский воздушный шарже... Он задел плечом какого-то мужчину, средних лет, с военной выправкой, тот шел ему навстречу,- задел, бормотнул извинение, как в пропасть, сверзился по крутой лестнице вниз, протянул на выходе пропуск - и опомнился уже на крыльце, на асфальте, на краю тротуара, перед ожидавшей его машиной. Щелкнула дверца, Федоров втиснулся внутрь, на переднее сиденье, буркнул "прямо...", и Сергей, поняв его с полуслова, включил мотор и на перекрестке вырулил на проспект, переходящий в загородное шоссе. Тугая струя ударила из окошка в лоб, разлилась но щекам, подбородку, Федоров жадно поймал ее ртом. Но испытав короткое облегчение, укорил себя: это он едет, откинувшись на эластично- пружинящую спинку, он дышит, вбирает вольный воздух полными легкими, а Витька?..
У первого же автомата он вышел, кинул монетку в щель. Так и есть: она подняла трубку, не дав отзвучать второму гудку,- ждала, не отходила от телефона... "Все будет хорошо, Танюха,- сказал он, придерживая дверцу, за которой уже топтались две девицы в белых брючках с голубыми сумками "АВВА" через плечо,- Все будет хорошо, слышишь?.. И не смей реветь!.. А остальное - не телефонный разговор. Домой? Не знаю, может, и скоро..."
- Прямо,- повторил он, вернувшись.
Веселенькая история... Ему представилась первая полоса в стиле западных газет, огромные заголовки: "Отец-журналист вырастил сына-убийцу!.." Парадокс. Абсурд. Но потому и поверят, что парадокс и абсурд. "Подозревается" - этого достаточно. Чего не случается, на какой шантаж, какие козни не идут, знал он, лишь бы скомпрометировать слишком ретивого журналиста... Одному - смазливую "курочку" в постель, другому - "подарок" в номер. Но чтоб такое!.. Ай да Федоров! Крепко наступил кому-то на сапог серым лаптем...
Вдоль дороги тянулись тополя - высокие, прямые, окутанные зеленовато-коричневой дымкой зарождающейся листвы, клейкий, медовый ее запах стелился над шоссе, над пепельно-серыми полями по сторонам. На обочине .мелькали зеленые всполохи пушистой травки. Машина шла ровно, дорога-стрела создавала ощущение полета. Федоров смял галстук, сунул в карман, расстегнул на рубашке верхние пуговицы. Ему вспомнилось утро, пунцовый шар солнца, самолет, Роберт, апельсины в сетке...