Донья Констансия чувствовала себя в подобной обстановке как рыба в воде. Ее увядшее лицо с высоко поднятыми выщипанными бровями выражало самое любезное гостеприимство, смешанное с заботой о том, чтобы все было "как полагается". Она вовремя овладевала вновь прибывшими и, оставив племянницу на ее передовом посту, увлекала их в гостиную, где ими занимался уже сам хозяин.
Забота хозяина о гостях ограничивалась тем, что он - после грубовато-фамильярного приветствия - предоставлял их самим себе и слугам, разносящим напитки. Своим настоящим вниманием дон Индалесио Монсон удостаивал очень немногих. К ним относились такие фигуры, как старый Гарсиа, владелец второй по размерам (после "Грано-де-Оро") плантации; бывший сподвижник генерала Понсе отставной полковник Перальта и особенно иезуит падре Фелипе - болезненного вида личность с изысканными манерами и елейным голосом, пользующаяся огромным влиянием при дворе монсеньора архиепископа и чуть ли не в самом Ватикане.
Остальных гостей с их женами и дочерьми дон Индалесио замечал постольку-поскольку. Небрежный кивок, а в лучшем случае - покровительственное похлопывание по спине, первый подвернувшийся на язык комплимент для сеньоры или сеньориты - и хватит. О чем можно говорить со старым дураком Тибурсио Орельяна, чья земля не сегодня-завтра пойдет с торгов?..
Дон Индалесио стоял в углу, держа руки в карманах, и внимательно слушал иезуита, который что-то говорил ему вкрадчивым шепотом, то и дело складывая молитвенным жестом руки с белыми до восковой прозрачности пальцами. Рядом со своим утонченным собеседником плантатор казался воплощением грубой силы: тяжелый, широкоплечий, с темным квадратным лицом, изрезанным глубокими морщинами, и жесткими подстриженными усами, еще не тронутыми сединой. Закончив таинственную тираду, падре Фелипе склонил голову и, не ожидая ответа, отошел от хозяина своей скользящей походкой, спрятав руки в рукава сутаны. Дон Индалесио хмуро посмотрел ему вслед и достал из кармана потертый кожаный портсигар.
- Сеньорита Джоанна сегодня сводит всех с ума! - воскликнул подошедший лиценциат Гарсиа, предупредительно щелкнув зажигалкой.
Дон Индалесио прикурил и поблагодарил молчаливым кивком.
Парень ему не нравился - хлыщ и растяпа, каких мало. То ли дело старик! Да, люди мельчают.
- Вы и сами, сеньор лисенсиадо, похитите сегодня не одно сердце, - насмешливо сказал ой, с ног до головы окинув взглядом молодого человека: пробритые в ниточку усики, лакированный пробор и модного покроя белый смокинг с красной гвоздикой в петлице.
- О, я на это не претендую, дон Индалесио, - скромно возразил юный дон Энрике, не заметив иронии. - Кроме того, здесь сегодня есть только одно сердце, похитить которое я счел бы величайшим счастьем моей жизни…
- Что ж, действуйте, - кивнул плантатор и, движением пальца подозвав слугу, не глядя, взял с подноса стакан виски с содой. Лиценциат тотчас же последовал его примеру, намереваясь продолжить мужскую беседу, но дон Индалесио отошел со стаканом в руке.
В дверях показалась Джоанна в окружении девушек.
- Халло, па! - крикнула она, взглядом отыскав отца среди гостей. - Знаешь, мне кажется, никто больше не приедет!
- Ну что ж, тогда можно к столу, - отозвался дон Индалесио и взглянул на часы. - Уже девятый час, пора… Ты там узнай у тетки.
Джоанна кивнула и вышла из гостиной.
Дон Индалесио, хмурясь, в два приема опорожнил стакан. Он был недоволен дочерью, явно недоволен, хотя и не показывал этого. Джоанна вернулась из Нью-Йорка какой-то… какой-то слишком самостоятельной, что ли. В прошлом году, когда она приезжала на каникулы, он этого не заметил. А теперь… Уже одно то, что она, отлично зная его отношение к правительству, в первый же день приезда поставила на своем письменном столе карточку президента. Это ведь, по существу, почти вызов. Ну, конечно, карточка еще ни о чем не говорит… У этого прохвоста внешность киноактера, возможно, девчонка просто захотела иметь перед собой фотографию интересного мужчины. Но есть вещи и более серьезные, например, ее неприличная выходка вчера вечером, когда он, отец, сказал ей о тех убытках, которые причинила ему проклятая аграрная реформа. На это девчонка не нашла ничего лучшего, как заявить: "Прости, папа, но смешно говорить об убытках, если ты нашел возможным подарить мне автомобиль и эти бриллиантовые серьги…"
За столом общество по-провинциальному разделилось на три группы: по одну сторону сели мужчины с доном Индалесио, по другую - дамы под председательством доньи Констансии; середину стола заняла молодежь.
Соответственно этому разделился и разговор. В начале ужина центром внимания оставалась Джоанна, и ей приходилось то и дело раскланиваться направо и налево с бокалом в руке, отвечая на тосты. Однако это скоро прекратилось. Большинство мужчин успело порядочно выпить еще до ужина, и сейчас нескольких бокалов шампанского оказалось достаточно, чтобы гости забыли о виновнице торжества и перешли к теме, которая интересовала их гораздо больше: о последствиях аграрной реформы. Джоанна и сама была бы не прочь принять участие в этом разговоре, но положение молодой хозяйки обязывало, и она вынуждена была слушать краем уха, постоянно отвлекаясь болтовней подруг. К тому же и собеседницы тети Констансии, оживленно обсуждающие последние европейские и американские моды, то и дело обращались к ней за консультацией, очевидно считая ее, только что прилетевшую из Нью-Йорка, вполне компетентным арбитром в этих вопросах.
Самым неприятным было то, что она решительно не знала, о чем можно говорить со своими сверстниками и сверстницами. Девушек интересовал очень своеобразный круг вопросов: что в Нью-Йорке носят, что в Нью-Йорке танцуют, кто собирается стать очередным мужем Мэрилин Монро и правда ли, что знаменитая За-За Габор подралась с соперницей накануне свадьбы доминиканского миллионера Порфирио Рубироса и присутствовала на торжестве с подбитым глазом. Кое-как удовлетворив их любопытство, Джоанна попыталась перевести разговор на другие рельсы и заговорила о литературе, но потерпела фиаско. На вопрос, кого из современных европейских писателей считает ом наиболее интересным, сидящий рядом с ней лиценциат назвал румына Виргила Георгиу, написавшего "Двадцать пятый час" и "Вторую возможность". Изумившись, Джоанна начала горячо спорить. Лиценциат выслушал ее длинную тираду и сказал доверительным шепотом:
- Сеньорита Джоанна, ваши гости скучают…
Джоанна, смутившись, быстро взглянула по сторонам: ее соседи и в самом деле либо сидели со скучными лицами, либо разговаривали о чем-то своем, далеком от литературы.
- Что они понимают! - снисходительно сказал дон Энрике и снова подлил вина в ее бокал. - Выпьем лучше за ваше возвращение на родину.
- В который уже раз, сеньор лисенсиадо? - улыбнулась Джоанна. - Я боюсь шампанского, это самое предательское вино… Но вы правы, за это нельзя не выпить.
- Только до дна!
Джоанна кивнула - в мочке ее маленького уха острыми разноцветными лучами вспыхнула бриллиантовая звездочка - и поднесла бокал к губам.
- Вы знаете, - печально сказала она через минуту, - я боялась не без основания… У меня уже начинает кружиться голова, честное слово. Как хорошо было бы выйти на свежий воздух…
- Это вполне осуществимо, - обрадованно подхватил лиценциат. - Разрешите вас сопровождать? Все равно положенное время за столом мы уже отсидели.
- Да, но… впрочем, господа! - громко сказала Джоанна. - Вы интересовались моей новой машиной? Идемте посмотрим! Здесь становится слишком жарко, хорошо бы проветриться…
Предложение было принято, и молодежь покинула столовую, не обратив на себя внимания старших. Лиценциат с разочарованным видом придерживал Джоанну под локоть, помогая ей спускаться по лестнице террасы. Они шумной гурьбой ввалились в гараж, осмотрели со всех сторон маленький ярко-красный "миджет". Джоанна, подобрав платье, забралась в кабину, включила мотор и с минуту гоняла его на больших и малых оборотах, наклоняя голову и прислушиваясь, не стучат ли клапаны. Клапаны не стучали, и мотор работал как часы, но все начали кашлять от наполнивших гараж выхлопных газов, и забаву пришлось прекратить. Выйдя на воздух, они побродили по парку и вернулись в столовую.
Лиценциат Гарсиа, обиженный уловкой Джоанны, не пожелавшей прогуляться с ним наедине, принялся демонстративно ухаживать за Карменситой Лопес. Остальная молодежь тоже разбилась на пары. Джоанна была очень довольна тем, что ее оставили в покое, но сидела на своем месте с грустным видом. Во-первых, она уже порядочно выпила, а опьянение всегда выражалось у нее в растущей меланхолии; во-вторых, возня с автомобилем напомнила ей о прогулке с Мигелем, которая не состоялась по той простой причине, что Мигель не приехал. Почему не приехал? Обидно и непонятно.
Вздохнув, она отпила глоток вина и подперла кулаком щеку, покручивая в пальцах тонкую ножку бокала и щурясь на золотистую жидкость, поверхность которой принимала от вращения форму вогнутой линзы.
- Джоанна, - окликнула ее тетя Констансия, - ты не помнишь, в каком журнале мы видели эти очаровательные блузочки с воротничком а-ля Мария Стюарт? Не в "Вог"?
- Не помню, тетя, - лениво отозвалась Джоанна, не меняя позы. - Кажется, в "Севентин"…
Все-таки, наверное, гораздо проще жить на свете, если все интересы сводятся к очаровательным блузочкам с воротничком а-ля Стюарт. Или к флирту, как у Долорес. Впрочем, это уже зазнайство: думая так, ты этим самым ставишь себя на какую-то высшую ступень по сравнению с остальными. Джоанна вздохнула еще печальнее и, взяв себя в руки, прислушалась к тому, о чем говорилось на мужской половине стола.