– Но все же, бабуль, – включилась в разговор Татка, – согласись, что ничего плохого нет в драгоценностях, особенно если они старинные и фамильные, то есть перешли к кому-то от пра-пра-прабабушек. И это тоже своего рода память о людях, которые их носили. Ну, если, конечно, из-за них никого не убивали и если они не ворованные. Эти случаи я не беру. Так что, бабуль, твой аскетизм в этом плане не показателен. И кстати говоря, фамильные драгоценности с их материальным эквивалентом в трудные времена могут спасти от голода, например, потому что их можно продать и купить на эти деньги еду. То есть польза драгоценностей очевидна.
– Знаешь, Тат, по-моему, продавать фамильные драгоценности за хлеб – последнее дело, – возразила Ольга.
– Олечка, когда речь идет о том, чтобы накормить детей, – все продашь! – поддержала Тату тетя Зоя.
– Иногда фамильная драгоценность настолько значима для семьи, что продать ее – все равно, что предать память, – подал голос Ольгин муж, показав, что он участвует в разговоре на стороне жены.
– И все-таки, – повернулся к нему Дима, – по-вашему, что правильнее – сохранить фамильную реликвию ценой жизни или спасти жизнь, пожертвовав реликвией?
– Ну, это смотря о чьей жизни идет речь.
– Например? Поясните, пожалуйста!
– Дима! Не кипятись! – Тата подергала Диму за рукав.
– Слава, не спорь! – вполголоса сказала Ольга на ухо мужу.
– Ну почему же… я отвечу. Если спасать кого-то, то – да, это благородный поступок. А если себя…
– Получается так: черт с ней, с вещью, зато тебя я спасу! Но: черт с ним, со мной, зато вещь я сохраню! Значит, свою жизнь надо ценить меньше вещи? Или меньше чужой жизни?
– Дима, Дима! Не горячись так!
– Я просто хочу понять, что лучше – отдать вещь за жизнь или жизнь за вещь?
– Ну, тут нельзя ответить однозначно, пойми. В жизни бывают всякие ситуации. Любой вариант может быть выбран в зависимости от обстоятельств.
– Дим, папа прав. Нет единого ответа.
– С фамильными драгоценностями все ясно, – вступила в разговор Ася. – Меня интересует другое – как быть, если их нет?
– В этом случае, надо вести себя благородно, гордо, честно, – назидательно сказала Ольга.
– А в первом случае не надо? – уточнила Ася.
– Нет… – смешалась Ольга. – Надо всегда. Но если ситуация критическая… и ничего невозможно сделать, чтобы облегчить положение… нет материальных источников… то надо вести себя так, чтобы потомки… чтобы никому за тебя не было стыдно.
– Мама, ты опять сама себе противоречишь. Значит, если есть материальные источники, то не надо вести себя так, чтобы потомкам не было стыдно?
– Ася! Что ты ко мне цепляешься?
– Ася! – включился отец, – мама имела в виду, что в трудной безвыходной ситуации надо вести себя достойно, чтобы потомки…
– Папа! Вы с мамой, как на трибуне! "Надо вести себя достойно!" "Потомки!" Это все слова! Их говорить легко! А на самом деле очень трудно знать, что ты сейчас умрешь, а кто-нибудь когда-нибудь, очень нескоро, неизвестно когда, будет тобой гордиться. Но ты этого не узнаешь и не услышишь.
– А ты считаешь, лучше умереть, зная, что кто-нибудь когда-нибудь будет тебя стыдиться?
– Да я не об этом! Я совершенно о другом!
– О чем же?
– О том, как быть, если нет материальных ценностей, а есть только духовные. И можно ли их продавать, как материальные, ради того, чтобы выжить?
– Ась, ты о чем, я не понимаю?
– Что тут непонятного? Вот, например, писать доносы на своих друзей и знакомых, подписывать всякие показания…
– Чтобы выжить?
– Да, чтобы выжить. Дядь Жень, а вы что думаете? И бабуля, и тетя Зоя… А то мы тут спорим, а вы молчите.
– Ну, наконец-то вы о нас вспомнили!
– Дядь Жень! Мы не забывали!
– Да я шучу, шучу, Асенька! Мы молчим, потому что нам очень интересно вас слушать. Но я вам так скажу. Люди бывают разные – сильные, слабые… И твердые убеждения могут быть смяты, как бумажка. И ценности духовные тоже могут быть отброшены, как хлам.
– Дядь Жень, можно я сформулирую?
– Давай, Дима, формулируй.
– Мне кажется, что духовные ценности беречь тяжелее, чем материальные. Потому что продать драгоценности, чтобы спасти жизнь – это может быть благородно. А предать друзей – это всегда под лость.
– Димка, Димка, мыслишь ты правильно, – сказала тетя Зоя. – Но в жизни все бывает так перемешано… Сколько честнейших людей готовы были подписать, что угодно, чтобы спасти своих близких. Или просто не выдерживали пыток – моральных или физических, не имеет значения. И нельзя их осуждать за это. Дай Бог, чтобы вам не довелось испытать ваши формулировки на такой практике, какая выпала нам.
– Да, Зоинька, ты права… – вздохнула Аглая. – А вам, ребятки, я поясню, что я имела в виду, когда начала разговор. Я и не думала, что вы у нас такие философы. Не оставим мы вам фамильных драгоценностей, вы уж простите нас за это. Не накопили, не наработали. Но зато вы можете гордиться нами – мы, старики, сделали все, чтобы вам не стыдно было носить наши фамилии.
Ася подняла глаза и поймала предостерегающий тети-Зоин взгляд. Но она уже не могла остановиться.
– Бабуль, а вот если случается, что кто-то из семьи опозорил свою фамилию, предал, донес или что-то в этом духе – бывает же такое. И это становится известно некоторым членам семьи. Как быть тогда? Рассказывать всем? Аглая не ожидала такого вопроса – видно было, что на эту тему она раньше никогда не думала.
– Даже не знаю, что тебе сказать, Ася. Это, наверное, ужасная трагедия для семьи. Но, пожалуй, скрывать это нельзя. Такой человек обязан ответить за свое поведение.
– А если это стало известно после его смерти? Вот он жил, никто ничего не знал, а потом вдруг все обнаружилось. Как тогда?
– Ась, что ты пристала к бабушке? Откуда она знает? – недовольным голосом сказала Ольга.
– Нет, ну все-таки, мне интересно, что бабуля думает по этому поводу.
– Я думаю, что в любом случае правда должна быть раскрыта. Пусть все знают имя предателя. Чтобы не думать на кого-то другого.
– И что? Все узнают, что такой-то человек, оказывается, был предателем, но он уже умер! Значит, отвечать за него своим опозоренным именем будут его родные? Аглая удивленно смотрела на внучку.
– Ты имеешь в виду что-то конкретное, Асенька?
– Н-нет, – смутилась Ася, – я просто хочу узнать твое мнение.
Аглая перевела взгляд с Аси на Ольгу, на зятя, на Тату с Димой, на Евгения Павловича. Поймав Зоин взгляд, Аглая пристально посмотрела ей в глаза.
– Боже мой! – вдруг тихо произнесла она, побледнев.
– Что, Аглаша? Что с тобой? Сердце?
– Бабулечка! Не волнуйся!
– Мама, что произошло?
– Ничего, ничего, все в порядке.
– Вот твой нитроглицерин, прими скорей.
Через некоторое время Аглая почувствовала себя лучше.
– Все, отпустило. Так вот, Асенька, я тебе хочу ответить.
– Бабуль, не надо, пожалуйста, я уже сама не рада… прости меня!
– Нет, Асенька, надо! Я хочу ответить! Если в семье… случается такое… то… поскольку этот человек… при жизни… – Аглая тяжело дышала и поэтому говорила с остановками, – не нашел в себе… мужества… открыто признаться в своей… подлости… и ответить за нее… и понести наказание…то он…должен быть… вычеркнут из памяти… семьи… как будто его вообще не было! Никогда! Аглая помолчала, пытаясь отдышаться.
– Но все, что я говорила о фамильных ценностях…остается в силе.
Дядя Женя поднял бокал с нарзаном:
– Так, друзья мои, давайте-ка вспомним, что вообще-то у нас сегодня не собрание, а Аськин юбилей! Наполните свои рюмки, бокалы и фужеры!
* * *
– Как ты думаешь, она догадалась? – спрашивала потом Ася у тети Зои.
– Не знаю, Асенька, не могу понять. Но похоже, что да.
– Скорей всего, она заподозрила, но не была уверена в своей догадке, – предположил дядя Женя.
– Может, она давно уже об этом думала?
– Нет, вряд ли. Я бы знала об этом. Но уточнять мы не будем.
– Не будем.