Да, действительно, откуда знать сельскому парню, пусть и увлечённому литературой, про тогдашнего придворного Евгения Евтушенко, талантливого и пробивного молодого поэта, ставшего впоследствии гремящим жестяным корытом для отмывания чёрных пятен всяческой власти. А в то время эта фамилия мне ничего не говорила. Мало ли кто пишет стихи! Я вот тоже мучаюсь ими. И – что?
Пока мы разговаривали о высоком и вечном, откуда-то из-за поворота в обход главной дороги, нещадно пыля, подкатила, громыхая порожним деревянным кузовом, полуторка.
– Тпру! Приехали! – из кабины высунулся вихрастый парень, чуть постарше меня, ослепительно сверкая на чумазом крестьянском лице здоровыми крепкими зубами. И весь вид его говорил, мол, вот какой я ловкий и счастливый! – Куда, красавица, собралась? Может, по пути?
– Никуда! – остановил я его пыл. – Мы сами… – а что "сами", так и не сказал.
– Не тебя спрашивают! Помолчи в тряпочку!
Нет, этого я вынести никак не мог! При Маргарите, при ней, и со мной так! Очертя голову, я рванул дверь кабины, которую, к моему счастью, заклинило, а то бы мне, совершенно точно, наткнуться на крепкий колхозный кулак, и валяться здесь, поливая разбитым носом нашу чернозёмную пыль.
Парень, ощерив зубы, презрительно цвиркнул в мою сторону длинную струйку слюны, и весёлая пыль закружилась за ним, подметая дорогу.
– Ты зачем так? Парень нас бы довёз до станции, а теперь снова с чемоданами тащиться!
– Ничего, – ободрился я, – дотащу! Да и не по пути с ним! Этот не повезёт, местный, я его знаю, – соврал я на всякий случай.
– Меня бы довёз! – гордо сказала она, тряхнув чёлкой.
Чемоданы снова оказались в моих руках, и снова руки по-обезьяньи доставали колени.
Но вот уже пусть грунтовая, но широкая и большая дорога, которая один раз в год, в уборочную, бывает похожа на оживлённую городскую улицу, по которой то и дело мчатся машины в любую сторону.
Не успел я поставить чемоданы на землю, как тут же, выбежав на её середину, картинно взмахнула шёлковым платочком моя спутница. И тут же, обдавая нас пылью, притормозил грузовик с зерном.
– На поезд спешите? – вышел из кабины мужик, обстукивая сапогом колёса.
– Ага! – сказал я, как поперхнулся.
– Тяжело? – кивнув на чемоданы, спросил мужик.
– Ага! – прокашлявшись, ответил я.
– Ну, тогда давай их сюда! – мужик встал на подножку и я ему протянул свою ношу.
– Ух, ты! – крякнул он, закидывая чемоданы на сыпучий ворох зерна. – Кирпичи, что ли?
– Гостинцы там! – по-деревенски растягивая слова, ответила за меня моя мучительница. – Баночки всякие, варенье, грибочки… Зима длинная, всё подъест.
Я с удивлением посмотрел на неё. Баба, молодуха сельская, да и только!
– А это кто? – указав на меня, спросил мужик.
– Так, никто, попутчик. Мы с ним с одной деревни.
– А на станцию зачем?
– Как зачем? Нам ещё до Москвы надо. А там ещё до Вологды. А с Вологды… – протянула она.
– Нда, – подумал о чём-то своём мужик, – поехали! Ты, парень, в кузов забирайся. Ложись там, на зерно, а девица – пусть в кабину.
Мне ничего не оставалось делать, как лезть в кузов. Совсем как в той поговорке: "Назвался груздем, полезай в кузов!"
Можно было бы и не забираться в кузов, а вовремя сделать королеве ручкой и отправиться с попуткой до Бондарей. И – всё! Королева Марго сама найдёт любого провожатого! Но я полез…
И в этом была моя большая ошибка, за которую мне потом пришлось дорого и больно расплачиваться.
Станция Платоновка Юго-восточной железной дороги – довольно унылый и пыльный посёлок с молчаливым станционным строением вероятно девятнадцатого века, так как станционные строения двадцатого века ещё хуже.
Строение это настолько пропиталась угольной пылью и дымом, что теперь, раскалившись на августовском зное, само источает изо всех пор адское пламя и смрад.
Мимо железных параллельных линий, которые никогда не пересекаются в пространстве, или, по Лобачевскому, пересекаются только в бесконечности, метрах в двадцати от самого строения стоит угольный дощатый сарай со щерблёными скособоченными воротами, за которыми высится под самую крышу куча каменного угля с характерным жирным блеском, какой бывает только у антрацита.
За длинным сараем, прислонившись к нему одним боком, стоит общественный туалет с мерзопакостными лужами, особенно с той стороны, где мелом старательно выведена буква "М".
Едва дотащившись до билетной кассы в пустом сумеречном зале, под самым потолком которого на верхней ноте досадно зудела, запутавшись в паучьих силках, опрометчивая муха. Это несчастное насекомое своим предсмертным зудом ещё больше подчёркивало унылую пустоту зала.
Я, оглядевшись, опустил чемоданы и просунулся в маленькое окошко, за которым, к моему удивлению, никого не оказалось.
Пока моя королева Марго искала точку опоры за дощатым сараем, я решил осчастливить её, и на свои собственные честно заработанные деньги купить ей билет до Москвы, и не в каком-нибудь, а в купейном вагоне. Пусть не считает, что мы здесь сплошь деревенские прижимистые кержаки! Жаль, конечно, деньги! Матери надобно что-нибудь купить… Но – гусарить, так гусарить! На, бери билет на верхнюю полку!
Мне почему-то всегда казалось, да и теперь пока ещё кажется, что верхняя полка в вагоне самая удобная в длительной поездке.
– Эй, малый, не балуй! – вытащил меня за воротник из окошка мужик неопределённого возраста, но с деревянной ногой и в кителе, что говорило о его боевом прошлом. – Не балуй! Лучше скажи, что надо?
– Билет вот до Москвы…
– До Москвы?.. – посмотрел на меня подозрительно. – До Москвы – не знаю. Поезда проходящие, а вот до Тамбова – пожалуйста! Пригородный подходит.
Действительно за окнами, громыхая всеми суставами и сердито сопя, пододвинулся паровоз, за которым, стукаясь лбами, остановились несколько зелёных вагонов.
И вот уже в станционных обшарпанных дверях показалась моя попутчица, которая спешно махала мне руками на выход.
Я, поднимая чемоданы, вопросительно на неё посмотрел.
– Миленький, давай, а то опоздаем!
Слово "миленький" на меня так подействовало, что я, не раздумывая больше ни о чём, ринулся за ней в вагон.
Лавки в вагоне были полупустыми, и мы свободно уселись. Я на всякий случай поставил чемоданы между ног: мало ли что может с ними случиться? Шпана так и рыскает! Хотя в сквозном, не разделённом на отсеки вагоне, кроме тройки степенных мужиков и тройки баб в платочках, никакой шпаны не оказалось.
К нам подошла проводница и попросила билеты.
Маргарита, ни слова не говоря, протянула ей какие-то деньги, и та, махнув рукой, чтобы мы сидели спокойно, перешла в другой вагон.
Поезд тронулся, и за окном, словно перевёрнутая скучная страница залежалой книги, тут же забылась Платоновка.
Через какой-нибудь час мне снова пришлось вытягивать чемоданы на бетонку перрона уже тамбовского вокзала.
Здесь было людно и много интереснее, чем на той заштатной станции. Народ, словно в праздник, сновал туда-сюда и, казалось, что праздник здесь длится вечно.
Надсадно пыхтя, подходили пассажирские поезда, но нам с ними было не по пути. Пролетали, обдавая людей каменьями грохота, товарняки; некоторые порожние, длиной почти в бесконечность, а некоторые надрывались с чугунными чушками на дощатых платформах, или с крутобокими вонючими, источающими нефть и мазут, такими огромными цистернами, в которых, казалось, уместилась бы вся целиком наша речка Большой Ломовис.
– Ты никуда не уходи, пока я за билетом схожу, – как-то безрадостно поглядывая то на чемоданы, то на сверкающие лезвия железных скрещённых путей, сказала королева Марго и направилась в здание вокзала.
Я остался стоять, нетерпеливо поглядывая на чемоданы. Солнце уже перевалило за ту черту, когда можно говорить, что наступил вечер, а мне ещё надо как-то добираться обратным путём в родные края…
Но тут моё внимание привлёк ларёк с пивом, и я непроизвольно слизал с губ солоноватый налёт. Сразу же неимоверно захотелось пить. Пришлось тянуть чемоданы к ларьку.
Пиво, хотя и тёплое, но довольно пенистое и крепкое, освежило моё сознание, придавая уверенность и оптимизм. Ничего, доберусь как-нибудь, деньги есть, а с деньгами можно и такси нанять.
Захотелось выпить ещё кружку.
Не успел я сдуть желтоватую, кудрявую по краям гранёной кружки пену, как подошла непривычно грустная королева.
– Как ты пьёшь эту гадость? – она взяла из моих рук толстого стекла тяжёлую кружку и выплеснула содержимое в мусорницу, отлитую в виде огромной греческой вазы. – Билетов на Москву нет, – сказала она, вернув порожнюю кружку мне. – Предложила кассирша билет в СВ, а у меня на спальный вагон денег не хватило…
Вот тут-то, наконец, пришло время и мне покрасоваться! Я небрежно вытащил из кармана лохматую пачку:
– Как не хватило? А вот они – хрусты! Пошли за билетом!
У королевы Марго глаза стали большими, и она от неожиданности отпрянула назад:
– Ах, ты, богатенький Буратино! Банк ограбил?
– Заработал! – сказал я с достоинством. – Пошли!
– А чемоданы?
– Сиди, я сам за билетом схожу!
В кассе народу – никого, и за окошком – тоже никого. Кассирша, освобождённая отсутствием билетов, отошла в неизвестном направлении. Крикнув несколько раз в окошко, я стал ждать. Пока я ждал, у меня созрела здравая мысль: давай, возьму я и себе билет до Москвы. Всё равно сегодня до Бондарей уже не добраться. А ночь до Москвы с Маргаритой в мягком вагоне обеспечена. Завтра я снова до Платоновки доберусь, а там на попутке в Бондари! Всего одна ночь, но какая звёздная!