Помимо того, что Козин прекрасно пел, он ещё был превосходным рассказчиком. Он вспоминал, как на его глазах, придавленные колымскими морозами, мельчали сытые столичные воры. В трясущихся попрошаек превращались пижонистые одесситы. Колыма беспощадно ломала неподготовленную к социальным лишениям "дореволюционную уголовную аристократию".
Козин помнил "колымского императора" полковника Гаранина, одним движением бровей которого сотни людей отправлялись на верную гибель – пробивать тоннель в монолитной скале. И делали они это со скоростью самого современного и мощного горного комбайна.
– Однажды Гаранин заехал на наш прииск по какому-то непредвиденному случаю, – вспоминал Козин, – и его машина не могла подъехать к столовой. Так заключенные подняли автомобиль на руки и поставили у входа. Местный повар уже суетился у печи, готовил самые лучшие блюда, какие знал, а потом мучительно долго ждал решения своей участи, сидя под охраной двух автоматчиков.
– Открылась дверь, и я, работавший на кухне истопником, – продолжал артист, – увидел, как теряет лицо бывший шеф-повар столичного ресторана "Метрополь", когда адъютант Гаранина, стоявший в дверном проёме с расстёгнутой кобурой, поманил его пальцем. Повар на полусогнутых ногах подошёл к столу. Гаранин с привычной медлительностью всех великих судьбодержателей рассматривал седого, нескладного человека сквозь дым американской сигареты, убивая его своим надменным взглядом ещё до того, как прозвучит выстрел. Потом полковник смачно отрыгнул и сказа неожиданно простые слова:
– Ты меня хорошо накормил. Ты – свободен… Совсем свободен.
От услышанного повар сошёл с ума. Он показывал кукиши Козину, и, не выпуская изо рта щепку, повторял голосом "колымского императора": "Ты – свободен! Совсем свободен!" Сумасшедший кричал даже на улицах посёлка, будоражил полупьяное население. Комендант уже собирался его застрелить, но бывший повар, как оказалось, не совсем лишился рассудка. Почувствовав опасность, он ушел в тайгу. Чтобы замёрзнуть "СВО-БОД-НЫМ", как распорядился полковник Гаранин.
Этот рассказ произвел на меня огромное впечатление. Спустя много лет я отчётливо его помню, и это страшное "Ты – свободен!" до сих пор будоражит мою память.
Впоследствии мы сдружились с Вадимом Козиным. Когда в Магадан на боксёрские турниры стали приезжать люди из Москвы и Ленинграда, и когда узнавали, что там живет "сам Козин?!", то непременно просили познакомить.
Я приводил их к нему. Мы брали несколько бутылок сухого вина, но почему-то певец всегда смешивал вино с минеральной водой. Он принимал без всякого апломба. Мы сидели, выпивали, слушали его Колымские воспоминания. У него в квартире было пианино, и он нам играл. И вновь, и вновь в его исполнении звучало "Когда простым и нежным взором ласкаешь ты меня, мой друг…"
Один раз он давал концерт в Магадане. Что там творилось, вы себе представить не можете! Попасть в драмтеатр можно было только по величайшему блату. Билеты купить было невозможно, и Козин сам, с большим трудом достал для меня несколько контрамарок. Театр был переполнен. Все меры пожарной безопасности были нарушены, люди сидели прямо в проходах. Это лишний раз подчёркивает то, что уровень образованности и интеллигентности жителей Москвы и Магадана почти ничем не отличался.
В политическом климате страны Советов вроде бы просматривалась какая-то оттепель, но люди по-прежнему продолжали сидеть на Колыме. Позже начали приходиться реабилитационные приговоры, и народ начал выезжать. Но Вадим Козин не был реабилитирован. Он так и прожил в Магадане всю свою жизнь…
* * *
После того, как была получена обещанная квартира, и я привёз семью, жизнь, конечно, нормализовалась, но её напряжение и темп сохранились. Магаданцы враз и надолго прикипели сердцем к боксу. На любой турнир публика валила валом. Неизбалованные особым разнообразием спортивных состязаний, жители города "на краешке земли" с нетерпением ждали, когда же появятся в Магадане свои, доморощенные мастера кожаной перчатки. Понимая это, я по-прежнему не вылезал из зала и старался научить своих воспитанников всему, что умел и знал сам, и требовал от них полной самоотдачи.
Наши труды не прошли даром. В столице колымского края появились-таки боксёры, которые получили известность далеко за пределами Магадана. Первым мастером спорта из "местных" сал Евгений Бурмистров.
Он выиграл проходившее в Магадане первенство Советского Союза среди юношей. Впоследствии он стал чемпионом Сибири и Дальнего Востока, пробился в финал чемпионата СССР, был победителем международного турнира на Кубе. Вслед за ним, выиграв чемпионат РСФСР, поочерёдно стали мастерами Владимир Морозов, Юрий Танюшкин и Вячеслав Целищев. Чемпионом Центрального Совета ДСО "Труд", что тогда давалось очень большими усилиями, неоднократно становился Владимир Сусин. Незаурядным мастером также был и Владимир Плетников. Но главное, чем я гордился – это тем, что в городе утвердился стойкий интерес к боксу. Среди его верных поклонников появились "люди, принимающие решения", из числа партийных и советских работников, руководителей некоторых магаданских предприятий. Бокс стал не то, что популярным, а в хорошем смысле слова – модным видом спорта. Заниматься им, покровительствовать его развитию, было весьма престижно. Наперебой стали приглашать сюда умелых, опытных наставников, а появление новых и новых мастеров ринга в Магадане было поставлено на поток.
Таких магаданцев, как Игорь Высоцкий, дважды побеждавший легендарного кубинского боксёра, трёхкратного чемпиона мира и Олимпийских игр Теофило Стивенсона; Виктор Рыбаков – трёхкратный чемпион Европы, семикратный чемпион Советского Союза, обладатель двух бронзовых олимпийских медалей; Александр Лебзяк – чемпион мира и Олимпийских игр, финалист и призёр чемпионатов Европы, четырёхкратный чемпион России, узнал весь мир.
Почему же я уехал из Магадана, если всё так хорошо складывалось? Тому было несколько причин. Главная из них – это нелёгкие климатические условия, которые пагубным образом влияли на здоровье моих жены и дочери. Они просто не могли вылезти из многочисленных хворей. В 66-м году врачи всё чаще и настоятельнее стали советовать срочно сменить климатическую зону, а мне как раз в это время начали поступать предложения на предмет переезда в более тёплые края. Особенно усердствовали мои знакомые из Украины. Одно за другим поступали предложения переместиться в Днепропетровск, Кривой Рог, Запорожье или Донецк. И хотя ни родственников, ни близких друзей в Украине у меня не было, предложения эти будоражили и привлекали.
Я понимал, что многие в Магадане не одобрят подобного решения, но и в неоплатном долгу перед городом я себя не чувствовал. Как-никак, до моего приезда в Магадан о боксе здесь только слышали, а я за три года сумел заложить основы того, что потом назовут "магаданской школой бокса".
Великие коллеги
Более полувека я проработал на тренерском поприще. Моим наставником считаю Виктора Ивановича Огуренкова, с именем которого связаны большие успехи советских боксёров в период с 1961 по 1968 гг., когда он был старшим тренером сборной команды страны.
Анджело Данди и Мухаммед Али
Отличительной чертой в работе тренера Огуренкова был постоянный поиск новых путей, средств и методов подготовки боксёров, нередко заимствованных из других видов спорта, но творчески преломленных с учётом специфики бокса. Поиск этот он сопровождал всесторонним аналитическим подходом.
Внимательный тренер, удивительный организатор и прекрасный педагог. Боксёры любили его за то, что он твёрдо и умело проводил тренировки, очень внимательно подходил к нуждам каждого боксёра и, как мог, помогал им в решении многих вопросов.
Мне посчастливилось, что он меня выделил, как молодого тренера, и делился со мной многими секретами тренерского мастерства.
Кстати, владея знаниями и навыками по управлению подготовки сборной к крупным турнирам, Огуренков испытывал большой интерес к особенностям подготовки боксёров-левшей. Я в то время работал со своим учеником, боксёром-левшой Владимиром Харченко, и всё это помогло ему стать сильнейшим легковесом СССР. Я писал дневники, в которых описывал методики подготовки боксёров, часто бывал в гостях у Виктора Ивановича, который рассказывал мне о всех тонкостях тренерской работы. Кстати, эти записи я впоследствии передал Харченко, когда после окончания спортивной карьеры Владимир перешёл на тренерскую работу. Как он сам говорит, это помогло ему вместе со своим учеником Черенковым подготовить призёра Олимпийских игр Олега Кирюхина.