Кунсткамера
- Тоннель времени, синьорина… Полюбуйтесь на экспонаты, что украшают его.
- Очевидно, сфинкс? - осведомилась я, стоя перед огромной золоченой клеткой, в которой возилось и почесывалось красивое мускулистое животное с человеческим лицом. Шерсть его отливала медью, а синие глаза темно светились вечностью.
На мне не застиранная больничная сорочка, а слепящее красное одеяние.
Служитель - гном, как бы приплюснутый, в потрепанном колпаке и с рогатым знаком во всю грудь, пустился в пространные разъяснения:
- Сфинкс философии, синьорина. Сия живность известна своей неуемной прожорливостью. Ему подавай факты, события. Иногда их не хватает. Или они однообразны. Тогда он чахнет. В целом он покладист. Уживается с религией, мистикой и наукой. До сих пор неизвестно, трансцендент или имманент. По утрам нисходит от абстрактного к конкретному, вечерами структурируется по количеству, качеству, отношению и, возможно, модальности. Иногда переходит из нечто в ничто. Распочковывается. Опирается на конечности здравого смысла. Может часами выдвигать и задвигать гипотезы, а вообще является специфическим подвидом знания. Не подходите слишком близко, любезная, он натуралист. Вся его сущность между двух кормушек: сознанием и материей. Язык весьма своеобразен, близок к житейскому…
- Блохи не дают покоя животному, - посетовал Василий. Он уже целиком принял обличье кота и выглядел ласковым и смирным.
- А это что за интересный экспонат? - Я залюбовалась стеклянным кубом, внутри которого клубились какие-то фигуры.
- Дым без огня, синьорина, - встряла Ингигерда, которая, видно, стремилась загладить свою вину передо мной.
- А это что за зверь?
Вздыбленный монстр, ероша хоботобивнями свою подстилку из чего-то похожего на сено, выпускал из ноздрей красноватый пар. И бил себя по бокам хвостом-трезубцем.
- Домашняя собачка Его Святейшества, подарена ему верховными жрецами созвездия Гончих Псов, - сообщил экскурсовод.
- Некогда наш провожатый служил у Джованни делла Ровере, папы Юлия II, - хихикая, нашептал мне на ухо кот. - У того самого, вы помните, кто заказал Микеланджело роспись Сикстинской капеллы. Бедняга и тогда был беспамятен, а нынче вовсе выжил из ума. Нашего босса называет Святейшеством.
- А что за этой дверью? - Я указала на тяжелую дубовую дверь, скованную семью запорами, на каждом из которых висел замок со скважинами для ключей, заклеенными бумажными квадратами в лиловых печатях.
- Там чудеса, синьорина, - ответствовал служитель. - Леший бродит, знаете ли… Дух оттуда нехороший. Босс всегда держит эту дверь закрытой.
- Понятно, - кивнула я. - Скажите, а где же он сам? Неужели я так и не увижу его?
- Всему свой час, синьорина, - склонился служитель и раздвинул каменные створки.
Пустые рыцарские доспехи, охранявшие дверь, дисциплинированно отступили на шаг.
Открылось бесконечное вспаханное поле. Над ним кружило воронье, а в бесцветном, будто стеклянном, небе плавилось солнце.
- Взгляните на эту картину. Вы видите там, вдалеке, плачущую женщину? Она убивается уже сорок тысяч Долгих Дён.
- Кто она? И кто этот человек, что лежит перед ней, распростершись? Или он мертв?
- Да, госпожа. Он спит смертным сном, сном без сновидений, звуков и запахов, и будет спать еще долго. Она же искупает свой грех, ни на минуту не прекращая рыдать. Это Ева и Адам. Идемте.
Я шла по бесконечной галерее, сплошь состоящей из каменных ниш.
- И в каждой из них… - встрял в мои размышления кот. - Если бы вам захотелось осмотреть ну, скажем, одну на сто в минус миллион биллионовой степени часть всей коллекции Хозяина, - кот театрально вздохнул, - то вам потребовалось бы не менее одного миллиарда лет в сто двадцать четвертой степени!
- Поглядите сюда, - гном со скрежетом раздвинул еще одну нишу. Там с площади понемногу расходились праздные зеваки, одетые странно; догорал костер.
- Что это?
- Рим, 1600 год, 17 февраля, - загремел голос Баркаяла. - Площадь Цветов и угасающий факел из вольнодумца Джордано.
- "Мне говорят, что своими утверждениями я хочу перевернуть мир вверх дном. Но разве было бы плохо перевернуть перевернутый мир?" - загробным голосом процитировал кот. - Наивный! - И закричал в нишу: - Бруно, миры тебе не оладьи, чтобы ты их переворачивал!
Я развернулась и как следует дернула кота за усы. Он взвыл, на четвереньках отбежал метров на пятнадцать.
Служитель закрыл нишу.
По тесной винтовой лестнице мы спускались вниз. На этажах сновали грифоны, сирены, привиденья и упыри. Раз мелькнули головы Змея Горыныча. Визжали еще какие-то твари. Скрежетали, выли и причитали о чем-то по-своему, царапали камни и кусали прутья клеток. Ацтекская богиня самоубийц Иштаб скалила зубы, вытягивая в отвратной улыбке синее лицо. На нем гипсовой маской застыл ужас. Халдейский демон Уруку глядел с плотским вожделением на бесцветную нимфу, невесть как попавшую в это сборище и испуганно жавшуюся в углу.
В руке у меня сама собой оказалась пятирублевая монета, и я со всей силы швырнула ее. Нимфа ловко поймала талисман и тотчас исчезла.
- Я бы не одобрил ваш поступок, госпожа, - смиренно заметил кот.
Мы шли по каменным ступеням, стертым бесчисленными ступнями, и у меня было чувство, будто я спускаюсь в ад.
- Собственно, так оно и есть, синьорина. - Я уже привыкла, что мне нет необходимости высказывать свои мысли, чтобы получать ответы. - Но ничего не бойтесь. Видите ли, место, куда мы идем, для всякого свое. Безутешный эллин оказывается в бесплотном царстве Аида, фанатик средневековья - в пыточных застенках святой инквизиции, ну а ваш современник частенько попадает… Вот уж этого я хотел бы меньше всего. Платон соединился со своей идеей человека, Савонарола направился прямиком на Страшный суд, а Сартр - в одну комнату с другими. Люди отлично справляются с тем, чтобы еще при жизни устроить себе филиал ада в одной отдельно взятой душе. Просветленным с Альдебарана, на ваш земной взгляд, придется легче всего: сиди себе на стуле и жги спички, чиркая их о коробок - одну за другой, и так без конца. Каждому свое, синьорина, каждому свое. Ада хватит на всех.
- Однако спички изобрели совсем недавно, - неуверенно возразила я.
- Это не значит, что до того они не существовали, - откашлялся служитель, немного смущенный. - Изобрести можно только то, чему предусмотрено быть.
- Что это за книга? - спросила я, завидев огромный фолиант, прикованный цепями к стене, в специальной нише на лестнице.
- Никто не знает, - вздохнул гном. - Каждый видит свое.
- А что видишь в ней ты, Баркаял? - обернулась я к моему спутнику.
- Пустоту, - и он склонился в поклоне.
- Я тоже могу ее увидеть? - Я подошла к инкунабуле. - На каком языке написана эта книга?
- Разумеется, на том единственном, который существует, - позволил себе улыбнуться гном.
По хрустальной обложке, как по ледяным узорам на морозном стекле, было начертано: КНИГА СКРЫТЫХ РАВНОВЕСИЙ.
- Что это значит? - спросила я.
- Переверните страницу, - посоветовал гном.
- Но вы должны помочь, - потребовала я. - Вы же видите, какой тяжелый переплет.
- Сама-сама-сама… - довольно нагло, голосом пышноусого киноактера ответил мне экскурсовод.
Пришлось самой, и это оказалось не труднее, чем листать обычную книжку. На первой странице, под изображением моего собственного мертвенно-бледного лица с закрытыми глазами стояло мое же имя. Правда, звучало оно иначе.
- Что это? Значит ли это, что сейчас эта книга как бы написана мной?
- Только вы сами можете разрешить этот вопрос, синьорина, - было ответом.
Название показалось мне слишком высокопарным. Я бы никогда не стала называть книгу подобным образом, я же не сивилла какая-нибудь.
Я раскрыла книгу наугад:
"Я раскрыла книгу наугад: "Я раскрыла книгу наугад: "Я раскрыла книгу наугад…"
Поспешно захлопнув книгу, успела только увидеть, что фраза, с которой я до последнего мгновения не спускала глаз, изменилась. Теперь, как будто, она начиналась так: "Поспешно захлопнув…"
- Все тексты, материализованные в той или иной форме повсюду во Вселенной, есть лишь отражения этой книги, соответствующие ее содержанию. В большей или меньшей степени, - продолжал служитель.
- Выходит, всякая книга, по большому счету, об одном и том же? - уточняла я, чрезвычайно заинтересованная. - А например, Интернет?
- Частный случай, синьорина, - покивал гном. - Если бы вы только видели, какие странные формы принимает эта книга на окраинах мира.
- Значит, и папирус, и просто наскальная надпись, и глиняные дощечки, и бегущая строка в метро…
- И нехорошее слово на заборе, - подтвердил гном.
- Кто же был первым автором? - не могла я угомониться.
- Всевышний, - поднял брови гном. - В проекте была какая-то тема. Кажется, любовь.
Я спрашивала себя, что заставило меня представить книгу хрустальной, наподобие царевнина гроба.
Мы шли около часа, как мне казалось, и начали подкашиваться ноги, а конца крутой и узкой лестнице все не было видно. Я уже перестала понимать, спускаемся мы или поднимаемся.
- Может, остановимся, передохнем? - робко предложила я.
- Нет-нет, это никак невозможно. Нас ждут, - служитель достал из-за пазухи песочные часы и мельком глянул на них, - уже двести тридцать один год.
- Так пойдемте быстрее.
- Мы не можем идти быстрее, пока вы стоите на месте! Нам нужно преодолеть одиннадцать кругов, а вы все никак не хотите сойти с лестницы. Напрягитесь, что там у вас после лестницы в представлениях об аде?
- Почему же именно одиннадцать кругов? - удивилась я.