Свиданий как таковых у них не было. То есть не было традиционных цветов и вечеринок, походов в кино или ресторан. Иногда, когда кончалась трава, Райан вел ее в большой сквот в Северном Лондоне, где восьмушка выходила дешевле и обкуренные люди, не способные отличить лицо от салфетки, радовались тебе как лучшему другу. Райан уютно устраивался в гамаке и после нескольких затяжек переходил от своего обычного односложного состояния к полной прострации. Не курившая Клара, сидя у его ног, смотрела на него с восхищением и пыталась участвовать в разговоре. Ей нечего было рассказать, не то что Мерлину, Клайву, Лео, Петронии, Ван-Ши и остальным. Она не знала баек про элэсдэшные поездки, полицейские облавы или марши на Трафальгарской площади. Однако Клара завела друзей. И будучи девочкой находчивой, развлекала эту разношерстную компанию хиппи, фриков, шизиков и отморозков иными страшилками: про адское пламя и вечные муки, про любовь дьявола к фекалиям, его страсть к сдиранию кожи, выжиганию глаз каленым железом и отрыванию гениталий - все это Люцифер, изощреннейший из падших ангелов, приберегал для 1 января 1975 года.
Постепенно предмет по имени Райан Топпс стал вытеснять на задворки Клариного сознания мысль о конце света. В ее жизни появилось много других предметов, столько всего нового! Она уже ощущала себя помазанницей, прямо здесь, в Ламбете, - мыслимое ли дело? Чем больше благодати нисходило на нее на земле, тем реже ее помыслы обращались к небу. Вообще-то в Клариной голове не укладывалось это грандиозное просеивание душ. Столько людей не спасутся! Из восьми миллионов свидетелей Иеговы лишь сто сорок четыре тысячи человек взойдут к Христу на небеса. Хорошие женщины и более-менее хорошие мужчины обретут рай на земле - это не какой-нибудь утешительный приз для неудачников, если все взвесить, однако остается добрых два миллиона человек, которым не повезет. Плюс все язычники; все евреи, католики, мусульмане; бедные племена Амазонки, от жалости к которым Клара плакала, как дитя; столько людей не спасутся! Свидетели Иеговы гордятся, что в их учении нет ада - наказанием станет мука, непередаваемая мука последнего дня, а после смерть так уж смерть. Но Клару ужасала мысль, что "великое множество" будет наслаждаться земным раем на едва присыпанных землей изувеченных скелетах отверженных.
С одной стороны - громадное количество людей во всем мире, которые не читали "Сторожевую башню" (у некоторых даже не было почтового ящика), не имели возможности обратиться в ламбетскую общину, получить необходимые печатные материалы и стать на путь спасения. С другой стороны - Гортензия в железных бигуди, которая ночи напролет вертелась на простынях, предвкушая, как с небес на грешников польется серный дождь, особенно на женщину из 53-го дома. Гортензия пыталась было объяснить: "Те, которые умерли, не узнав Господа, воскреснут и получат еще один шанс". Но пропорция-то не меняется, думала Клара. В книгах тоже нет гармонии. Уверовать трудно, потерять веру легко. На красных подушечках в Зале Царств все реже оставались отпечатки Клариных колен. Она сняла пояс, перестала носить плакаты и раздавать брошюры. И про щербатую лестницу больше никому не говорила. Она распробовала наркоту, забыла про ступеньки и стала ездить на лифте.
1 октября 1974. Задержали. Оставили на сорок пять минут после уроков (на музыке сказала, что Роджер Долтри гениальнее Иоганна Себастьяна Баха), и в результате Клара опоздала на встречу с Райаном в четыре часа на углу улицы Линэн. Когда она вышла из школы, уже смеркалось и было жутко холодно; по гниющим осенним листьям она без толку обегала всю улицу Линэн. С содроганием Клара приближалась к родному дому, по пути давая Господу множество безмолвных обетов (Я больше не буду заниматься сексом, не сделаю ни одной затяжки, не надену юбку выше колен) - только бы Он сделал так, чтобы Райан Топпс, спасаясь от ветра, не позвонил в дверь ее матери.
- Клара! Не стой на холоде!
Таким голосом Гортензия обычно разговаривала при посторонних - с пасторами, например, или белыми женщинами, тогда речь ее становилась на удивление четкой.
Клара закрыла за собой входную дверь и, замирая от ужаса, прошла мимо Иисуса, который плакал (а потом перестал), через гостиную в кухню.
- Боже милостивый, просто дикая кошка какая-то, м-м?
- М-м, - отозвался Райан, с довольным видом уплетая акки и соленую рыбу за маленьким кухонным столом.
Клара застыла на месте, закусила нижнюю губу.
- Что ты здесь делаешь?
- Ха! - почти торжествующе воскликнула Гортензия. - Думаешь, от меня можно вечно прятать своих друзей? Парень закоченел, я его впустила, мы славненько поболтали, верно, молодой человек?
- М-м, да, миссис Боуден.
- Ну-ну, не надо делать такое испуганное лицо. Будто я его съесть собиралась или еще чего, а, Райан? - сказала Гортензия с таким довольным видом, какого раньше за ней не наблюдалось.
- Ага, - ухмыльнулся Райан. И оба они, Райан Топпс и мать Клары, покатились со смеху.
Пожалуй, ничто так не убивает нежные чувства, как закадычная дружба любовника с матерью его возлюбленной. Вечера темнели и укорачивались, Райана все труднее было выудить из толпы, ежедневно в три тридцать возникавшей у школьных ворот, и расстроенная Клара долго шла домой. А дома, за кухонным столом, восседал Райан и оживленно болтал с Гортензией, поглощая изобильную снедь хозяюшки Боуден: акки и соленую рыбу, вяленую говядину, цыплят с рисом и горохом, имбирные пироги и кокосовое мороженое.
Их беседа с глазу на глаз текла рекой, но совершенно иссякала, стоило Кларе повернуть ключ в двери и дойти до кухни. Словно застигнутые врасплох дети, они надувались, повисало неловкое молчание, а затем Райан извинялся и уходил. А еще она стала замечать, что они как-то по-особенному на нее смотрят - с жалостью, что ли, или снисхождением; мало того: они стали критиковать ее теперешнюю молодежную яркую манеру одеваться, а сам Райан - что это с ним такое? - отказался от водолазок, в школе избегал общения с Кларой и купил галстук.
Разумеется, Клара узнала обо всем последней, как мать о ребенке-наркомане или соседи о живущем под боком серийном убийце. Когда-то она знала о Райане все даже раньше его самого, была эдаким райановедом. Теперь же ей пришлось подслушивать ирландок, которые утверждали, что Клара Боуден и Райан Топпс больше не гуляют - нет-нет, между ними все кончено.
Если Клара и видела, что происходит, то старалась этому не верить. Когда она застала на кухне Райана, обложенного брошюрами, - и Гортензия поспешно сгребла их и засунула в карман фартука, - Клара велела себе об этом забыть. Не прошло и месяца, как Кларе, которой удалось уломать скорбного Райана покориться природе в неисправном туалете, пришлось зажмуриваться, дабы не видеть того, чего ей видеть не хотелось. Но он там был, и когда Райан наклонился к крану, блеснул серебряным огонечком, едва различимым в тусклом свете; невероятно, но факт - серебряный огонечек от маленького серебряного креста.
Невероятно, но факт. Именно так говорят о чудесах. Противоположности Гортензии и Райана каким-то образом встретились в своей логической перспективе, и точкой их пересечения в некоем болезненном пространстве стала общая способность упиваться болью и смертью окружающих. Замкнулся магический круг: спасенный и не спасенный вдруг поменялись местами. Теперь Гортензия и Райан пытались спасти Клару.
- Садись.
Клара едва успела выйти из школы в сумерки, как прямо у ее ног затормозил мотороллер Райана.
- Клаз, садись.
- Покатай лучше мою мамочку.
- Пожалуйста, - сказал Райан, протягивая ей запасной шлем. - Это важно. Надо поговорить. Времени мало.
- Чего так? - недовольно покачиваясь на высоченных "платформах", огрызнулась Клара. - Тебя ждут?
- Не только меня, но и тебя тоже, - пробормотал Райан. - Надеюсь, попадем, куда нужно.
- Нет.
- Пожалуйста, Клаз.
- Нет.
- Прошу тебя. Это важно. Вопрос жизни и смерти.
- Ну… ладно. Но эту штуковину я не надену, - она протянула ему шлем и уселась на мотороллер, - а то прическа помнется.
Райан привез ее через весь Лондон на Хэмпстед-Хит - самую вершину Парламент-хилл - и, глядя с высоты на город, залитый болезненно-оранжевым флюоресцентом, туманным, осторожным, не свойственным ему языком изложил суть своего дела. Она заключалась в следующем: до конца света остался один месяц.
- И мы, в общем, мы вместе просто…
- Мы!
- Твоя мама… твоя мама и я, - мямлил Райан, - мы волнуемся. Насчет тебя. В те последние дни мало кто выживет. У тебя дурная компания, Клаз…
- Знаешь, - сказала Клара, качая головой и всасывая воздух сквозь зубы, - я в эти дела не верю. И это ведь твои друзья.
- Нет-нет. Они мне больше не друзья. Травка… травка - зло. И все эти… Ван-Ши, Петрония.
- Они мои друзья!
- Они плохие, Клара. Этим девочкам сидеть бы дома, с родителями, а не одеваться, как я не знаю кто, и не заниматься всяким непотребством с мужчинами в том доме. И тебе тоже не стоит этого делать. И одеваться, как, как, как…
- Как кто?
- Как шлюха! - сказал Райан, выплюнув это слово с каким-то странным облегчением. - Как падшая женщина!
- Ну все, хватит… отвези меня домой.