Глава пятая
Ровно в три часа дня жемчужно-серая "Волга" с кокетливыми шелковыми занавесочками на заднем стекле лихо осадила у дома номер 3 по Малому Институтскому переулку, иными словами - у московской баптистской церкви, известного желтого здания, украшенного начищенной медной вывеской. Первым из машины вылез корректный и услужливый гид-переводчик, а в приоткрытую им переднюю дверь - тучный иностранный турист, немедленно угодивший лакированным востроносым башмаком в весеннюю лужу. Конфуз разрешился обоюдными улыбками и был тут же забыт - на пороге церкви уже встречала гостей моложавая Татьяна Ивановна, лучилась, почти таяла. Просиял и американец всеми складками ухоженного лица, за ним, чтобы не зевнуть, и Марк. Процедуру он знал назубок. Поначалу зарубежных визитеров вели в молельный зал - показывать новую систему звукоусиления и недавно отремонтированный орган. В особой комнатке с гордостью демонстрировали несколько ящиков с Библией - один открытый, остальные заколоченные,- "буквально вчера" доставленные из типографии. Тут же преподносили свежий номер "Братского вестника". В заключение этапировали в приёмную, где на вполне приличном английском языке добрейшая Татьяна Ивановна беседовала с гостями по душам. Для вящего радушия приглашался на стаканчик минеральной воды и кто-нибудь из церковного совета, а то и призывался рядовой, случайно оказавшийся под рукой прихожанин. Опытные люди работали в Иностранном отделе церкви.
Так и сегодня Татьяна Ивановна и мистер Брэм явно не нуждались в услугах приотставшего Марка. Клиент, в миру причастный к чему-то нефтеперерабатывающему в Пенсильвании, не далее как вчера утром подписал контракт на покупку не то формальдегида, не то метилового спирта в несусветном количестве и по совершенно бросовой цене. Одно это, согласитесь, может значительно поднять настроение. А тут еще привели во вполне цивилизованную церковь, никаких гонений на веру вокруг не замечается. Увидав же в молельном зале огромный витраж "БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ", гость и вовсе растрогался.
- Как это верно! - Он обернулся к Марку. - На всех языках мира! БОГ ИЕСТ ЛЬУБОВ! Скажите, миссис Петрова, а верно ли...
С добродушной обстоятельностью втолковывала Татьяна Ивановна любознательному господину Брэму, что зал на шестьсот человек обычно наполнен до отказа, что на недостаток средств жаловаться не приходится, что есть тенденция к росту числа прихожан. Все блуждали по пустым переходам раскаты чистого голоса солистки. Марк прислушался было, пытаясь разобрать слова, но его клиента уже уводили в приемную. В потрепанном своем пиджачке, в клетчатой рубахе и начищенных старомодных башмаках маялся у дверей верный Евгений Петрович, библиотекарь, не жаловавший таких встреч и бывавший на них лишь по настоянию Татьяны Ивановны. Расселись по креслам, откупорили минеральную воду, не без труда нашли где-то литую хрустальную пепельницу - и поплыл по комнате сладкий запах вирджинского табака. Мистер Брэм воспринял приглашение чувствовать себя как дома несколько буквально и даже спросил кофе, который после минутного замешательства и был принесен расторопным Владиком из того же Иностранного отдела. Сначала беседа шла мирно, а потом гость стал мяться, закатывать глаза и, наконец, со страдальческой улыбкой осведомился, верно ли, что у верующих в Советском Союзе отбирают детей.
- Это вопрос нелегкий, - сочувственно начала Татьяна Ивановна, - сложный вопрос. Наверняка вам в Америке совсем заморочили такими вещами голову, верно?
Под материнским ее взглядом гость несколько смутился.
- Вот видите! Как отравляет нам всем жизнь недобросовестная пропаганда! Что же вам ответить, господин Брэм? По советскому нашему законодательству родители обязаны воспитывать детей в духе идеалов коммунизма. Но подумайте сами-расходятся ли, в сущности, эти идеалы с нашими? Конечно же, нет! Здесь, на земле, евангельские христиане стоят за то же самое, за что и народная власть, - за мир, за социальную справедливость. Так что у нас нет никаких оснований противопоставлять себя государству. Даже наоборот - мы считаем, что делаем с ним одно высокое дело.
- Но я читал... - робко перебил американец.
- Разное случается в жизни, господин Брэм. Разве у вас в Америке не бывает случаев лишения родительских прав? Есть же на свете и алкоголики, и наркоманы, и просто умственно неполноценные люди. Вы читали, я тоже кое-что читала, я знаю, например, какие трагические масштабы приняла сейчас в вашей стране проблема жестокого обращения с детьми. А ведь есть, дорогой мистер Брэм, и такие несчастные, у которых психические нарушения выливаются в форму религиозного фанатизма. Такие люди бьют своих детей, заставляют их сутками молиться, не пускают в школу. Угодно ли такое Господу?
- М-м-м,-сказал американец.
- В таких случаях, не стану скрывать, бывает, что суд - я подчеркиваю, суд! - выносит решение о лишении родительских прав. Но не отбирают детей, как вы выразились, нет, такого у нас не бывает. Вообще, дорогой мистер Брэм, вам добрый совет - поменьше доверяйте эмигрантам, диссидентам и прочему сброду. Им нужен в конце концов только политический капитал.
Гость, дивясь премудростям кириллицы, полистал "Братский вестник", похвалил полиграфию и обложку цвета морской волны.
- Это единственный баптистский журнал? .
- Почему вы спрашиваете? - Я слыхал...
- Вот как много вы о нас слышали! - радушно сказала Татьяна Ивановна.- И все о проблемах, о трудностях. Что же, обидно. Хорошо, вы приехали к нам, можете получить информацию из первых рук, а каково миллионам простых американцев! Да, есть еще "Братский листок". Вы, судя по всему, и о расколе в нашей церкви слыхали?
Заблудшие братья из Совета церквей, по ее словам, нарушали известную заповедь насчет Бога и кесаря. Слышались в речи Татьяны Ивановны и словечки вроде "близорукий", "фанатичный" и "упрямый". Все это, по разумению неверующего Марка, было совсем не так несправедливо. Гость кивал, Евгений Петрович вставлял своим усталым голосом кое-какие прискорбные замечания.
- Вот еще что, - настырный американец слегка увлекся, - как у вас обстоит с принципиальным уклонением?
- С чем?
Марк объяснил диковинное выражение.
- Старшего моего, Карла, - делился заокеанский брат, - осенью призвали в армию, во Вьетнам...
- Как я вам сочувствую, мистер Брэм!
- Спасибо, - вздохнул американец. - Для него это была трагедия. Да и для всей семьи. Он теперь санитаром. Но статус уклониста оказалось получить совсем непросто. И смотрели на него в армии так косо! И я, знаете, заинтересовался: а как с этим в других странах, в другие времена?..
Заговорил Евгений Петрович почему-то по-русски. Марку пришлось переводить.
- Что ж, мистер Брэм, воинская повинность у нас есть и в мирное время, как и в большинстве европейских стран. Совет церквей считает, что верующие не должны брать в руки оружия и приносить присяги. Трудно с ними согласиться. Как сравнивать Америку и Россию? Вам же никогда не приходилось защищать своей территории от завоевателей. Слава Богу, конечно. А мы в последней войне потеряли двадцать миллионов человек. Я и сам фронтовик. И считаю, что защита Родины - это, извините, моральный долг, который для настоящего христианина, может быть, еще важнее, чем для неверующего.
- Во время войны, - поддержала Татьяна Ивановна, - в Советской Армии почти не было этих... уклонистов.
"Святая правда. - Марк взглянул в ее честные очи. - Расстреливали их в те времена, перед строем".
- Ну а сейчас-то, когда войны нет?
- Уроки истории помнятся долго, - переводил Марк. - Воинская повинность у нас всеобщая. Молодые наши братья это понимают.
- А если нет?
- Попадают под суд! - отрезал Евгений Петрович. - Но это бывает исключительно редко. Да что далеко ходить - месяц назад я сам ездил в действующую армию по просьбе прихода. Был тут у нас один молодой человек. Уж не знаю, кто на него успел так повлиять, но заупрямился. Отказался принимать присягу. Майор его написал нам в церковь. И что же - пробыл я с ним три дня, поговорил с парнем по-христиански - и вот служит, и письма пишет, и даже, кажется, на неплохом счету...
Шофер "Волги" с нетерпением поглядывал на часы. Марк попрощался с клиентом, от предложенной пачки чуингама отказался, но шариковую ручку все-таки взял. Разбрызгивая комья мокрого снега, машина скрылась за поворотом по-весеннему прозрачной улицы.
Отец в том же выцветшем габардиновом плаще, что и пять, и десять лет назад, вышел из церкви вслед за Марком. Примостившись на сырой бульварной скамейке неподалеку от Малого Институтского, они закурили: Марк - с наслаждением, Евгений Петрович - опасливо оглядываясь.
- Растравил меня твой американец, - пожаловался он. - Дымит, как паровоз.
- Это у вас считается грехом, - сощурился Марк.
- Как сказать. Мы же не раскольники. Но все-таки лучше бы мне прихожанам на глаза не попадаться. Сколько раз твердил я Татьяне, что не надо иностранцам раздаривать наши журналы! Ты знаешь, какой у него тираж?
Марк знал.
- Паблисити, - сказал он. - К тому же как у вас там - рука дающего не оскудеет. Кстати, отец, что за душеспасительные вояжи в действующую армию?
- Бочков покойный так ездил чуть не десять раз в год. Ты Петю Скворцова помнишь?
- Я думал, у него белый билет.