- Мать я уломаю легко, даже без твоей помощи,-размышляла Света вслух, поскрипывая креслом-качалкой. С кухни они окончательны перебрались в комнату, место гнусного чая заняла обнаружившаяся в глубине секретера бутылка шампанского. Горели, как водится, свечи. Печальный же шелест мокрого снега сменился подобающей случаю негромко музыкой-не то Вивальди, не то Скарлатти.-К отцу поедем сразу после его возвращения. Он после Пицунды всегда довольный и добрый. А комедию с загсом устроим к осени. Если не передумаем, конечно.
- Ты можешь передумать?
- Ах ты дрянь самоуверенная! Мало ли что может случиться. Тем более с такой завидной невестой, как я. "Дочь Сергея Георгиевича, - прошептала она, кого-то передразнивая,-да-да, того самого..."
- Хвастаешься?
Она перестала улыбаться.
- Если бы ты знал, как мне это отравляет жизнь. Будто я сама по себе ничего не стою. Я рада, что хоть тебя это не отпугнуло.
- Я поначалу понятия не имел, чья ты наследница.
- Ценю.
- А зачем до осени-то тянуть?
- Диплом я защитить должна? А это июнь. Летом ты снова будешь мотаться со своими иностранцами. А в Сочи в сентябре бархатный сезон. отправимся в свадебное путешествие.
В печенках у меня сидит твое Сочи,-пожаловался Марк,-пять-шесть раз в год пальмами этими любуюсь. Давай лучше в Крым. Я бывал в таком селе Морском, недалеко от Судака... Там в конце августа ни души...
- Оставь свой дикий Крым для богемы во главе с твоим братцем и этой кошмарной Инной. Там оч-чень романтично, знаю, только жрать нечего, жить негде, а из развлечений-только на пляже валяться.
- Жить есть где.
- Годы мои не те. Хочу в гостиницу. Хочу спустить чертову уйму денег.
- Будто плохо мы с тобой провели те три дня в Сочи.
Приморский их роман вышел, как и все подобные романы, бурным, со всеми положенными аксессуарами, лунными ночами и поцелуями на пустынном берегу. Но, как бы в нарушение курортной этики, жизнерадостный переводчик Конторы по возвращении в Москву позвонил Свете, а проводив американцев-заявился в гости с огромным букетом лохматой сирени. Прошло лето, миновала осень, роман обозначился основательный, хотя в жизнерадостности своего избранника Света несколько ошиблась, да и его знакомства поначалу порядком ее насторожили. Но и то, и другое, разумеется, было довольно поправимо и нисколько не перевешивало его щедрости, мягкости, ума наконец, не говоря уж о некоторой лирической жилке, которая так нравится молодым женщинам. Тут, пожалуй, самое время сказать, что был Марк наподобие Раскольникова замечательно хорош собой-русоволосый, прекрасно сложенный, с голубыми глазами, правда, чаще скрытыми за стеклами несильных очков. Заодно и портрет героини: смешлива, длинноволоса, миниатюрна, иной раз резковата в суждениях и движениях, но добра.
-Почему Инна-то кошмарная? Ну ладно, стихи ее мне самому не нравятся. Но ведь кандидат наук. Восходящая звезда филологии.
-У нее колготки драные,- сказала Света.-И в ресторан она заявилась в зеленой юбке и красной кофте. Я знаю, что ты скажешь: она, мол, Андрею помогает, у нее денег нет. Тоже мне филантропка. Она ему портвейн покупает и в путешествия возит, чтобы он от нее не ушел. Куда как проще! И орала она в ресторане, на нас оборачивались с соседних столиков. Слушай, жених, давно хотела тебя спросить: зачем тебе-то поить всю эту шушеру? Ты же не миллионер, а?
"Шушерой" Света, очевидно, называла многочисленных приятелей Андрея и Ивана, которые частенько ошивались у Марка-ели, пили, ночевали. Но это, естественно, прекратилось после его переселения. Что же до вчерашнего вечера в ресторане "Интурист", то Иван не только платил за себя сам, но и принес неизменную бутылку спирта, а неимущие Инна и Андрей нисколько Марка, не разорили-расплачивался он не живыми деньгами, а талонами Конторы, все равно лежавшими без пользы.
- Я еще прибыль получил.-Он достал из своей потрепанной нейлоновой сумки с надписью "Экзотик Турс" маленький турецкий флажок на подставке сворованный вчера пьяным Иваном из целой коллекции за спиной разгильдяя-метрдотеля.-Видишь, какой красивый.
-Я бы на твоем месте горы своротила, - ставя поднос с кофе, сказала Света.-Сколько ты уже торчишь в своей Конторе-четвертый год? Пятый? И все заштатный переводчик на ста двадцати рублях. Мужик, называется. Смотри, милый, детей-то нам рановато, но как распишемся, подадим на двухкомнатную. Пару тысяч отец подкинет, а остальное?И не век же с него тянуть. Правда, почему тебе там ходу не дают?
- Грызня, - пожал плечами Марк, - интриги.
- Ну и уходил бы. Я тебе могу место в Союзе писателей подыскать. Тем же переводчиком. А?
Девочка. - Марк отхлебнул кофе, обжегся, отставил чашку. -С какой стати менять шило на мыло? Вот определюсь в выездные, вступлю в партию - тогда и посмотрим. Хотя, конечно, тот еще зверинец наша Контора. Ты Верочку Зайцеву помнишь по практике? Тощая такая? буквально на днях "грызня" и "интриги" в Конторе по обслуживанию рапных туристов, точнее, в отделе Англии и Америки, вылились в одну трагикомическую историю, связанную с тем, что вступить в партию работникам Конторы, как и везде, было нелегко, на весь огромный отдел выделяли всего одну-две вакансии в год. На такую-то вакансию и метила многоопытная Вера Зайцева, беззаветно сражавшаяся с идеологическим врагом уже без малого десять лет. Именно ей по странному совпадению и была адресована открытка из Филадельфии, в которой неведомый Фредди предлагал этой московской Венере руку и сердце, обещая заодно увезти ее в свою Америку. Открытка, напечатанная по-русски на машинке, пошла к начальству раньше, чем к адресату, и никто, пожалуй, никогда не видел в стенах Конторы такого злого и зареванного создания, как мадам Зайцева после беседы с Зинаидой Дмитриевной и Степаном Владимировичем. И то сказать - воспоминания о случавшихся изредка браках между работниками Конторы и идеологическими врагами, вернее, о сокрушительных последствиях этих браков для всего отдела, бросали Зинаиду Дмитриевну в холодный пот. Между тем на лестнице в клубах табачного дыма происходило брожение переводческих умов. "Девочки", составлявшие большинство сотрудников, шушукались, ахали, качали головами. Ежу было понятно, что напечатана злосчастная открытка, присланная, кстати, в заклеенном конверте, ни в какой не Филадельфии, а на беспризорной "Оптиме", спокон веков стоявшей в 302-й комнате: буква "р" подскакивала, буква "а" пропечатывалась из рук вон плохо.
- Ты сообрази, ведь кто-то писал эту открытку, просил знакомого иностранца бросить в ящик, врал что-то. Подлость человеческая безгранична, - заключил Марк. - Хочу жить в лесу, среди волков и медведей. Ты поселилась бы со мной в лесу?
- Тебе на службу пора, - сказала Света. - Хочешь, провожу тебя до метро?
Нехотя наступало сырое, пасмурное утро, по Ленинградскому проспекту текли озабоченные толпы. Покашливала Света, кутаясь в длинный лиловый шарф, притих Марк. Шли они неторопливо. Света поигрывала чуть растрепанной хризантемой, купленной у продрогшей частницы. Где-то возле улицы "Правды" они вдруг стряхнули с себя оцепенение - обнялись, поцеловались крепко и дальше отправились рука в руке, пренебрегая неодобрительными взглядами мрачного дворника.
- Что за намеки вчера бросала Инна? Только честно.
- Говорят, Максимов в Париже открывает новый журнал,- простодушно ответил Марк. - Кто-то обещал передать стихи Андрея для первого номера. Или третьего - не помню.
- Беда мне с тобою, Марк! - рассердилась Света. - Втолкуй ты ему, наконец, что нельзя сидеть между двух стульев. Я ведь продолжаю за него хлопотать. Но чуть что...
Еще со второго курса института она по совету отца исподволь переводила - как бы для себя, разумеется, - рассказы прогрессивных английских и американских писателей. Кое-что как-то само собой вышло в свет в журналах, остального хватило бы на небольшую книгу - и тут были самые разнообразные обещания и перспективы. Через переводческие семинары при ЦДЛ, через соседей по даче и по дому оказалась Света почти не зависимо от своего отца вхожей в московские около- и просто литературные круги, причем, заметьте, состоявшие отнюдь не из богемной шантрапы. Тот же Чернухин, к примеру, был исключительной бойкости выпускник Литинститута, автор двух поэтических книг, член редколлегии молодежного журнала - это в тридцать четыре-то года! Правда, из его вчерашних телефонных комплиментов стихам Баевского с железной логикой вытекало, что опубликовать их не возьмется не только он, Чернухин, но и вообще никакой здравомыслящий человек. О небольшой повести, которую Баевский дописал перед самым отъездом Кости, ни Света, ни тем более Чернухин знать не могли.
- Чернухин обещает ему переводы из одного киргиза. Сегодня должен подтвердить. Пускай зайдет к нему в среду.
- Вот спасибо! - обрадовался Марк. - Что же ты сама ему не сказала?
- Не хотела... Хватит с меня этих идиотских проводов. Говорила почти то же самое, что твой Андрей, а меня чуть за дверь не выставили. Она усмехнулась. - Нельзя всерьез с этими твоими приятелями. Обозленные неудачники. Одни лезут в подпольную литературу, другие - в эмиграцию, третьи - власть ругают. А нормальные люди тем временем тихо живут и делают свое дело. Это куда труднее - так?
Марк кивнул. Время для спора было самое неподходящее.