- У нас этого и в институтах не преподают, - с сожалением вздохнула я. - Нет специалистов, понимаешь? Хотя я думаю, что хотела бы преподавать такой предмет - Сказочную Жизнь! В какой-нибудь Академии Сказочных Наук!
- Так кто мешает? - удивилась Эльфи. - Кто тебе мешает сделать очередной поворот в твоей жизни и открыть такую Академию?
- Так. Элька, стоп. Ты меня на мысль навела. Сейчас я буду сказку записывать. А потом мы с тобой об этом поговорим, ладно?
- Давай-давай, - подбодрила меня она. - Ждем-с!
И у меня родилась вот такая сказка:
Сказка десятая
ИНСТАЛЛЯЦИЯ
свещать выставку знаменитого и именитого художника-инсталлятора Обалдуева почему-то послали меня. В редакции самые безнадежные задания достаются всегда мне, внештатнику, - и это закон природы, с которым бороться бессмысленно и бесполезно.
- Душа моя, - проникновенно говорил редактор Петруша, терзая в руках стильный нож для разрезания бумаги. - Ну ты же войди в мое положение. Мне позитив нужен. Знаю, что не твоя тема. Знаю! Но - если не ты, то кто же??? Ты же понимаешь…
Я, разумеется, понимала. Что Обалдуева знали все. И ненавидели - тоже все. Что человек он был неприятный, а творец - вообще никакой. Что выжать что-то позитивное из его так называемого "творчества" было просто невозможно. И этого невозможного от меня сейчас ждал Петруша.
- Понимаешь, статья оплачена. Целый разворот! И как ведь оплачена! Я тебе удваиваю гонорар. Или даже утраиваю. К тому же мне уже дважды звонили "отгула". - И он значительно ткнул пальцем наверх, в потолок. Наверное, звонили из Небесной Канцелярии, не иначе. - И потом, все же знают, что если нужно Чудо - то это твое задание! В общем, пяток фото и хорошая, исключительно позитивная статейка - вот что от тебя требуется. И ты справишься! А если справишься - берем тебя в штат, вот те крест! Ну, с Богом!
…Я плелась по редакционному коридору, переваривая коктейль из комплиментов, манипуляций, меркантильности и ощутимого отчаяния, который на меня сейчас излил Петруша. И понимала, что позитивное освещение этого самого Обалдуева уже висит на мне, и рыдать поздно. И еще: я очень хотела в штат. Я всегда мечтала быть журналистом, а тут - такая возможность! Поэтому я сложила в сумку фотоаппарат, проверила диктофон и поехала на выставку.
Обалдуев встречал гостей сам, в холле, на фоне инсталляции, состоявшей из сваленных в кучу вешалок для одежды, на которых были развешаны дохлые вороны. Судя по запашку - настоящие.
- О, а вот и пресса! - радостно завопил Обалдуев. - Ну-с, прошу журналюг пройти поближе! Какая-то ты мелкая, девка, буквально килька пера! - И он оглушительно захохотал, приглашая кивками присоединиться остальных. Мелкие прихлебалы, окружившие Обалдуева и ворон, с готовностью захихикали. Да, Обалдуев с первых шагов начинал оправдывать репутацию хама и зарвавшегося "гения". Я попыталась проскользнуть дальше, но он подставил мне подножку и поймал за шиворот.
- Куда? - грозно спросил он. - Ну-ка, щелкни меня на фоне моего лучшего творения - "Любовь Земная"!
- А что символизируют вороны? - на всякий случай спросила я, готовя фотоаппарат.
- Круговорот любви в природе! - брякнул Обалдуев и снова захохотал. Так и получился - на фоне дохлых птичек с разинутой пастью. В это время подскочил корреспондент местной желтой газетенки "Нужные сплетни", в народе метко называемой "Нужник". Он не морщился - видимо, к запаху привык в родной редакции.
- Ваша звонкая фамилия… - начал было он, но Обалдуев прервал его и перехватил инициативу.
- Так, пишем: Обалдуев - это потому, что от моего творчества все обалдевают! - пояснил он. - И мне платят обалденные гонорары. И девки обалдело падают в мою койку от Людовика Четырнадцатого. А там я им та-а-а-акое произведение искусства показываю, что они и вовсе балдеют. Потому и зовусь Обалдуев! Во, так и напиши!
"Нужник" строчил в блокноте. Обалдуев хохотал. Я вздохнула и пошла в зал искать позитив.
Зал был похож на декорацию к фильму ужасов. С картин пялились какие-то серые монстры с вытекшими глазами. На постаментах были разложены, развешены и навалены самые невообразимые предметы - драные башмаки, оторванные крылья, гирлянды окровавленных кишок, ржавые железяки и прочая дребедень. Я присмотрелась к ближайшей картине, выполненной из рваных клочков, и шарахнулась - по-моему, бумага была туалетной, к тому же использованной.
Я обреченно смотрела на этот Апокалипсис и понимала, что не смогу найти позитива, потому что его здесь нет. И быть не может.
Тем временем Обалдуев со свитой уже переместился в зал и громко вешал:
- Я - Творец! И я так вижу! Это отражение нашего безумного мира, в котором чистота и грязь, тьма и свет поменялись местами! И это наша реальность!
Я тупо смотрела на инсталляцию, состоящую из трех фашистских фуражек, наполненных водой, по которой мирно плавали размокшие огрызки хлеба, колбасы и огурцов, и с тоской соображала, где же это он нашел такую жуткую реальность. И что она должна была обозначать. Спрашивать у Обалдуева не хотелось.
В общем, задание рушилось. Я была готова сбежать из этого рукотворного ада, но в это время рядом со мной остановился старичок в скромном старомодном костюмчике и пенсне. Боже мой, пенсне! Откуда, в наше-то "обалдуевское" время???
- Я вижу, голубушка, вам тоже страшно? - участливо спросил старичок.
- Страшно, - созналась я. - Я не хочу такую реальность. Я в другой живу.
- Но что же вас привело сюда, моя дорогая? - спросил старичок.
- Редакционное задание, - грустно призналась я. - А вас?
- А я, видите ли, искусствовед. В прошлом, конечно, - представился старичок. - Вениамин Вениаминович Веневитинов, если помните… Хотя… Откуда вам знать? Это было давно…
- А сейчас, - прогромыхал Обалдуев, - инсталляция и перформанс "Апофеоз Власти"! На ваших глазах будет одновременно разорвано десять живых куриц!
- Я, пожалуй, пойду, - сказала я. - Нет моих сил больше. И черт с ним, пусть завалю задание, ну не возьмут в штат… Подумаешь…
- Подождите, деточка, - попросил старый искусствовед. - Посмотрите вон туда…
Я посмотрела. "Вон там" невесть откуда взявшийся малыш, присев на корточки, идиллически гладил невесть откуда взявшуюся полосатенькую кошку. Я хороший корреспондент, поэтому еще не успела хорошенько осознать, что вижу, а мой фотоаппарат уже щелкнул. Малыш взглянул на меня и улыбнулся.
- Не весь же мир принадлежит Обалдуеву, - извиняющимся тоном сказал старичок.
- Я надеюсь, - искренне сказала я.
- А это вам как? - обратил мое внимание старик Веневитинов на другой объект.
Там, на фоне жуткой "туалетной" картины, девушка разговаривала по мобильному. Взгляд ее был направлен далеко-далеко, через миры и расстояния, поверх всего обалдуевского убожества, а на лице цвела нежность, и глаза сияли бриллиантами. Фотоаппарат щелкнул, она даже не услышала, продолжала прокладывать свой незримый мост Любви.
- Любовь правит миром, - вдохновенно сказал старичок. - И пока будет мир - будет Любовь. А вовсе не Обалдуевы.
- Но тогда почему обалдуевых становится все больше и больше? - спросила я. Мне казалось, что старичок знает какие-то истины, мне неведомые, и я хотела их услышать.
- Вовсе нет! - возразил старичок. - Разрушители Красоты существовали во все времена. Только рядятся они в разные одежды. Дантес, знаете ли, тоже в каком-то смысле - Обалдуев.
Пока я пыталась осмыслить сказанное, в зал вошла немолодая интеллигентная пара - Он и Она. Несколько секунд они постояли, видимо пытаясь вникнуть в общую картину, потом она тихо вскрикнула, отвернулась и спрятала лицо у него на груди. Он прижал ее к себе, обнял, а взгляд зарыскал по залу - словно выискивал затаившегося врага. Он сразу превратился в Воина, защищающего свое гнездо от внешних посягательств, и на лице его читались мужество и отвага. Я машинально сделала снимок. Затем он бережно повел женщину из зала - видимо, на свежий воздух.
- Вот видите, дорогая, не все готовы потреблять обалдуевщину, - с удовольствием сказал старичок. - И таких много, поверьте мне!
- А можно, я вас тоже сфотографирую? - с надеждой спросила я. Старичок выглядел очень позитивно и уже этим мне нравился.
- Извольте, голубушка! - обрадовался старичок, заволновался, обронил пенсне и стал его прилаживать - так я его и запечатлела: растерянного, смущенного, с пенсне в руках.
- Спасибо. Пожалуй, можно считать задание выполненным, - решительно сказала я. - Хочу на воздух! Только опять мимо этих жутких ворон идти…
- Вовсе не обязательно! - горячо сказал старичок. - Я вас через служебный вход проведу. Я ведь здесь всю жизнь проработал… Позвольте предложить вам на меня опереться. - И он подсунул мне руку, согнутую калачиком.
Опираться на его слабую старческую руку было приятно - он был такой… надежный. И действительно, провел меня через какую-то незаметную боковую дверь, коридорами, пока мы не остановились у буфета.
- Я предлагаю вам зайти в буфет, - торжественно предложил старичок Веневитинов. - Вы должны обязательно, обязательно познакомиться с Сонечкой. Уверяю вас, ваше задание от этого только выиграет!
- Ну, раз вы так считаете… - не стала спорить я.
Сонечка оказалась немолодой и некрасивой теткой килограмм на сто тридцать весом. Белый халат необъятных размеров и белая наколка на голове делали ее похожей на оплывший весенний сугроб.
- Со-о-о-онечка, - с нежностью пропел старичок и приложился к ее пухлой ручке. Похоже эта снежная баба вызывала у него неподдельно теплые чувства.
Сонечка зарделась и засмущалась.