Последние годы дела их с Гариком шли не так успешно, как прежде. Новые русские потребители уже успели не по одному разу построиться, разориться и вновь построиться. Биотуалеты из Голландии, по которым они с Гарькой были главными в Москве и на которых сделали главные свои деньги, перестали покупать почти совсем - видно, не засрали еще старые или прокопали везде канализации. Сборные финские сауны тоже уже не шли - все, кому надо, давно понакупили и парились вовсю, а кому не было надо - тому уже надо и не будет. Но, несмотря на наступившие нелегкие времена, они с Гариком все же ухитрялись регулярно сбрасывать на оффшорку то десятку, а то и стольник… На тот самый общий счет, в баксах и штуках, само собой разумеется…
Тот день он запомнил хорошо… После обеда он отвез Гарика с сыном в Шереметьево-2, и когда возвращался к парковке, какой-то мудак на "тойоте" пронесся мимо и обдал его из лужи - грязной, с бензиновыми разводами. На задницу мокроты пришлось капитально - он вытащил тогда своего слона, торчащего из правого заднего кармана, стряхнул с него грязную жижу и переложил в боковой карман пиджака.
"Не святой ты, а усратый", - подумал он тогда, брезгливо держа портмоне двумя пальцами. Правда, подумал Юрка об этом беззлобно, скорее - пожурил по-отцовски. Элефант все эти годы вел себя вполне прилично - не терялся. Пару раз, конечно, терялся, не без этого… Но потом - находился, хотя один раз - и без денег.
- Смотри у меня! - грозно стращал Юрка свой слоновый лопатник. - Провинишься - обрею наголо, как вьетнамского монаха, и подложу под пианино…
После "Шереметьево" он вернулся на работу и до ночи прождал фуру с товаром из Голландии. Странное дело - фура была растаможена, но ее никак не выпускали, придираясь все время к каким-то неточностям в бумагах. Лишь к ночи Ринат, зав фурнитурной секцией, выцарапал ее из цепких таможенных лап и пригнал на разгрузку.
Юрий Лазаревич хорошо помнил, как в ту ночь он решил не ехать в Барвиху, к Каринке, а предпочел остаться в Москве, в их городской квартире, - это было рукой подать. Подъезд в его доме всегда содержался в приличном состоянии, но в тот день почему-то там была полная темень. Он набрал код, вошел в подъезд и на ощупь двинулся в сторону лифта. Под ногами хрустнули осколки разбитой лампочки.
- Ч-черт! - выругался он в темноту. - Никогда в этой стране порядка не будет. Прав Гарька - валить надо отсюда…
Он поднял ногу, чтобы сделать еще один шаг, но не успел опустить ее на пол, - сзади хрустнуло разбитым стеклом, и он почувствовал, как горло его попало в железные тиски. Кто-то очень сильный обхватил шею сзади и передавил дыхание чем-то острым. Другой обхватил Юрку ниже, вместе с руками, и держал, пока угасало его сознание… Зеленые круги поплыли где-то глубоко, внутри глаз, словно невидящие зрачки их были направлены внутрь, не от себя, а, наоборот, к себе - к сердцевине мозга… В последний момент Юрий Лазаревич попытался что-нибудь выкрикнуть, выхрипеть… но успел лишь коротко об этом подумать…
Включился лифт и поехал вниз. В нем нетерпеливо тявкала Джульетка - противная голая собачка с третьего этажа. Ее всегда выводили по ночам. "Простатит, наверное, у вашей Джульетки, - шутил Юрка, встречая собачкину хозяйку в позднее время, - аденома…"
- Во-первых, молодой человек, простатит - это у вас, - серьезно отвечала она, - у мужиков-импотентов. А у нас - цистит всего лишь, в легкой форме…
- В легкой, но затяжной… - не сдавался сосед. - Возьмите лучше у меня биотуалет, я вам скидку сделаю…
- …Блядь! - тихо выругался один из нападавших. - Приколи его, быстро…
Второй вытащил что-то из-за пазухи, сверкнула в отблеске уличного фонаря узкая сталь. Быстрым и коротким толчком он всадил нож в обмякшее уже Юркино тело, туда, где сердце, и так же коротко выдернул его назад.
- Все, - тихо сказал первый, - валим… - и стянул с Юркиной шеи шнур.
Они быстро выскочили на улицу и растворились в темноте. Сразу вслед за этим открылись двери лифта, свет из кабины ударил на кафельный пол и высветил неподвижно лежащую в луже крови мужскую фигуру. Джульетка визгливо залаяла, но покинуть лифт не решилась. Ее хозяйка замерла на месте, потом дико заорала - так, что Джульетка, натянув поводок, шарахнулась в сторону, - и стала бить по кнопкам лифта - по всем сразу…
…Капитан достал из портфеля блокнот и откинул страницу.
- Скажите, пожалуйста, Юрий Лазаревич, вам знаком человек по имени Ринат?
- Ринат? - переспросил Юра. - Вообще-то один есть, у меня работает, по фурнитурке, и таможню всю ведет. А при чем он здесь?
Капитан не ответил, но пометил что-то у себя в блокноте.
- Извините за нескромный вопрос, - снова обратился он к Юре, - с Игорем Феликсовичем, замом вашим, у вас есть общие интересы? Я имею в виду - финансовые, - он помялся, - ну, кроме тех, что по бухучету…
Юра вздрогнул:
- Не-ет, - неуверенно протянул он, - а что такое? При чем здесь это… Гарик…
Капитан снова не ответил и сделал очередную пометку в блокноте.
- Так вы мне скажете что-нибудь, наконец? - Юра взволнованно приподнялся на локте и уставился на милиционера. - Что все-таки происходит?
Опер внимательно посмотрел на Юрия Лазаревича и сказал:
- Понимаете, какая закавыка обнаружилась, Юрий Лазаревич… Фура ваша последняя была растаможена за сутки до разгрузки, но водителя голландского задержал ваш работник Ринат. Он же получил звонок с Кипра на следующий день после покушения. Мы уже это выяснили. Продолжать?..
Юра замер и остался на полусогнутом локте. Внезапно локоть подломился, не выдержав послеоперационной перегрузки, и Юра, совершенно обессилевший, рухнул на спину.
- Нет… - прошептал он, - не может быть… нет…
- И последнее… - Опер достал из портфеля полиэтиленовый пакет, в котором лежал бумажник, и протянул его Юрке: - Это ваше?
Это было его портмоне, его родимый элефанть лезя, любимый слоненок, мягкий и послушный. На боку у слоненка зияла щель от надреза острым предметом. Разрез шел насквозь и был такой же ширины и формы и с другой стороны. По краям разреза запеклось что-то густое и бурое.
- Откуда это у вас? - взволнованно спросил Юра. - Это мой бумажник…
- Это ваш спаситель, - улыбнулся опер, - а пока - наш вещдок. Он спас вам жизнь, между прочим. Еще бы полсантиметра и… - он забрал пакет из Юриных рук и улыбнулся. - Скажите спасибо, кожа толстая оказалась, натуральная, - повезло необычайно. Выздоравливайте, Юрий Лазаревич. Я еще зайду… И не раз… - Капитан поднялся…
- Погодите… - Юрка умоляюще посмотрел на него, - я хотел попросить вас… Это - не повезло… Это другое… Но пропасть не должно никак, слышите? - он кивнул на майоров портфель, куда исчез его раненый слон, - никогда… Слышите?.. Никогда…
- У нас не пропадет, не беспокойтесь, - успокоил его мент, - если только не потеряют… После суда получите назад.
Он кивнул больному и вышел из палаты. Юрка закрыл глаза и подумал: "Не потеряют… Точно… Все равно найдется… Он у меня домашний зверь, ручной…"
- Господи… - тихо прошептал он про себя, - спасибо Тебе, Господи, за все, что Ты для меня сделал… - Он подумал еще немного, не будучи уверен в точности формулировок, и на всякий случай добавил: - И прости, Господи, за все, что я не сделал для Тебя…
Следующая станция - "Копакабана"!
- Осторожно, двери закрываются! Следующая станция - "Новослободская"!
В этот момент очки у меня сползли на кончик носа, и спасти их от падения удалось лишь в самый последний момент. Незадолго до этого я выяснил, что легкий пластик для моей оправы в отличие от тяжелых стекол стоит на сто сорок рублей больше, и я решил на этом сэкономить. Очки были первые - и сразу - +1,75. Тогда я еще, помню, порадовался, что не +2, потому что, как вычитал в медицинской книжке, такое падение зрения по дальнозоркости для пятидесятилетнего возраста даже чуть меньше допускаемого наукой ухудшения глазастости. Тем более что полтинник мой намечался через полтора года, если я только снова чего-нибудь не путаю в силу недостаточно быстрого мозгового кровообращения. Если бы я знал, что эти отечественные стекла весят столько, что постоянно будут стягивать очки вниз, в направлении земного тяготения, я бы, конечно, трижды подумал для начала, прежде чем выбивать чек. Кроме того, кто же знал, что с этого момента - я имею в виду точку начала ношения очков - так резко начнет увлажняться переносица и смазывать потной жижей металлическую дужку оправы, обеспечивая ей легкое и раздражительное сползание.
Поезд дернулся, но я успел. Дужка очков уже крепко сидела у меня в руке, в той самой правой руке, что держала перед глазами журнал "Катера и яхты", развернутый на статье, объясняющей различия между постоянным балластным килем для морских яхт, килем обыкновенным и швертом. В общем, очки уцелели, но журнал вывалился из руки и улетел на пол вагона. Я нацепил очки на прежнее место и нагнулся. Сзади хрякнуло: несильно и не слишком больно, но хватило для того, чтобы понять, что - у меня. Таким образом, подцепить "Катера и яхты" с первого захода не вышло и поэтому пришлось присесть. И именно в этот неловкий момент взгляд мой, уже вооруженный по новой, уперся в чьи-то стройные ноги и вынудил меня задержаться в нелепом положении еще неизвестно сколько времени. Я говорю "неизвестно сколько", потому что, когда я очнулся наконец, то обнаружил, что двери снова закрываются, но это уже была не "Новослободская", а что-то другое, а расслышать я толком не успел.