Молоко у меня снова появилось, и на этот раз его было с запасом. Тогда впервые я попыталась выбраться из жилища. Я и раньше имела трудности с дверными замками. Точнее сказать, не имела никогда с ними трудностей. Помните, я говорила, что подвальные ушки требовалось всего лишь слегка отжать. Здесь все было не так. Я так и не смогла справиться с этим устройством, которое приладил Еврей. Кричать я не умела, это вы знаете. Тогда я снова вернулась туда, где лежал Еврей, где было его тело. И еще раз посмотрела на него, другими уже глазами, глазами женщины, у которой есть молоко в груди. Говоря "глазами" я имела в виду свой единственно видящий орган. Но теперь и его мне хватило с избытком. И тут меня охватила такая невыразимая тоска, такая жуткая и страшная безнадега, что я забилась об эту еврейскую дверь, заколотилась изо всех сил и завыла, как собака. По-настоящему, по-собачьи, ну просто, как последняя сучья тварь…
Дверь нашу входную вскрывали менты вместе с водопроводчиком. Еще там были понятые, и я знала, кто они. Знала еще до того, как дверь затрещала и половинка ее откинулась вбок. Они ввалились все сразу, и запахло сырой кожей, суконкой и мазутом. Это если не считать вонючий перегар от Боцмана и Грузилы.
- Стоять всем! - испуганно заорал мент, что потолще. - Никому не двигаться!
- Группу вызывать надо, - по-деловому добавил другой мент, тонкий, - фотографии снимать с места преступления.
Меня они как будто не замечали вовсе. Внезапно водопроводчик уставился прямо в меня и радостно вскрикнул:
- Эй! Да я ж ее знаю, сучару. Она раньше с Берингом хороводила. А теперь, значит, сюда подалась, пакость. К Еврею.
Про гайку ту он, конечно же, не сказал ни слова. Как будто бы ничего и не было вовсе между нами, никакой подвальной истории.
- Ужас, бля… - прошептал Грузило, протиснувшись вперед.
- Я те говорил… - мрачно произнес Боцман, коротко глянув на тело Еврея, на то, что там оставалось… - Отродье жидовское, - после недолгих раздумий добавил он, отвернув голову в сторону. - Я всем вам говорил. А вы никто не слушали…
- Так это, значит… - внезапно до толстого мента начало что-то доходить. Он медленно развернулся и посмотрел мне в здоровый глаз. - Эй! Это ты, что ли? Ах ты, с-с-с-ука!
Я очень удивилась, что он знает мое еврейское прозвище, но вид у мента был такой, что на всякий случай я попятилась ближе к комнате и приготовилась защищаться. Молча приготовилась, как обычно…
Тут не выдержал и второй мент, тонкий:
- Твоя работа, падло? - с едва сдерживаемой злобой процедил он сквозь зубы. - Говори, бля, к тебе обращаюсь!
- Щас! Так она тебе и скажет, - усмехнулся водопроводчик. - Я ее раз в подвале у нас застукал с кобелем ее, так она так на меня посмотрела - я подумал, в глотку мне щас вцепится, не меньше. А Беринг - тот совсем полоумный, тот вообще убить может заживо.
- Протокол осмотра делать будем, - строго сообщил присутствующим толстый в погонах. - Ничего не трогать, пройдемте туда, - он кивнул в сторону комнаты, где спали дети. Наши с Евреем детки, близнецы, девочка и мальчик, брат и сестра.
Первым вошел водопроводчик и сразу увидал сопящих во сне Парня и Девку.
- Ишь какие! - развязно усмехнулся он. - Сразу видать, еврейские. Прав был Боцман - чисто жидята.
- В приют отправим, - по-деловому информировал тонкий в погонах, - а эту, - он кивнул на меня, - покамест в отделение. Там пусть начальство решает, в камеру ее или куда еще.
- А зачем в приют? - возразил Грузило. - Я одного возьму и Боцман одного. Мы ж бездетные. Этой же все одно кранты теперь, - он тряхнул головой в мою сторону, не оборачиваясь, - а детки какие-никакие, хоть такие, - товарный залог имеют. Глянь, крепыши какие.
Он взял Парня за шкирку и поднес его к груди. Другой рукой сделал козу и повел ее ему навстречу. Парень сладко зевнул, и тут из-под него потекла струйка и пролилась прямо по Грузиловому рукаву.
"Так тебе и надо, урод, - злорадно подумала я. - Сказано было: ничего не трогать".
Если 6 не законники в шинелях, я бы, конечно, этого не потерпела.
- Положите на место, - распорядился тонкий, - и присядьте пока.
Сам же он привычно зыркнул по сторонам и тут же обнаружил Евреев паспорт. Да его и искать было нечего - валялся на буфете рядом с бумажной Богоматерью. Тонкий раскрыл и зачитал:
- Трошкин Ефим Степанович! - потом вгляделся и присвистнул: - Надо же, ему всего-то пятьдесят четыре было, - он оглянулся в коридор и протянул, - а по виду не ска-а-а-жешь. Я думал, за семьдесят…
- А где он теперь, вид-то? - почесав шею, спросил Боцман.
- Это не вид уже, а сплошь анатомия. Говорил я… - он оборвал мысль на середине, махнул рукой и равнодушно умолк.
Толстый в это время строчил протокол.
- Я закончу сейчас, - обратился он к тонкому, - давай пока, пакуй всю эту братию, а то эксперты прибудут, чтоб не путались тут с ними.
Слово "пакуй" мне отдаленно было знакомо, но не настолько, чтобы я могла осознать его применительно к моим детям. И когда тонкий мент подхватил Еврееву кошелку и сунул туда поочередно сначала Парня, а потом и Девку, я все поняла с окончательной ясностью…
До меня он добраться не успел. Я прыгнула прямо на него, пытаясь пробиться к детям. Тогда он увернулся, но как-то неловко, потому что совершенно не ожидал от меня подобной яростной прыти. Я воспользовалась его замешательством и накинулась опять, теперь уже ухватив его за руку по-настоящему. Он заорал как резаный. Но я повисла на нем и не выпускала руку. Другой мент вскочил от протокола и тоже заорал на всех других:
- Ну, хули вы смотрите?! Бейте ее, паскудину, отрывайте!
А сам быстро расстегнул кобуру на поясе - я даже успела моментально ощутить, как резко запахло кожей, толстой такой, дубленой, и ружейным маслом, - выхватил оттуда железную дуру, размахнулся и со всей силы саданул мне по голове. Но саданул не больно, по косой. Да я и не чувствовала боли никакой в этот момент - только запах грудного молока и сладкой мочи - запах моих деток: мальчика и девочки, наших с Евреем близняшек. Сзади навалился водопроводчик и тоже заорал:
- Эх, бля, разводной не прихватил, не знал!
В общем, оторвали они меня. Но не оттащили. Я пролетела сверху на пол, там они меня распластали, но голову, хорошо, не перехватили. И тогда я подобралась всем телом, напружинилась, как дикий зверь, и сделала последнее, самое верное движение - вперед, к милицейской ноге. И я ее достала. А достав, вцепилась в нее поверх ботинка зубами. Вцепилась из последних сил и сжала челюсти как только могла сжать, почти до конца. И пока другой мент передергивал затвор своей железяки, я все-таки успела насладиться получившимся хрустом кости и ощутить кровавый вкус своего врага, нашего с Евреем врага. Кровь эта была теплой и приторной, не как у Еврея. У Еврея, когда я обгладывала ему лицо, кровь была холодной и безвкусной. И уже не красной. Потому что Еврей мне был не враг, а наоборот. Он был мне спаситель, друг и муж. Не как раньше был Беринг, а как теперь стал он - человек. Человек, который спас меня и вместе со мной - наших с ним детей, мальчика и девочку, которым нужно есть, потому что Еврей хотел, чтобы они выросли большими и сильными…
Это было последним, о чем я успела подумать, потому что первая пуля, разорвав мне спину, вонзилась в позвоночник и переломила его надвое, не в середине, а ниже, чуть ближе к хвосту. Второй выстрел я уже не слышала…
…Мне про это рассказал потом Еврей. Он рассказывал, как все было, медленно, не торопясь, и подкладывал к моим соскам поочередно Парня и Девку. А потом он перекладывал Девку дальше, к другому, полному еще соску, а Парня перекладывал на Девкин, недовысосанный, но все еще молочный. Потому что Парень был сильный и сосал лучше, помогая себе обеими лапами. А Еврей глядел на него и радовался, и говорил, что так и должно быть на свете, - мужик должен быть всегда сильней и уступать женщине, потому что он - мужик: хоть - человечий, хоть - собачий, не важно, так ведь, Эй? И от него ничем больше не пахло, только душой. Той самой, как тогда…
От выстрелов щенки в кошелке проснулись и заскулили по-голодному. Мертвую суку оттащили в прихожую и положили рядом с телом Ефима Степановича Трошкина, хозяина квартиры. Толстый милиционер нашел тряпку и стал перетягивать тонкому ногу ниже колена, чтобы остановить кровь внизу. Боцман, Грузило и водопроводчик тупо наблюдали за оказанием мер первой помощи пострадавшему блюстителю порядка и думали каждый о своем. Толстый закончил и сказал:
- Сейчас протокол поправлю по факту как было, и подпишите тогда.
- Слышь, милиция, - задумчиво произнес Боцман, - я одного жиденка серьезно заберу, не в шутку. У Еврея все одно нет никого на наследство. А так - пропадут они. Точно пропадут…
- И я возьму, пожалуй, - тоже задумчиво сказал водопроводчик, - дочка давно собаку просит, а я все не знал, какую лучше. А теперь знаю… - он кивнул в сторону прихожей, - мне такая порода во как по жизни надо. Потому, что верная… - он резанул рукой по горлу.
- На себе не показывай! - оборвал его Грузило. - А вообще, дело говорите… - с готовностью подхватил он разговор. - Беринг перед летом на Кизлярке объявится, мы ему щеняр тогда предъявим, на опознание. Сынов…
- Там девка одна, я видел, когда паковал, - дал дополнительные сведения мент, который был с тряпкой ниже колена.
- Тоже нормально, - обрадовался почему-то Грузило, - для такой верности девка всегда лучше. Где расписаться-то, начальник?..