Я не оговорился. Во имя истины и восстановления исторической правды следует заметить: первой Отечественной войной у нас именовалась война против наполеоновского нашествия в 1812 года; второй - и именно это я хочу подчеркнуть - война против германского империализма, вознамерившегося отъять от России Украину, Прибалтику и другие территории, век спустя, хотя для большинства стран это была лишь Первая мировая война. Третьей Отечественной войной являлась битва с фашизмом в 1941–1945 годах, но для тех же Соединенных Штатов Америки, Великооритании, Франции и других, это была опять же всего лишь Вторая мировая война.
Мне думается, ради справедливости, во имя памяти всех, сражавшихся и умиравших за Отечество, эта историческая классификация исключительно важна, особенно сейчас, когда после поражения в Третьей мировой (40-летней "холодной войне") идёт, пока невидимая, четвёртая Отечественная война - за спасение Родины, за выживание всех православных, всех русских как нации.
II
Наталья Дмитриевна Ловчева рассказывала о двух взгорьях мёртвых - Почётном и Троицком - покорно, без возмущения, однако с убийственной иронией. И получалось: все великие социальные преобразования в Стране Советов завершились в конечном итоге очередным кладбищенским неравенством - и ничем больше…
Нет, не хотелось бы углубляться в эту тему. Не знаю, какими неведомыми путями пришли мы к демографической катастрофе, к повсеместному массовому вымиранию, особенно старших поколений. А ведь это те самые буйные, неистовые строители социализма, самого счастливого строя на земле - земного рая! И чем же обернулась вся их неподъёмная, невыносимая, немыслимая работа - запустением?.. дорогой в никуда?.. Да, великой трагедией!
Печально всё это сознавать. В самом деле, печально… Они ведь умели побеждать! Умели совершать невозможное. Умели всегда и во всём быть первыми…
Отчего же так банально всё кончилось? При нас, их потомках…Да, у тех, кто жил окрылённо, кто верил в чудеса, кто поступал мужественно, был самопожертвенным… Кто на развалинах Российской империи сумел воздвигнуть более величественное, величайшее государство - сверхдержаву! И отчего всё же она так постыдно, так позорно рухнула? По подлой воле всего лишь трёх недостойных её выкормышей?..
На кладбищах, не знаю, как у вас, а у меня наступает просветление, возникает непривычная ясность в мыслях, находятся ответы на те вопросы, которые казались неразрешимыми. Да, именно там я постиг ясный ответ на самый главный вопрос: отчего позорно рухнул великий Советский Союз и почему он никогда больше не возродится?
Сначала я понял, что он рухнул изнутри, и лишь потом рассыпался на суверенитеты. Но, однако же, по-че-му? Да просто потому, оказывается, что жили мы по ненависти. Да, по не-на-вис-ти… А ведь это и есть та дьявольская энергия, которая и горы сдвигает, и реки останавливает… Будто бы преобразует, а по существу разрушает. И прежде всего - человека, носителя ненависти.
Любой может представить, сколько энергии, скажем, в бешенстве. А ведь это - сгусток ненависти. Удерживать такую энергию долго нельзя - она испепеляет. Она опустошает полностью, исчерпывает до дна. Более того, обездушивает людей, превращает в механические существа - в рабов! в зверей! Да, именно так. Всех, абсолютно всех, кто живет по ненависти.
Между прочим, ненависть во всех своих проявлениях красива, и даже завораживает. Парадоксально, но факт, и при некрасивости красива! Но вот иссякают силы генерировать ненависть, и всё - пустота, злоба, мстительность. И прклятая смерть - без покаяния, без прощения…
Такие вот мысли частенько возникают у меня в "городах мёртвых" - на кладбищах. Знаю, и у многих других. Потому что неизменна и никогда, ни при каких обстоятельствах неотменима Божественная воля и заповедь Христа - от начала и до скончания века:
любите!.. любите!.. любите!..
Вызов Богу - ничто. Лишь красивые жесты. Да, красивые, гигантские мухоморы на грешных человеческих костях!
III
Мы стояли с Натальей Дмитриевной около уцелевших белокаменных столбов: когда-то они держали монастырские ворота. На одном из них сохранился створ - тяжелая чугунная вязь. Перед кладбищем топорщилась в ядовито-зеленой крапиве кирпичная груда порушенной Троицкой церкви.
За ней - хаотично, скученно располагались могилы в высоких и низких оградках, где узорчатые кресты соседствовали с звёздными пирамидками или гранитными плитами. Над ними по-весеннему кокетливо раскудрились берёзки; отливали малахитово-салатным блеском острозубчатые листочки на тугих стеблях зацветающих рябин; в ухоженных цветниках ласкали взор бархатисто-нежные, восторженно-детские анютины глазки.
Перед нами внизу в приречных лугах расстилался роскошный ромашковый ковёр; серебрилась ширь Оки; блистали зеркала утиных стариц, а напротив, на уровне глаз, распахнуто открывалось Княжеское взгорье с ландшафтным парком, спускавшимся к пустынному причалу. В неизмеримой дали вырисовывался дымчатый горизонт; а над всем этим, по окружности, возвышался бездонный аквамарин небесного купола, подёрнутый прозрачной кисеёй тающих облаков.
- Наверное, хорошо усопшим на такой высоте, - вырвалось у меня.
- Да, красты у нас замечательные, - согласилась Наталья Дмитриевна. - Взгляните: какой простор повсюду! А какие тут бывают закаты - не налюбуешься! - Вздохнув, погрустнела: - Только кому теперь радоваться? Усопшим, как вы выразились? Наверное. Однако полноценная жизнь угасла. Вообще, у меня такое ощущение, что в России всё кончилось.
Я промолчал, не согласившись с её пессимизмом, а она, опять вздохнув, заключила покорно и тихо:
- Ну вот, теперь можно и расстаться.
- А где могила вашего мужа?
- За церковью. Немного в стороне.
- Можно мне с вами пройти к ней?
- Пожалуйста, если желаете, - удивилась, пожала плечами она.
- Странное дело, - заметил я, когда мы пробирались по какой-то замысловато-ломанной линии между могильными оградами, - нигде в такой завершённости не представлены все основные фамилии данной местности, как на кладбищах.
Она обернулась и подозрительно взглянула на меня.
- Наверное. А вы, похоже, неслучайно пожаловали в наши края. Что же вас интересует? Какая фамилия?
- Меня действительно интересует одна фамилия, - признался я.
- Какая же?
- Чесенковы.
- Боже, как странно! - воскликнула Наталья Дмитриевна и осеклась. На её лице появилось выражение недоумения и даже страха. - Именно Чесенковы?
- Да, именно.
- Тогда вам надо идти на старое кладбище. Там много Чесенковых. А здесь, на Троицком, только одна Дарья Фёдоровна… - и осеклась.
- Это та учительница, которая хранила предание о Голицыных?
- Да-а, - неприветливо и сухо подтвердила она и возмущенно потребовала: - А, собственно говоря, что вам у нас нужно?
Я кратко рассказал об иконе. Очень обтекаемо заметил: мол, хоть это и подарок моего хорошего знакомого, но надпись на ней меня смущает.
Наталья Дмитриевна слушала внимательнейшим образом, не перебивая, поджав бескровные губы, и теребила волнительно кончик траурного платка.
- Что ж, - произнесла строго, осуждающе, - теперь мне понятно, кто её украл.
- Она краденная?! - вырвалось у меня. Подтверждались самые худшие мои опасения.
- Да, это сделал Женька Норкин, вор-рецедивист. Его опять упекли за решётку. Кажется, в седьмой раз.
- И когда же это случилось?
- Что "случилось"? - недовольно уточнила она.
- Я имею ввиду кражу иконы.
- На Рождество, в начале января. Женька - племянник Дарьи Фёдоровны - пояснила Ловчева. - А Сёмка Силкин, когда явился, так угрожал убить Женьку, обыск с милицией устроил в его пустой развалюхе. Но тот, значит, уже успел часть краденного сбагрить. Ведь он украл ещё и старинный пистолет, который Дарья Фёдоровна всю жизнь прятала от Сёмки и завещала мне передать в музей.
- Простите, Наталья Дмитриевна, выходит, Дарья Фёдоровна владелица иконы? - уточнял я о своём.
- Ну да, да! - всполошилась она. - Кто же ещё? - Однако сообразила, что мне это не вполне понятно, а потому смягчилась: - Впрочем, откуда вам-то знать? А икону попросила меня отдать Семёну. Всё надеялась, что, может быть, он образумится.
- Вот, оказывается, какова истина, - вздохнул я. - Значит, Дарья Фёдоровна Чесенкова.
- Да она-то и была последняя Чесенкова, самая настоящая. Да, самая настоящая, - повторила она. - Дочь Хромого доктора Фёдора Филипповича Чесенкова. Он был первым доктором в нашей Гольцовской больничке, сам её обустраивал, но судьба у него трагическая: погиб не по своей воле.
- А кто же погибает по своей воле? - осторожно заметил я, чтобы подтолкнуть её к откровениям.
- Это так, но только погиб он как враг народа на Соловках. Знаете такие острова в Белом море?
- Кто же не знает изначальный ГУЛаг? А за что же его осудили?
- Этого никто не знает. Даже сама Дарья Фёдоровна не знала, хотя обращалась в органы. Мы с ней предположили, что просто ОГПУ выполняла план по врагам народа, - саркастически бросила она, горько усмехнувшись, и я понял, что она не настроена продолжать эту тему. Решил уточнить о Семёне Силкине, уже не то что подозревая, а убеждённо догадываясь, что это тот самый разухабистый господин в антикварной лавке, который стрелял из "пистолета Дантеса", не представляя, что он наследственный. Я только теперь понял, чего не договаривал антиквар Базлыков, принявшийся так настойчиво дарить мне икону. Наследник-то с пьяных глаз просто её не углядел. Ныне же я оказался в достаточно непростой ситуации.
- Скажите, Наталья Дмитриевна, а Семён Иванович Силкин тоже является племянником Дарьи Фёдоровны Чесенковой?