"Блаженны нищие, яко тех есть царствие небесное"; а пока что на земле они "всегда с нами", и поэтому нужно благодетельствовать им словом божиим, даровой похлебкой и гнилыми яблоками, а то и выдать одеяло в зимнюю стужу. Но главное - ладо оградить бедняка от самых страшных зол: от азарта, пьянства и распутства.
Самого себя Джоггинс, однако, не сумел уберечь от соблазна и вступил в тайную связь с молоденькой учительницей воскресной школы. Он не мог ни афишировать этой связи, ни заявить о своем намерении жениться, ибо во что бы то ни стало хотел сохранить ореол воинствующего безбрачия.
Как многие тупые, ограниченные люди, Джоггинс не лишен был своего рода безрассудной храбрости. Он в самом деле организовал массовое движение против всех видов порока; особенно доставалось от него игорным притонам Джона Уэста.
- Народ просто валом валит сегодня, - сказал Джоггинс, увидев, что толпа заполонила весь тротуар перед театром. - А головорезов Уэста нет и не будет, потому что вход только по пригласительным билетам.
Они вошли с черного хода, и оба полицейских уселись за кулисами. Священник, который должен был открыть собрание, сказал Джоггинсу:
- Зал полон до отказа. Хвала господу, сегодня по крайней мере здесь только наши сторонники.
Они посмотрели сквозь отверстия в занавесе на переполненный гудящий зал. Маленькие глазки Джоггинса быстро оглядели публику. Несомненно, сегодня гораздо больше, чем обычно, хорошо одетых, приличных людей. Но… возможно ли? О, господи! Он, он, конечно он!
- Ваше преподобие, - прошептал Джоггинс, - взгляните на задний ряд. Это же Ренфри. Ей-ей, он. Вон там, видите? Сигару, разбойник, курит!
- Боже милостивый, а ведь верно, он! И с ним вся шайка Уэста. Откуда у них билеты?
- Украли, должно быть. Как только бог терпит такое злодейство? - Джоггинс вздохнул и прибавил с видом мученика: - Они рассажены по всему залу. Быть беде!.
Двери пришлось закрыть раньше назначенного часа, Джоггинс и председатель боязливо подошли к столу, поставленному посреди сцены, а представители прессы и полногрудая певица, которая должна была выступать в этот вечер, уселись за ними у стены, Джоггинс дрожащими руками налил себе воды в стакан, а председатель объявил, что мистер Джоггинс, который слишком хорошо известен, чтобы нужно было рекомендовать его публике, будет говорить сегодня "о Мельбурне, погрязшем в грехах и безумствах".
Джоггинс начал свою речь; голос его звучал, как всегда, пронзительно громко, но обычного пыла не чувствовалось.
- Мы здесь, в Мельбурне, стоим на перепутье…
- Вот я покажу тебе перепутье… - послышалось рычание с левой галерки.
- Настало время сделать выбор…
- Отвечаю за твой выбор десять против одного, - крикнул Барни Робинсон из партера, под дружный хохот публики.
- Уже много лет жизнь штата Виктория, политическая, общественная и частная…
- Ты пустомеля, Джоггинс! - во все горло заорал Дик Капуста. После этого началось столпотворение. Полицейские выстроились на сцене.
- Господь сошел на землю к своему народу…
- Хвала господу, - пропел Барни, подражая торжественному тону Джоггинса.
- Я хочу поведать вам правду о тотализаторе в Керрингбуше, - продолжал Джоггинс.
- Этот тотализатор для бедняков! - рявкнул Боров.
- Уэст нажил огромное состояние на бедняках, - кричал Джоггинс. - Я сам видел, как две тысячи человек за один день вошли в тотализатор, и среди них были дряхлые старики и безусые мальчишки.
- Значит, он пользуется всеобщей любовью, - отпарировал Ренфри из последнего ряда, где он сидел вместе со своими помощниками. К нему подскочили трое полицейских и бесцеремонно вывели из зала.
- Азартные игры - величайшее зло нашей страны, - продолжал Джоггинс. Страх его прошел, и он вызывающе смотрел на толпу, но старичок председатель подле него весь дрожал.
- А что вы скажете о бирже и биржевиках? Почему вы не нападаете на богатых? - раздался голос одного социалиста, который получил подделанный билет от Барни Робинсона.
- Да! - крикнула женщина, сидевшая рядом с социалистом. - Почему вы не говорите о дельцах, которые грабят рабочих?
- Первый раз в жизни слышу, чтобы женщина подняла голос в защиту порока.
Шум в зале становился все громче; Скуош Льюис встал на левой галерке во весь рост и стоял до тех пор, пока Джоггинс не обратил на него внимания.
- Я хотел бы задать вопрос.
- Какой вопрос?
- Почему вы долгов не платите? - внушительно спросил Скуош.
- Вон! Вон! За дверь его! - завопили приверженцы Джоггинса, а сторонники Джона Уэста орали: - Да, да, почему ты долгов не платишь? Почему не отдал семнадцать фунтов?
Джоггинс растерялся было, но тут же нашел выход из положения.
- Шайка Джона Уэста собирает сплетни, чтобы очернить меня!
- Так вы отрицаете, что должны семнадцать фунтов?
- Я видел сегодня своего кредитора, и он дал мне расписку, что я ему ничего не должен.
- Выгнать скандалиста! - кричали сторонники Джоггинса.
- Ладно, могу и уйти, - сказал Скуош, видя, что к нему подходят трое полицейских. "Лучше убраться подобру-поздорову, - думал он, - не то еще арестуют".
- Почему люди предаются азарту? - вопрошал Джоггинс, пока долговязого Скуоша выводили из зала.
- Почему кошка молоко лакает?
- А почему ты доишь соседскую козу, Джоггинс?
Потом поднялся социалист и предложил Джоггинсу поставить вопрос о национализации всех игорных притонов, включая биржу и Скаковой клуб штата Виктория.
Джоггинс ответил отказом, и тут Дик, вскочив на ноги, крикнул с левой галерки:
- Когда ты женишься на своей девушке, на Миллисент Смит?
Публика бушевала; у Джоггинса язык прилип к гортани. Как они узнали про Миллисент? Жениться? Боже мой, это ужасно! Когда шум немного улегся, он сказал:
- Итак, я говорю…
- А что говорит Миллисент Смит? - прервал его Дик.
Джоггинс был явно огорошен, но все-таки продолжал:
- Люди начинают понимать, что в самом сердце нашего штата таится столько зол…
- Хуже тебя нет!
- Навозный жук!
- Взгляните на ночной Мельбурн. Вот когда здесь царит зло. - Джоггинс продолжал разглагольствовать, хоть и без особого пыла, а председатель уныло теребил бахрому скатерти и с опаской поглядывал на левую галерею, откуда сыпались самые сокрушительные удары противника. Приверженцы мистера Джоггинса, хотя и были в большинстве, начинали сожалеть о том, что не остались дома.
- Вы сами убедитесь, что наш город погряз в пороках. Разве не правда…
Речь оратора была прервана хором сиплых голосов, затянувших: "Мы вздернем мистера Джоггинса на первом попавшемся суку!"
Тогда сторонники его преподобия, собравшись с духом, стали аплодировать ему, а один из них крикнул:
- Задайте им хорошенько, мистер Джоггинс!
- Еще кто кому задаст!
Хор снова запел: "Он ушел туда навеки, где не пьют, не едят…"
Джоггинс молчал, переминаясь с ноги на ногу, пока пение не кончилось. Потом он начал снова.
- Как только наступает темнота, многие жители нашей столицы с головой окунаются в разврат. Здесь, в самом Мельбурне, разверзается ад!
- А Джоггинс - сам сатана!
- Когда же свадьба, ваше преподобие? Ведь девушка-то скоро родит! - не унимался Дик, как всегда, строго придерживаясь полученных указаний.
- Ты пьяница, пропащий человек! - крикнул выведенный из терпения Джоггинс. В зале поднялся невообразимый гам. Отчаявшись перекричать скандалистов и связно закончить свою речь, Джоггинс стал задавать публике вопросы.
- Какую память оставите вы после себя, когда всевышний призовет вас?
- Лучшую, чем ты оставил в Балларате!
- Я не стыжусь ни единого совершенного мною поступка. Вам бы следовало это знать, потому что вы наняли сыщиков, чтобы все про меня разнюхать.
- И разнюхали про мисс Смит!
- И про твои долги!
- Всегда ли голос, дарованный богом, подается во славу его? - вопросил Джоггинс.
- Еще бы! - крикнул Барни Робинсон. - Я голосую за лейбористскую партию.
На минуту крики смолкли, и Джоггинс успел сказать еще несколько слов, но яйцо, метко пущенное Диком, угодило оратору в переносицу. После этого тухлые яйца дождем, посыпались на сцену, распространяя нестерпимый смрад. Джоггинс, председатель, репортеры и певица оказались с ног до головы залиты вонючей жидкостью. Один из репортеров, рыцарски защищая свою даму перевернутым стулом, увел певицу за кулисы.
Главной мишенью был Джоггинс, и его мучители маху не давали. Яйца разбивались на его лице, на груди, заливали ему глаза и растекались по костюму. Наконец он обратился в бегство. Сторонники его, зажимая нос, показывали на левую галерку и кричали:
- Вон они, вон они!
Полицейские бегали взад и вперед, разыскивая нарушителей порядка. Четверо, поднявшись на галерку, задержали Дика и одного из его подручных.
Обстрел тухлыми яйцами продолжался еще минут пять, затем Джоггинс вышел из-за кулис и объявил, что "все грешники предстанут перед судом божиим". Вместо ответа в него снова полетели яйца, и он, закрыв собрание, удалился из зала в сопровождении двух своих телохранителей и еще трех полицейских.