Мы сказали ему, что только в этом случае он может не ходить к Карлу 21-го. Он даже не улыбнулся. Даже не взглянул на нас.
Э. - еще более уставшая и более агрессивная, чем прежде, - спросила его, почему он молчит: уж не боится ли оттоптать себе губы?
Busstag. Перед уходом позвонил Карлу: он был в ярости оттого, что не пришел А. И оттого, что Э. его не предупредила. Я объяснил, что А. остался дома с малышом Д.
В девять часов зашел за Элизабет. Мы отправились к Карлу пешком. Бож опередил нас, он уже беседовал с Коэном. Йерр и Рекруа приехали с большим опозданием: в последний момент Глэдис стало дурно, и она предпочла остаться на Нельской улице.
Мы заговорили про А., который, укрывшись в своей комнате, перебирает в памяти, одно за другим, тела - погребенные, утопшие, съеденные и сожженные за всю историю человечества.
- Затиснувшись в уголок своей комнаты… - Рекруа произнес это слово именно так.
- Втиснувшись, - поправил Йерр.
- Нет, затиснувшись, - возразил Р., не желая признать свою ошибку.
- У него случаются моменты пустоты, - сказала Элизабет. - Вот сейчас как раз такой момент. Поэтому он решил не приходить. Его слишком волнует завтрашний день…
- Неужели ему так плохо? - спросил Карл.
Элизабет обернулась к нему:
- Его грызет подозрение, даже уверенность, что он умирает: он все время в заводе, никому не верит, убежден, что его обманывают, что врач ему лжет…
- Не в заводе, а на взводе, - поправил Йерр.
- Моменты пустоты, - повторила она. - Это похоже на внезапный разрыв основы существования, состоящего из голосов, аппетита, друзей, музыки, семьи, книг… Разрыв той основы, что позволяет казаться веселым, довольным, позволяет взбодриться и выглянуть из-за своей норы, с подобием улыбки на лице или хотя бы с растянутыми губами, и хоть на миг забыть о телах, которые лишь кажутся живыми.
Появилась Марта в сопровождении Томаса.
- Упадок духа, вот самое верное определение, - сказал Йерр, - самое подходящее в случае депрессии или меланхолии…
Ему больше нравится "оскудение разума", - возразил я.
Но Йерр меня не слушал.
- Упадок духа, - повторил он. - В этом определении заключены и потеря равновесия, и головокружение, помрачающее ум, и разверзшаяся земля, и ужас перед этой всепожирающей бездной, но одновременно и притягательность этой бездны, и безумная готовность исчезнуть, и этот манящий зов смерти…
Он и в самом деле достиг такого состояния, когда тело уже не владеет собой, - сказала Э. - Бессилие, не позволяющее выпрямиться, твердо стоять на ногах, наклониться над пропастью…
Бессилие склеить над этой пропастью осколки хаоса, - подхватил Р.
- Или еще кое-что, позволившее бы услышать язык и сбросить вас вниз, - добавил Йерр.
- Великолепно! - вскричал А., внезапно придя в неистовое возбуждение, и разразился нескончаемым монологом. - Именно так: сбросить. С единственной оговоркой - любить то, что падает в бездну. Сыграть в желание уронить. Это как маленькие дети, которые еще не говорят и только-только научились стоять, держась за полки или перекладины стульев: они забавляются тем, что сбрасывают предметы - хватают их и внезапно выпускают из рук; они разыгрывают сцену их потери, наслаждаясь своей властью над тем, что уронили; им приятно сознание, что они в любой момент могут покончить с этой зависимостью, с этой связью человека и вещи. А потом наблюдают с любопытством - нет, даже с важностью чиновников, - что происходит, когда вещь, миг назад принадлежавшая человеку, вдруг исчезает; когда то, что было связано с ним, вдруг развязывается; когда то, что он любил, уходит навсегда.
- Это еще похоже на игру в теннис, - сказал Йерр.
- Ну нет! - возразил Р.
- Почему же нет? - вмешалась Э. - Сходство есть, по крайней мере, в том нестандартном угле наклона, который образуют движения, свойственные некоему физическому телу, и в позиции данного тела по отношению к другим физическим телам. В теннисе это называется эффектом подрезанного мяча. Очень любопытного мяча - он посылается таким образом, что его отскок необычен, а иногда и просто неуловим… Вот и в данный момент мир для А. является таким порочным мячом, да и мы сами, разговаривая между собой, посылаем ему совершенно безнадежные подрезанные мячи.
- To есть, в итоге, депрессия для него - род противогрязевого устройства, - сказал Р.
- Противоударного, - поправил Йерр.
Томас заявил, что мы ведем себя недостойно. Перечень способов исцеления:
Наилучшее средство, по мнению Коэна, - сказать ему, что бояться абсолютно нечего. Что депрессия - это не трудный мяч. Что после дождя наступает хорошая погода, после страшного сна - пробуждение, а после зимы - лето. Что не следует драматизировать ситуацию. Что он вовсе не герой, обреченный на нечеловеческие испытания.
Вывод: пусть забудет о своих высоких переживаниях и мыслях о сверхъестественном, и пусть размышления о несчастье приносят ему только счастье.
Совет от вазира Птахопета, процитированный Божем. Нужно свободно свесить руки, согнуть спину и наклониться вперед: 1) очень низко, чтобы ничего перед собой не видеть, и 2) беззвучно, чтобы не растревожить силы зла.
Атака со стороны христиан: Марта и Коэн горячо порекомендовали внутреннее самоотречение. Именно старые католики выработали и ввели в практику наилучшие методы сознательного уничижения личности. Признание небытия; умаление собственного "я"; готовность к любым свидетельствам презрения и к преследованию со стороны окружающих; склонность ко всему гадкому, низкому, отвратительному; смирение перед превратностями судьбы; отказ от любого утешения, от любой опоры и послабления, от ценностей и друзей…
"Прекрасна эпоха, когда радости, приносимые мазохизмом, назывались добродетелью!" - сказал Рекруа. По его мнению, А. должен смиряться со своими страхами и благословлять их приход, точно явление ангела-хранителя… Надо, чтобы ему бросали в лицо: "Жалкое ничтожество, порочная тварь!" - и чтобы он с радостью принимал эти слова.
Марта заметила, что все эти старинные способы основывались, вероятно, на экономии головы. Йерр чуть не умер со смеху.
- Что тут смешного? - спросила она. - Ведь, по сути дела, речь идет не о чем ином, как о взаимной жертвенности.
- Сие достигается отказом от любой критики, - произнес Коэн, подражая медоточивому и сострадательному тону священников. - Равно как и отказом от воспоминаний о предыдущем опыте, абсолютным очищением и оскудением разума, отринувшего всякое удовлетворение, вызванное таковым деянием. Лишь тогда человек достигает высшей степени пассивности, святого слабоумия, иными словами, абстрагируется от внешних факторов, погружаясь в простодушное бездействие и кроткое согласие…
Нами овладело веселье, смешанное с горячим вооду шевлением. Рекруа тщетно пытался умерить его:
- Как бы А. ни поступал, он будет стараться впустую. Ему не удастся разрешить проблему разлуки, составляющей суть рождения, и разлуки, создающей два пола посредством разлуки, которую составляет смерть.
Но мы никак не могли унять хохот. Йерр аплодировал стоя.
- Разве то, что оторвало желание от его объекта, невозмутимо продолжал наш проповедник, - не оторвало его навсегда от него самого? Тем не менее, - продолжал он велеречиво, - нет такого царства, где эта тройственная разлука, которая обеспечивает идентичность тех, кто живет, и тех, кто говорит, могла бы прийти к согласию без того, чтобы эта идентичность тотчас же не взорвалась, а это подобие единства не обратилось в прах!
Аплодисменты зазвучали вдвое громче. А. отметил неуместность представления о времени не только как о категории, имеющей линейную природу - мы так и не поняли почему, - но еще и о категории обратимой, и о возможности - столь смехотворной, заключил он, в устах человека, чья плешивость почти наполовину обнажила его голову, - какой бы то ни было регрессии. К. заметил, что рассуждать так - значит играться словами.
- Играть словами! - возопил Йерр. - Ну как можно вынести это абсурдное играться?!
Затем он стал передразнивать Марту. Выпрямившись во весь рост и растрепав свои полуседые космы, он с величественными жестами объявил, что не является в достаточной мере жертвой, то есть ничтожным комком плоти, похищенным у всеобщей иллюзии и перенесенным в пустоту, которая отметит его признаками своего, особого освящения.