Разговор потек чуть легче. Они обменялись мнениями о Санкт-Петербурге, о весенней погоде, которая именно в этом году выдалась особенно слякотной, хотя, слякотной она, если быть честным, теперь выдается не только каждую весну, но и каждую осень, и даже зиму. Поговорили о таянии полярных льдов и новом цикле потепления климата в Европе, а так же о сыром ветре с Финского залива – предвестнике утомительных приступов ревматизма. Потом, как водится, обсудили отдельные острые моменты во внутренней политике государства российского и глобальные тенденции политики мировой.
Вадим вежливо согласился с собеседником в том, что Соединенным Штатам Америки пора оставить в покое арабскую часть Азии и Восточной Африки. И с тем, что дальнейшее присутствие частей и подразделений американского экспедиционного корпуса в отдельных странах мусульманского мира приведет в итоге к эскалации насилия. Ради приличия Вадим поинтересовался у старика предназначением большой стеклянной колбы с ярко-оранжевой стрелкой внутри, об подставку которой он несколько раз цеплялся рукавом пуловера. Функционально колба напомнила ему компас, но подрагивающая стрелка, как обратил внимание Вадим, показывала куда угодно, только не в сторону географического Севера.
– Вы правы, молодой человек, это действительно компас. – Старик улыбнулся. – Но он не для нашего мира, поэтому полярность у него иная.
Видимо на лице Вадима отразилось сильное недоумение, поэтому старик пояснил:
– Я имею в виду, что это в нашем материальном мире компасы показывают направление на плюсовой полюс планеты Земля, совпадающий с географическим Северным полюсом. А мой компас ориентирован на плюсовой полюс Астрального мира, поэтому его стрелка указывает направление, в котором движется в данную минуту Астральный Вихрь.
– А зачем вам такой компас? – удивился Вадим.
– О-о, это крайне полезная вещица. Без знаний о точном направлении Астрального Вихря психосферная навигация бывает весьма затруднительной.
– Понятно, – кивнул Вадим. Хотя ничего ему, конечно, не было понятно: то ли старик и в самом деле с катушек съехал, то ли продолжает над ним издеваться. И Вадим решил перевести разговор в менее опасную плоскость. Он встал с дивана и приблизился к картине, висевшей на противоположной стене. Там в пламени большого пожара погибал город. А сверху, с горы, на гибнущий город смотрели чумазые ангелы с опаленными крыльями. Они стояли тесной группой и смотрели вниз. Художник изобразил всю мизансцену так, словно находился рядом и чуть позади…
Картина была небольшого формата – примерно в два стандартных листа писчей бумаги, но золоченая рама и почетное место на стене говорили о том, что старику она дорога.
– Копия? – спросил Вадим с видом знатока. – Надпись, если не ошибаюсь, на иврите…
Старик медленно поднялся с кресла и встал возле Вадима, попыхивая трубкой.
– Это оригинал, – произнес он, наконец. – Работа знаменитого художника и моего большого друга Глеба Портнова. Глеб умер десять лет назад. Как водится у настоящих художников, в полной нищете. А сегодня любую его картину на аукционах рвут буквально из рук. На прошлой неделе через "Сотбис" были проданы его "Потерпевшие". Какой-то коллекционер, пожелавший остаться неизвестным, отдал за эту работу два миллиона евро. Вот бы Глеб удивился…
– А как называется эта картина? – Вадиму не столько хотелось узнать подробности, сколько растормошить старика.
– Нет у нее названия, – буркнул Василий Александрович. – Глеб ее нарисовал лично для меня. В подарок. Незадолго до смерти. И назвать не успел. Или не захотел…
– Почему? – удивился Вадим.
Старик вздохнул и покачал головой.
– Здесь изображен один из эпизодов неканонической Книги Еноха. Вернее, его вольная трактовка. А надпись Глеб сделал по моей просьбе. Она не на иврите, кстати, а на арамейском. Это цитата из двенадцатой главы Книги Еноха: "И позвали меня – Енох, писец – и сказали мне: "Енох, ты писец праведный, пойди, объяви Стражам, которые оставили Высшее Небо, святое вечное место, и осквернились женщинами, и поступили, как поступают сыны человеческие, и взяли себе жен: "Вы вызвали великое разрушение на земле. И не будет у вас ни покоя, ни прощения грехов: и как они радовались о своих детях, погибель своих возлюбленных увидят они, и о смерти детей своих плакать будут, и будут вечно умолять, но не добьетесь вы милости и мира". Здесь Глеб запечатлел двадцать первых Стражей во главе с их главарем по имени Семиаза. Впереди, понятно, сам главарь. За ним остальные зачинщики небесного бунта, которые рангом пониже: Аратак, Кимбра, Саммане, Донейэль, Ареарос, Семиэль, Йомиэль, Хохариэль, Езекиэль, Батриэль, Сафиэль, Атриэль, Тамиеэь, Баракиэль, Анантан, Фониэль, Рамиэль, Асеал, Ракейэль, Туриэль.
– И в чем был бунт? Извините, я не слишком силен в Священном Писании.
– Цитирую по тому же источнику, – еще более сухо сказал старик. – "И когда сыны человеческие умножились, случилось, что в те дни родились у них прекрасные и миловидные дочери. И Сыны небесные, увидели их и возгорелись к ним страстью, и сказали один другому: "Придите, давайте выберем себе жен из детей человеческих, и родятся у нас дети". И Семиаза, бывший их лидером, сказал им: "Боюсь, в действительности, вы не согласитесь совершить дело сие, и мне одному придется расплачиваться за этот великий грех". И все они ответили ему и сказали: "Пусть каждый даст клятву, и все обяжем себя взаимными проклятиями не оставлять этот замысел, но совершить сие дело". Затем поклялись они все и обязали сами себя взаимными проклятиями в этом; сошедшие в дни Яреда на вершину горы, которую назвали они гора Ермон, потому что на ней поклялись они и обязали себя взаимными проклятиями". На картине Глеб изобразил вид с этой самой горы Ермон. А внизу, в пламени Вечного Проклятия, горят земные возлюбленные Стражей, которых они не смогли спасти…
Василий Александрович замолчал, опять сел в кресло и укутался коротким шотландским пледом. Вадим не составило труда догадаться, что сеанс связи окончен. А еще он понял, что со стариком придется повозиться несколько дольше, чем он планировал.
– Мне уйти? – уточнил Вадим, еще на что-то надеясь.
– Окажите мне такую любезность, юноша. С замком вы, надеюсь, справитесь. Защелка сама закроется. Идите, идите, я устал…
В темноте прихожей Вадим натянул свои влажные ботинки, захлопнул за собой дверь и спустился вниз по тускло освещенной лестнице. Но на улице не удержался и оглянулся на окна старика. Сначала они были темными. Видимо, тот успел выключить торшер. Но потом стекла озарились яркой вспышкой, а по стенам метнулись длинные тени. Вадим вернулся назад. Почти минуту он слушал длинные гудки вызова из динамика домофона, и с каждым следующим гудком тревога только нарастала. Тогда он позвонил в соседнюю квартиру, представился врачом из скорой помощи. Но на громкий стук в дверь старик тоже не отозвался. Зато на лестничную площадку выглянула озабоченная соседка в засаленном переднике.
– Что-то случилось, – живо поинтересовалась она.
– Позвоните в милицию, – попросил Вадим. Ему показалось, что из-за двери идет запах гари. – Только срочно. Пожилому человеку плохо. Придется, видимо, взламывать.
Пока соседка соображала, что от нее требуется, старик открыл сам. Сначала кивнул женщине: мол, не нужно никуда звонить, мол, все в порядке, а потом с укором посмотрел на Вадима.
– Я от вас избавлюсь, наконец, молодой человек? Или это у нынешней молодежи хобби такое – надоедать пожилым людям?
– Я никуда не уйду, пока вы мне не объясните, что происходит, – решительно заявил Вадим. Но выражение лица у Василия Александровича было спокойным, а в глазах застыло лишь удивление.
– Может, мне и вправду милицию вызвать? – поинтересовалась соседка. – Пусть они выяснят в отделении, кто таков. А то мало ли. Время сейчас неспокойное…
– Спасибо, Виктория Глебовна. Я пока и сам в состоянии справиться с пустяками…
Когда Вадим вернуться в гостиницу, он чувствовал себя так, словно его отжали в барабане стиральной машины. Не было сил ни говорить, ни думать. Вадим смог только дотянуться до пульта большой телевизионной панели и пробежаться по тридцати доступным каналам. Подавляющую часть телеэфира занимали ток-шоу. На одном канале мелькнули новости, на другом – кадры смутно знакомого черно-белого фильма. Вадим вяло попытался понять смысл происходящего на экране, но не смог. Глаза стали сами собой слипаться, а в памяти опять всплыли туманные контуры Солнечногорска. Последнее время город детства стал приходить к Вадиму во сне слишком часто…