* * *
Всю тяжесть переговоров с Янтарем сразу взяла на себя тетка Нина. Вадим смог только выдавить из себя пару невнятных фраз, да и то, судя по всему, не в тему…
– Тарик, я же не просила отвезти Вадика на Материк, – искренне возмущалась тетка. – Сам посуди, разве твоей матциклетке сто пятьдесят километров – это крюк? И не крюк вовсе, а так – забава одна. Мы же тебе и за бензин отдельно оплатим…
Вадим поймал на себе цепкий взгляд Янтаря и с готовностью кивнул. Конечно, мол, заплатим, какой разговор. И за бензин, и за беспокойство, и за все остальное. По самому выгодному тарифу…
– Ну что, Тарик? – продолжала наседать тетка Нина. – Заодно и поохотишься. Ты же сам давеча говорил, что трех лис где-то в тех местах подстрелил. Еще парочку подстрелишь – и то дело…
Янтарь молчал, с шумом отхлебывая душистого варева из огромной кружки с надколотой ручкой. Смуглое и скуластое лицо молодого охотника оставалось непроницаемым. Сколько Вадим ни вглядывался, так и не смог понять, о чем тот думает. По годам они были почти ровесниками, а по виду этого нельзя было сказать. Выглядел Янтарь заметно моложе Вадима.
На странном имени – Янтарь, настоял, как рассказывала тетка Нина, его дед. Из каких глубин подсознания малограмотный эвенк-охотник выудил столь мудреное для здешних мест слово – никто не понял, но возразить главе большого рода не посмели. Так и записали в свидетельстве о рождении сына – Янтарь Михайлович. Правда, соседи к его чудному имени привыкнуть так и не смогли, поэтому пользовались более легким для слуха сокращением – Тарик.
– У него одёжа имеется? – Охотник презрительно покосился на пуховую куртку Вадима. – В такой шкурке околеет, поди, через полчаса, а отвечать мне…
Тетка с готовностью закивала.
– Я тулупчик в дорогу снаряжу, Тарик. Ты не думай. Что я ему, не родная что ли? Племянника, поди, не заморозить хочу. Значит, договорились?
– Куды ж вас деть, теть Нин, – проворчал парень и уставился в угол.
Вадим непроизвольно посмотрел туда же, но ничего особенного не заметил. Угол, как угол…
– Пущай с самого утра ко мне приходит. Лучше на рассвете. Надо пораньше выдвигаться, чтобы до темноты успеть…
Вадим облегченно вздохнул и разжал, наконец, кулак. Примета его опять не подвела. Если держать правую руку крепко сжатой, то все задуманное обязательно сбудется…
– Спасибо, теть Нин, – поблагодарил Вадим, когда они уже шагали по скользкой дороге к дому. – Меня сегодня совсем заклинило. Трех слов связать не мог…
– Может, так оно и лучше. – Тетка закуталась в серую шаль из козьего пуха. – Ты не думай, Тарик – парень хороший. Но тараканов у него в башке не меньше, чем у него же за печкой. Все один, да один, как бурчук какой. Сколько ему говорили: женись, женись. А он уперся – и ни в какую. Чужих он сильно не любит…
Дорога к теткиному дому была короткой, но цепкий ветер успел пощипать лицо. Вадим опустил подбородок и приподнял шарф. Осень в Солнечногорске оказалась короткой. В этих широтах вообще все времена года, кроме зимы, долго не задерживались. Еще только весна началась, а тут, смотришь, уже и лето на пороге, которое без лишних предисловий переходит в осень, за которой опять наступает зима – долгая и мучительная как европейское средневековье со всеми своими войнами, интригами, пандемиями и редкими проблесками античности, собранными в монастырских библиотеках…
– Задумался-то чего? – поинтересовалась тетка.
– Да вот, думаю, надоели мы тебе, хуже горькой редьки, – усмехнулся Вадим. – Мало того, что сам свалился нежданно-негаданно, так еще и Мануэлу с собой притащил. Уже больше месяца хороводимся. Все никак уехать не можем…
– Вадик, деточка, грех великий мне так думать, но если вы и на год у меня задержитесь, я только рада буду. Ведь, почитай, последний разок-то и видимся. Сколько ты не приезжал?
– Да лет двадцать пять, – признался Вадим.
– А я что говорю? И в другой раз уже не приедешь – это точно. Что вам городским здесь делать, в нашей сторонке? Сюда и сам Господь Бог лишний раз не заглядывает, прости меня, Господи, грешную, за такие слова! – Тетка украдкой перекрестилась, повернувшись в сторону далеких маковок местной церквушки.
Вадим представив, как отреагирует Мануэла, если он засобирается сюда второй раз, и хмыкнул. Суровые реалии глубокой российской провинции с ее извечными бытовыми неудобствами выдержать было не просто. Даже ему. А каково Мануэле – можно было только догадываться. Причину отсутствия в городе международного аэропорта ей еще можно было хоть как-то объяснить. Как и тот странный факт, что ближе ста километров здесь нет ни одного гипермаркета. Но в необходимость существования деревянного клозета с квадратной дырой в полу, щелястого, кривого, продуваемого зимой всеми ветрами, она, похоже, так и не смогла поверить. Вадим постарался, конечно, максимально утеплить отхожее место, заткнув все щели старыми одеялами, поскольку другого варианта не оставалось, но Мануэла все равно отказывалась верить, что таким сооружением многие русские пользуются всю сознательную жизнь…
– Теть Нин, как ни крути, другого варианта нет. Пора тебе в Омск перебираться, – заключил Вадим. – Даже если не уживешься с матерью, так в отдельную квартиру заезжай. Мне отец ее оставил. И она сейчас все равно пустая стоит. Там будешь сама себе хозяйка.
– Куда мне отсудова? – отмахнулась тетка. – Я ж говорю: дом мой тут. А кому я нужна в этом вашем Омске?
– Да какой здесь, к чертям, дом! – Вадим сплюнул от огорчения. – Одно название, а не дом. Он же завалится скоро. В лучшем случае, еще пару зим простоит. Омск – тоже не Европа, конечно, но гораздо ближе к цивилизации… Теть Нин, двадцать первый век давно, а в Солнечногорске люди так живут, будто только вчера крепостное право отменили. С матерью, кстати, мы уже обсудили этот вопрос по телефону… Она двумя руками "за". Она говорит, что мне лучше забрать тебя с собой. А то, говорит, ты потом передумаешь. Да и Мануэла ультиматумы постоянно ставит. Не хочет тебя здесь оставлять. Так это… в общем… с нами поедешь? Да?
Но тетка опять ушла от прямого ответа. И весь вечер просидела в рассеянной задумчивости. Вадим даже испугался: а не перегнул ли он палку этим своим напором, не обидел ли ненароком? В ее возрасте решиться на изменения не просто. А тут не только место жительства предстоит сменить, но и весь образ жизни. И с этой мыслью Вадим провалился в очередной беспокойный сон. И когда подскочил от звонка будильника, то с удивлением узнал, что проспал, без проблем, почти шесть часов. Проснулась от звонка и Мануэла. Не слушая протесты Вадима, она завернулась в теплый халат, прошлепала на кухню, борясь с зевотой, настрогала горку бутербродов с ветчиной, сыром и майонезом. Парочку Вадим честно съел, остальные, которые не смог впихнуть в себя, Мануэла запаковала в бумажный пакет и сунула в рюкзак. Туда же полетел и термос с горячим кофе.
– Зачем? – поморщился Вадим.
– Не помешает, – кротко сказала Мануэла и подперла щеку кулачком, глядя на Вадима глазами преданной собаки, понимающей, что хозяин опять оставляет ее одну.
Вадиму стало тоскливо.
– Ну чего ты? Я же туда и обратно. Я быстро.
– И что там потерялось? – не сдавалась Мануэла.
– Еще не знаю, – признался Вадим. – Но надеюсь узнать…
Версия с Комбинатом окончательно завела его в тупик. Если тупиком окажется и последняя тропинка, то поездка в Солнечногорск вообще будет бессмысленной. Но пока оставалась хоть маленькая надежда, Вадим отступать не хотел…
Про воинскую часть в окрестностях города старожилы Солнечногорска вспоминали неохотно. Да и воспоминания эти были путаны. Одни утверждали, что когда-то там стояла точка ракетчиков, приводя тому массу доказательств в виде ярких воспоминаний молодости, другие уверяли, что это были связисты. Третьи категорически настаивали на летчиках. Правда, ракет, самолетов или даже самой захудалой и маломощной РЛС никто вспомнить не мог. Но сходились все в одном – часть за городом была секретной. Отсюда, видимо, и вытекали все предположения. Кого еще в СССР можно было засекречивать, кроме ракетчиков, связистов или авиации? Не стройбат же, в самом деле, прятать в высоких широтах от вражеских спутниковых систем?
На многое Вадим, конечно, не рассчитывал. Часть вывели или расформировали. Это произошло еще в середине 80-х. С тех пор тридцать лет, как минимум, прошло. Да и отступали военные по всем правилам фортификационной науки. Даже "бетонку", которая вела к части, разобрали. Остались только рытвины и колдобины, чтобы и желания не возникало в ту сторону смотаться у разных любознательных личностей. Секреты свои, надо полагать, военные надежно похоронили еще и направленными взрывами. Один почти глухой и полуслепой дед смог вспомнить, что весной 87-го несколько дней с той стороны доносились подозрительные звуки. Мол, сегодня от имущества военной части остались лишь рожки да ножки. …
Но было некое "но", которое и не давало Вадиму покоя. Никто из тех, с кем он говорил, лично этих "рожек и ножек" не наблюдал. Все знали, что там ничего не осталось, но чего именно не осталось – не знал никто. Как-то ловко все эти старожилы уходили от ответа даже на прямо поставленные вопросы. Складывалось такое впечатление, что не хотели отвечать. Вот и Янтарь упирался до последнего, хотя сам-то он бывал в тех местах неоднократно. В общем, Вадим был готов ко всяким случайностям. И даже если бы поездка в самый последний момент сорвалась, то не удивился бы ни сколько. Мало ли уважительных причин можно придумать. Снегоход сломался, например.