Проводница при первой же возможности ретировалась в сторону своего купе, нео вскоре, правда, вернулась. И уже не одна. А в сопровождении бригадира состава и скучающего сотрудника транспортной милиции.
– Галя, спокойно, не нервничай, Галя, – придерживал ее за локоть бригадир.
– Вот она, вот! – Проводницу трясло от обиды. – Пока не арестуете, я отказываюсь работать! Это что же получается, люди дорогие? Теперь каждая, понимаешь, курица может человека за волосы таскать, да еще и обзываться при этом?
Мануэла сохраняла ледяное спокойствие. Она даже головы не повернула на шум. Спокоен был и Вадим. Свидетелей конфликта нет. И все правонарушение тянуло, по его расчетам, максимум на сто евро.
– Боря, утихомирь своего работника, – попросил милиционер, обращаясь к бригадиру. – Галя, да замолчи же ты, наконец. Работать мешаешь! Предъявим документы, граждане пассажиры.
Вадим с Мануэлой переглянулись и дружно залопотали по-испански.
– Не понял? – опешил страж порядка. – Галя, это у тебя иностранцы?
– Какие там иностранцы. Засранцы они, а не иностранцы. Прикидываются, – отмахнулась проводница, но на всякий случай притихла, пока озадаченный милиционер с помощью жестов и английского в рамках школьной программы пытался выяснить гражданство двух пассажиров.
– О, е-е-е, – быстро закивал Вадим, переходя с испанского на английский. – Грис, спэниш…
Милиционер несколько раз внимательно пролистал паспорта. Действительно, иностранцы – Мануэла Сороа и Вадис Костакис. Она – гражданка Испании. Он – гражданин Греции. Визы на первый взгляд были в порядке. Но Галя продолжала настаивать, что "эта вот гражданка" основательно испортила ей прическу, обзываясь при этом нецензурно. Иностранка нервно лопотала по-испански. Что именно она пыталась сказать, русский милиционер понять никак не мог, но в том, что испанка может хорошо владеть русской нецензурной лексикой, он все же усомнился.
– Галя, ты ничего не попутала? – Сняв фуражку, милиционер вытер лоб рукавом форменной рубашки. – Смотри, доведешь ты нас до международного конфликта.
– Чего это я попутала? Говорю же, вцепилась в меня, как макака в банан, и давай головой об дверь прикладывать. Вот, смотри, у меня царапина осталась посреди лба!
Бригадир озадаченно переводил взгляд с одной женщина на другую и только покрякивал:
– Во, блин, дела!
Впрочем, как Вадим и предполагал, все закончилось миром. Бригадиру, отведенному в сторонку, жестами было предложено за урегулирование конфликта сто евро. Бригадир воспринял предложение более чем благосклонно. Проводницу Галю, чтобы тоже не таила обиды, Вадим отблагодарил отдельно – двадцаткой. А когда все разошлись, Мануэле доходчиво объяснил, что в общественных местах силовыми методами проблемы не решают. Она все поняла правильно, и уже к вечеру две женщины нашли общий язык. С тех пор в вагоне был мир. А когда Вадим добавил Гале еще одну купюру в двадцать евро, та в благодарность всю дорогу никого к ним в купе не подселяла. А теперь и хороший кофе для своих иностранных пассажиров где-то ухитрилась раздобыть.
Вадим сделал еще один большой глоток и зажмурился, смакуя вкус зерен венской обжарки. Мануэла подперла кулачком подбородок и с задумчивым любопытством смотрела в пыльное окно, где в серой дымке был русский пейзаж. Он не менялся уже вторые сутки. За окном величественно проплывали одинаково бескрайние степи, мелькали редкие шеренги деревьев, россыпи кустарников, бетонные и деревянные заборы, мусорные кучи и умершие своей смертью дома.
– О чем задумалась, красавица? – улыбнулся Вадим. – Я же тебя предупреждал. Поменьше смотри в окно. Если два дня непрерывно смотреть на русские поля и перелески, такая экзистенциальная тоска закрутит, что мало не покажется…
– Говори медленно. Я не понимаю…
– Извини. Хочешь, я расскажу тебе русскую народную сказку. Про сестрицу Аленушку и братца ее Иванушку. Или про лису и медведя.
– Не надо. Потом. Расскажи не сказка, а про жизнь. Про мама и папа.
Еще полгода назад она не понимала по-русски ни слова. Теперь даже говорила довольно сносно. И просила Вадима разговаривать с ней только по-русски. Впрочем, Вадим и не возражал. Если уж решила Мануэла обрусеть, то обрусеет. Упорства баскской аристократке было не занимать…
– Про жизнь мне не очень интересно. Что я могу о жизни рассказать? Я о ней и не знаю ничего. О себе разве что рассказать? Да и то нечего. Родился. Вырос, как видишь. Выучился в университете. Потом работал. Как все…
– Нет, не как все. Каждый своя жизнь. Мы сейчас едем смотреть твой Родина. Это интерес.
– Да уж, интерес! – Вадим хмыкнул, поправил скатерть и непроизвольно покосился в окно. – Ничего интересного там нет, на моей Родине. Ты даже не представляешь, какая это дыра… Ладно, птичка моя, давай-ка не будем грустить раньше времени, а просто в ресторан сходим. Еда – это лучший способ разогнать дорожную тоску…
Но вагон-ресторан оказался закрыт. Вадиму удалось найти только полусонного официанта, сосредоточенно пускающего сигаретный дым в потолок тамбура. Он и сообщил, что повар только недавно заснул, поэтому раньше обеда не проснется.
– У нас нефтяники почти до утра гуляли, – добродушно рассказал официант. – Обслужить-то я вас могу, но сразу предупреждаю, что из горячего – только шницель.
Вадим взглянул на Мануэлу и согласно кивнул. Пусть будет шницель. Себе он попросил чай, пакетик чипсов, плавленый сырок и булочку, которая оказалась весьма черствой. Зато в ресторане в этот утренний час было пусто, и никто не лез под руку с идиотскими вопросами.
Мануэла поковыряла вилкой клейкий рис и подняла грустный взгляд на Вадима.
– Ты меня любить?
Глаза у нее черные, пронзительные. И смотрит, как очередью стреляет…
– Почему молчал? – Мануэла нахмурила густые южные брови.
– Я обдумывал твой вопрос, – отозвался Вадим. – Конечно, я тебя люблю. И не вижу никакого повода для сомнений.
– Я совсем не похоже на русская девушка?
Мануэла улыбнулась. Она не умела долго хмуриться.
– Русские девушки тоже разными бывают, – философски заметил Вадим. – Просто мне не стоило тащить тебя в такую даль. Улетела бы спокойно в свою Барселону. Там красиво и тепло. Там у тебя есть работа, клиенты. А я бы через пару недель к тебе прилетел.
– Без тебя никуда не уеду. – Мануэла от волнения перешла на испанский. – Мы вернемся в Барселону вдвоем. Я не могу оставить тебя здесь одного даже на сутки. Я очень боюсь. Вокруг тебя происходит что-то странное. Я ничего не понимаю, и это меня пугает. Мне не нравится в вашей России. Мне не нравятся люди, с которыми ты встречаешься. Единственный раз я оставила тебя на неделю. И что? Когда вернулась, то нашла тебя уже в больнице с переломанными ребрами и разбитым носом. Вот скажи: это нормально?
Вадим в ответ пожал плечами. Его предупреждали. Он не послушался и получил по заслугам. Столкнулся со стайкой пацанов, которая расположилась у подъезда, прихлебывая дешевое пиво из пятилитрового "снаряда". Сначала, как водится, они попросили закурить. А там слово за слово и пошло-поехало. Как его повалили на грязный снег, Вадим еще помнил. Помнил, что старался прикрывать лицо. А дальше полная темнота. Обрыв пленки. Хорошо еще соседи услышали шум и спугнули шакалят. И хорошо, что вовремя вызвали "скорую". В результате Вадим отделался только месяцем на больничной койке. Могло быть хуже…
– Я знала, что у вас большая страна, – грустно сказала Мануэла. – Но даже представить себе не могла, насколько она большая…