Конец всего выглядел очень странно. Это была не стена, не поворот и не тупик. Не обрыв и не морской берег. Все кончалось очень странно и подозрительно. Гудящий проспект, машины, безостановочно мчащиеся по нему, барьерное ограждение, тепловая коммуникация, одуванчиковые проплешины, рытвины и канавки – все это обрывалось в Конце всего, как какой-нибудь перекушенный кусачками провод или ровно спиленный пень.
Дальше не было ничего. В Конце всего исчезали машины, исчезали люди, исчезала теплотрасса, одуванчики и прочие травки.
Ровно так же и машины, и канавки, и люди появлялись из ничего и, ничего не замечая, спокойно направлялись в противоположную от ничего сторону.
Конец всего был серого тротуарного цвета.
Антон Павлович протянул к нему палец, желая убедиться, что Конец всего не снится ему, а действительно существует, и палец исчез, как стертый ластиком. Антон Павлович в страхе выдернул палец назад. Выдернутый из Конца всего палец сделался холодным, восковым и не разгибался. Антон Павлович испуганно подул на него, подергал, покусал ноготь, помахал рукой. Наконец палец защипало, по нему побежали колючие мурашки, и палец порозовел и зашевелился.
"Какой ужасный конец у всего"! – ужаснулся Антон Павлович и поскорее пошел от Конца всего обратно, вдоль барьерного ограждения и тепловой коммуникации к своему тротуару.
Навстречу Антону Павловичу иногда шли люди, так же как он недавно, спешившие к Концу всего вдоль барьерного ограждения.
"Ну-ну", – угрюмо думал Антон Павлович при виде встречных.
"Бегите-бегите", – угрюмо думал Антон Павлович при виде встречных.
"Я-то знаю, к чему вас это приведет", – угрюмо думал Антон Павлович.
"Так вам и надо!" – угрюмо думал Антон Павлович.
"Трам-пам-пам!" – угрюмо думал Антон Павлович.
Антон Павлович не оглядывался на Конец всего. Ему было страшно.
Возвращаясь от Конца всего и не оглядываясь, Антон Павлович сперва так торопился и так боялся, что не мог уже точно определить, долго ли возвращается и не пропустил ли он свой тротуар.
Тогда Антон Павлович стал время от времени наклоняться и заглядывать под трубу коммуникации, в надежде обнаружить за ней что-то знакомое. Тротуаров за трубой оказалось, к его удивлению, множество. К ужасу Антона Павловича, все это были совершенно одинаковые, совершенно обыкновенные битые асфальтовые тротуары из тех, что обыкновенно ведут неизвестно куда, сворачивают куда хотят и кончаются неизвестно чем.
И опять, теперь уже с левой стороны от Антона Павловича, тянулось бесконечное барьерное ограждение. И опять мимо Антона Павловича проносились машины.
"Что, если и в ту сторону все кончается Концом всего?" – с ужасом подумал Антон Павлович и тут же почувствовал, что, вероятнее всего, это и было именно так.
"Где же мой тротуар?" – с ужасом заглядывая под коммуникацию, думал Антон Павлович.
"Что же мне делать?" – с еще большим ужасом думал Антон Павлович.
Наконец в конце барьерного ограждения опять показался Конец всего, и, больше не раздумывая и не выбирая своего тротуара, Антон Павлович в панике бросился под теплопроводную коммуникацию, прополз, резко распрямился и крепко треснулся головой о ржавое теплопроводное брюхо. Из глаз несчастного посыпались искры, но среди их обидного сияния разглядел Антон Павлович знакомую голубую коляску.
Антон Павлович пронзительно закричал и помчался по тротуару вниз – догонять маму.
Но бедный Антон Павлович! Он так и не догнал маму и свою коляску. К несчастью, Антона Павловича разбудил его собственный пронзительный крик…
Глава 11
И тьма главенствует над миром
Стояла глубокая и беспросветная майская ночь.
Галактика угрожающе грохотала.
Грозовые перекаты полностью скрыли от жителей мегаполиса Млечный Путь; скрыли тротуары, проспекты, аптеки, троллейбусные остановки и гаражные товарищества.
За тучами скрылись Сириус и Венера, Альфа и Омега, одинокая Альтарес, Лира и Ригель. Скрылся круглосуточный магазин "Полтушка", бульвар и бульварные скамейки. Скрылись голуби, вороны, черные коты Феклисты Шаломановны и сама ясновидящая вдова.
Укрылись за космическими вершинами царица тьмы Альтаир, Большая Медведица и ее Медвежонок, Альдебаран и таящийся в его серебряных рунах Шаула.
Шквальные порывы достигали ужасающих километров в секунду. Ветрило с урчанием обрушивался на столетние тополя и клены и, вырывая их с корнем, швырял на газоны, спичками ломал пополам фонари и обрывал линии электропередач.
Струны телефонных проводов натягивались над беспомощным городом и рвались, выбрасывая в ночь черные шипящие проволоки. Словно черные потоки Стикса, неслись, смывая на своем пути земляных червяков, магистральные реки.
В грохочущих всполохах крутились тарелки параболических антенн.
Блистали молнии…
В окне шестого этажа дома № 13-бис метался призрачный голубой огонек.
Это Антон Павлович Райский искал при помощи карманного фонарика "Русь" Льва Борисовича Добужанского.
– Где же ты, негодяй? – спрашивал Антон Павлович у Льва Борисовича, но тот лежал тихотихо, спрятавшись от Антона Павловича за диванный валик.
Антон Павлович заглядывал под письменный стол, шарил во тьме руками, отодвигал секретер и, поблескивая окулярами, пристально вглядывался в книжные полки. Все было бесполезно. Ненавистный мстительный Лев, этот призрак кафедры "Терлита", злопамятный Монте-Кристо Литкульта, исчез, точно провалился сквозь землю.
– Ну и черт с тобой! – обессилев от поисков, сдался наконец Антон Павлович и обратил свой мерцающий окулярами взор на шахматную доску.
По клеткам скользнул призрачный луч карманного фонарика "Русь".
– …Тротуар, тротуар! Сейчас я вам покажу тротуар! – мрачно пробормотал Антон Павлович, черной тенью склоняясь над клетками.
Фигурки зябко жались друг к другу в ожидании своей участи.
– Ну?! – обращая на них свой гнев, сухо прошипел Антон Павлович. – Что молчите? Языки проглотили?! Будет вам сейчас на орехи! – пообещал он, раздумывая, кого бы съесть, и зрачки его вскоре заострились на члене шахматного клуба Дома детской дружбы "Орленок".
– А! Карпуша! А я все думаю, куда ты запропастился? Не пишешь, не звонишь… Только гнусные статеечки тискаешь… Не хорошо, ай-ай-ай, как нехорошо, Карпуша… А как же старая дружба? Пионерские зорьки? Лицо коммунистической партии?.. – Тут у Антона Павловича сделалось очень неприятное лицо, которое расступилось неприятной улыбкой.
– Ну-ка, пойди-ка ты сюда! – Антон Павлович протянул руку в направлении друга детства.
Обреченный Вениамин Александрович застонал во сне. Ему виделась нагая Маша Кукушкина, летящая на зеленом редакционном столе совещаний над городом. Машу Кукушкину озаряли вспышки молний, похожие на северное сияние.
Антон Павлович пощекотал Карпова ногтем за шеей.
Вениамин Александрович задергался во сне, замотал головой и забулькал…
Но Антон Павлович, как будто передумав есть его, отпустил Карпова обратно на клетку.
– Ладно, Карпуша… С тобой потом… – зловеще пообещал Вениамину Александровичу Антон Павлович и, приподняв Людмилу Анатольевну, задумчиво помахал женой над клетками.
– Ам! – сказал Антон Павлович за Людмилу Анатольевну, обращаясь к Феклисте Шаломановне.
Ясновидящая промолчала.
– Ам! – сказал Антон Павлович за Людмилу Анатольевну, обращаясь к младшему корректору.
Но Виктор Петрович тоже молчал.
– Ам-ам. Ам! – еще более грозно шамкнул Антон Павлович на Виктора Петровича, написавшего название романа "Вечная сушь" через "Ч"…
Но отважный Виктор Петрович не испугался…
Виктор Петрович смотрел на Антона Павловича с той же непримиримой ненавистью, с какой Антон Павлович смотрел на него.
Антон Павлович заговорщицки подмигнул Виктор Петровичу.
– Знаю-знаю… дружок. Дай тебе волю, в миг бы меня проглотил! Ам! И все… и нет Антона Павловича, так, братец? – почти дружелюбно заговорил с Виктором Петровичем Антон Павлович и еще больше разулыбался.
– Но нет тебе воли…. Нет! Понимаешь, братишка? Вот клеточка. Вот ты. Тут тебе и вся твоя воля. Ни туда ни сюда, сам понимаешь, не денешься, – все еще радовался Антон Павлович, когда Виктор Петрович вдруг оттолкнул правую руку Антона Павловича и левой рукой Антона Павловича перепрыгнул на безопасную клетку, загородив собой от Людмилы Анатольевны и Вениамина Александровича и ясновидящую вдову.
Напуганный, удивленный и растерянный, смотрел Антон Павлович сверху вниз на свою шахматную доску.
Фигурки по-прежнему стояли молчаливо и неподвижно. Призрачный луч карманного фонарика "Русь" скользил по головам, и в его призрачном, таинственном свете, в зверином вое заоконного ветра, громовых раскатах и всполохах молний Антону Павловичу померещилось вдруг, что фигурки шепчутся, ухмыляясь.
И тогда Антон Павлович свел правую руку с зажатой в ней женой в кулак и с силой грохнул кулаком по центру доски. Фигурки подпрыгнули и притихли.
Людмила Анатольевна закричала во сне. Но Людмила Анатольевна только зря разевала рот. Во сне ее крика все равно никому не было слышно.
– То-то же! – сквозь зубы процедил Антон Павлович, и тут квартиру Райских пронзил оглушительный и визгливый дверной звонок…