- Извините, я нужен? - Витя заглянул в наши покои.
- Раздражают меня молодые люди. Слишком похожи на меня. Но вас, Виктор, я уважаю. Даже в провинции надо быть отважным до дурости, чтоб сметь жениться на такой картине. Она сегодня на балконе показала, как расстегивается ее халат. Правда.
Ларионов прытко поднялся и перехватил Витины руки.
- Витя, вы ж понимаете, кто это говорит и для чего… Не унижайтесь.
- Старый, бери мальчика, замерь по мусоропроводу уровень потолка, и расчищайте - на этаж вверх, на этаж вниз. Глядите, как там с целостью. Я с архитектором в зал. Степан Иваныч, первое, нужно два бинокля. Второе, рот пореже открывай.
В зале два солдата метали штык-ножи в кусок фанеры.
- Кто такие?
- Караул.
- Пошли на хрен отсюдова!
Бегом архитектор доставил бинокли, пахнувшие вещевым складом, с белыми номерами на чехлах.
- Свет. Включайте все. Какая стена к мусоропроводу? Берите бинокль и вон с угла - мне навстречу, ищем дырку в стене. В самом верху, напротив подвески. Или выше. Повреждение штукатурки, потеки, пятно - сразу поднять клешню, я подойду.
Час миновал в хождении с запрокинутой головой.
Я размял пальцами шею. Ларионов, постукивая очками о бинокль, кряхтел.
- Отсвечивает… У меня чистая стена, - плюнул на платок и протер очки, слепо взглядывая в меня. - У вас как?
- Одна трещина. Вон.
Мы уставились ввысь, как звездочеты.
- Да, - признал Ларионов. - Но как ниточка.
- А выше по ней? Расколупано, видно? Краснеет. Похоже, отвалилась штукатурка и торчит кирпич. Кирпич красный в стене?
- Клали красный.
- Трещина - ступенями вниз и вправо. Все время вниз и вправо тянет, что значит?
- Штукатурили небрежно. Или сырая стена.
- Я не про то. Трещина повторяет шов кладки. Значит, пьяные каменщики внутреннюю стену гнали тяп-ляп: кладка не смыкается, есть пустоты, ход. Садитесь теперь или лежа - как удобней - и глаз оттуда, где кирпич виден, не спускать.
Ларионов уселся. Смотрел-смотрел и просипел:
- А чего мы ждем?
- Если с трещины на подвеску прыгнет крыса, то деревня их на подвеске. Всех положим брюхом вверх.
- И сколько так сидеть?
Расположившись рядом, я думал: сколько так ждать? У стаи гибкий распорядок - она кормится наоборот человеку, когда он спит. Когда не шумят шагами. Но так, если не шибко наплодились. Если в одну смену успевают жрать. Если нет - могут и белым днем.
Я усмехнулся потолку: вам видно меня, глаза зеленые?
Надежней ждать до утра. А вдруг шалый какой понесется сейчас попить? Или тетка бросится с подвески от похоти доминирующего самца? Я погасил свет, оставив лишь дежурное освещение. Будто люди спят.
- Плохо видно, - забеспокоился Ларионов.
Стадо потечет, увидишь. Я еще придумал:
- Степан Иваныч, дуйте к Старому. Пусть подымит в мусоропровод, он знает. И бегом назад!
Сам уставился в бинокль: уже не виден кирпичный бок, виден ручей серого света меж стеной и подвеской, когда пойдут - там зарябит. Худо, коли метнется одна - намучаешься, вдруг почудилось? Закукуем до утра. Бежит. Борзо бегает архитектор, я отнял бинокль от глаз и погладил натертые веки: а, это Витя.
- Куда смотреть? - выпалил он.
- Вон, гляди за моей рукой, трещина, по ней до потолка - ход, если есть, там. На стену не пялься, ляжь и спокойно смотри на полосу между стеной и подвеской: стадо запрыгает через нее. Гляди, чтоб на морду не упало. Чего там Старый?
- Владимир Степанович велел передать: полукольца мусоропровода смещены разносторонне, множество щелей…
- Не кричи ты…
Он зашептал:
- Не можем расчистить, Ларионова Владимир Степанович отправил дымовую шашку искать. Я хотел вас спросить… Тогда, у мясокомбината, если бы вы или кто-то, вот попал им на тропу - что было бы?
- Да кто ж полезет? Водопойная тропа видна, на два шага отступил и - в стороне. Если только молодняк сдуру по штанам попрыгает. Другое дело, если они переселяются…
- Вы видели?
- Не, я не видал. Граф Алексей Иваныч Мокроусов в прошлом веке видал, в его бумагах описание, как из горящей усадьбы шла стая - кошки прыгали на плетни, а мужики на елки. Хотя сколько там с одной усадьбы? Под тыщу. Угроза не в числе, в сплоченности. Когда поджимает - люди уносятся россыпью, а крысы пробиваются потоком: доминирующие самцы в головах, впереди всех - разведчики из подчиненных. В середке ведут баб, немощных и слепых, крысиного короля, если имеется; подчиненные замыкают. Тогда опасно, надо слушать.
- Что?
- Крысы же разговаривают. Кашляют. Шипят, если ты ее шваброй под батарею прижал. Хрипят, когда дерутся за бабу. Самое тошнотное - чистый визг. Навроде "мама" кричит. Давилка ей хребет перешибет… Прошлый год на Арбате стройку чистили, экскаватор ковшом сразу три гнезда выворотил, мамаши прыг-прыг из ковша, а крысята с грецкий орех, в пуху - знаешь, как орали? Я не могу слушать. Поэтому больше ядами работаю. Вот, а еще есть свист. Граф Мокроусов вывел: прежде похода альфа-самец, доминирующий, обязательно свистит. И не тихо. Услышишь - сразу тикай.
- Если не успею?
- Никто тебя не слупит! Я вон сколько воюю, про одну только смерть слыхал: дворника после войны загрызли. Он утром мел под высоткой на площади Восстания, а одна старая грызла угол мусорного бака. Деревянные баки были, Старый помнит. Он метлой замахнулся - тварь завизжала, на дворника попрыгали. Говорят, даже с дерева прыгали. Он, как бочка, покатился. Народ кричал, приехали пожарные, а только кости отбили. Но это после войны. Это время надо представить: две тыщи укусов в год. Во дворах "ворошиловские дачи" - сараи с курами, всегда зерно, вода. Девяносто пять домов из ста закрысены. В ЦУМ перед открытием пускали фокстерьеров - каждый выкладывал по двадцать пять хвостов. Во! Хотя Старый в дворника не верит ни хрена. Да он и Мокроусову не доверяет. Как мужика уважает, а как ученого нет. Граф работал любительски, с закидонами такими…
Я покосился на порученца - пластался покойником, загородив глаза траурным биноклем, - и добавил:
- Меньше слушай. По правде, это вопросы зоопсихологов. Мы - дератизаторы, истребители. С узкой специализацией. Старый волокет в объектах общепита, жилые помещения; я - заводы, склады. На открытых территориях - на рисовом поле, вдоль теплотрассы - уже поплаваем. Да в России почти никто не тянет открытые территории - плохо финансировали это направление, школы своей не сложилось. В прошлом веке ты один и ловишь, и яд, и психологию… А я сейчас и не вспомню, сколько у пасюка чешуек на хвосте. Штук двести. Ухо - в треть головы. Пойду найду тебе сменщика. А?
- Я еще хотел спросить, - давился словами парень. - А вас, самого. Никогда не тянуло?
- Чего?
- Войти. Когда они двигаются. В них. Слышите? Вы здесь?
- Смешно. Мокроусов вывел такую идею: крыса не умирает сама по себе. Когда седой наскучивает хищнический образ жизни, она отдается кошке. Но кошка не дура. Поиграет и бросит, как бы ни скучала. Граф многое предсказал в дератизации, но иногда блудил по-глупому. Написал: крыса живет семь лет. А она - две зимы. Увидишь крыс, кричи "ура".
И на крыльце врезался в его невесту - как пахнет! Крепко встряхнула меня за плечо.
- Вы зачем сказали ему?! Про балкон? Что я…
- Не хочу общего с тобой. Какие ж духи у тебя! - Я торопился дальше по бульвару.
Она не отставала. Задыхаюсь, если вижу ее губы.
- Поговорим!
- После, мать.
- Сейчас! - Хватанула меня за шиворот, рубашка резанула горло, я замахнулся локтем - она не отпустила, вздрогнули брови, подбородок, ресницы, заплясали губы. Я отвернулся - ну вот.
Говорила она медленно, убирая слезы свободной рукой.
- Сейчас. Успокойтесь, я никогда больше вас не замечу. Мне так неприятно… Обращаться к вам. Только раз. Прошу вас. Помогите двоим.
- Нам с вами не помочь.
- Помогите Вите. Он и так впечатлительный - эта работа не для него… Он рассказывает такие ужасы. Не может забыть. Смотрит сюда, под ноги. Он даже ходит - у него уже другая походка! Он боится. - Она совсем разрыдалась, рыдающая рука потряхивала мой ворот. - Другое лицо!
- Бывает попервой. Купите ему крысу. Белую.
Она бормотала вслепую:
- Я так испугалась сразу, что Витя теперь будет так же, как Иван Трофимович - так же мучиться, а Иван Трофимович, вы его не знали раньше, все, кто… потом - развалины, я прошу, помогите, если можете, и ему. Как-то его отвлечь… Он мне дорог очень, они дружили с папой… Я привыкла, что Иван Трофимович - он всегда рядом.
- Да ну их.
- Буду делать все для вас. Деньги. Соберу, сколько скажете. Помогите им, для меня. Может, какие-то лекарства в Москве?
- Не. Даже если б мог тебя поиметь, и то - нет. Живите сами. Издали ты красивей. И одетая - лучше.
Она не слушала. Осталась, где стояла, с высыхающим, костенеющим ликом.