14.
А что Полежаев в те же годы? Нет, не в 30-е - с ними более-менее ясно, а раньше - в 20-е, да и сразу, как потек гной, - в 1917-м?
Он ведь учился, естественно, на естественника: все-таки недаром была у него Каменноостровская любовь - заводь под ивой, которая уже при Петре считалась старой, - поэтому в ее корнях, искрученных возрастным артритом, всегда выжидали мокрой погоды лаковые тритоны; еще - пустующая дача Финдейзенов, - Илья пробирался по заброшенному саду, используя адамов (или эдемов?) способ сбора насекомых, - так сказать, "косил" - вяло водя в стороны энтомологической мешковиной, в просторечии именуемой сачком, или, наоборот, с дач бежал в поле, - но это уже на соседний Елагин остров, перед дворцом, - там никому не разрешалось пересекать местность, но какой сивушный сторож разглядит в аршинном многотравье панаму охотника и его же сачок? Насекомые, правда, не стали пожизненной страстью Ильи. Его дальний приятель (наезжал на Каменный редко) - длинноногий Владимир, Вольдемар, Володенька - снисходительно кашлял над дилетантскими коллекциями Полежаева - "что за радость - ловить в сотый раз плебеев?" Илья пунцовел - разве он знал тогда, что его натура сама торит путь в область изменчивости видов, откуда его извлечет в Германию Тимофеев-Ресовский? Впрочем, то, что потянет Илью дальше (уже в Германии), будет замешено на химии, - но ведь пробирки всегда были его любовью (здесь, в том числе, точка соприкосновения с Буленбейцером). Они даже учредили на Каменном "Академию новых наук", проще говоря, сделали в сарае лабораторию. Разумеется, каждый хотел наставлять в купаже другого - Федор всыпал в растворы Ильи щедрую порцию ядоносов, Илья - задумчиво повисая ладонью над алхимическим рядом буленбейцеровых реторт, незаметно шуршал щепоткой - пш, пш… Получались интересные результаты.
Далее. Крыша их сарая-лаборатории была вскрыта, и там они установили поворотливый телескоп (хорошо, право, что сарай стоял не под соснами, а на отлете крокетной лужайки). Микроскоп, разумеется, у них тоже имелся. Впрочем, Булен всегда начинал нетерпеливо сопеть над микроскопом - Илья наоборот. Вам, к примеру, приходилось видеть голову обыкновенного комара? Пожалуй, и эта голова повинна в стойкой приверженности Ильи старомодному креационизму.
"Дарвинисты, - писал Илья в 1937-м в популярных очерках для детей, изданных в Ганновере, - похожи на заводских менеджеров. Перекос не в том, что менее совершенные виды сменяются более совершенными. Ведь и космогония древних предполагает последовательность творения (энергия, минералы, растения, животные, человек). Перекос в той снисходительности к предшествующим ступеням эволюции, которая есть если не у маститых, то, во всяком случае, у коротколапых ученых. Возьмите, друзья, микроскоп. Полюбуйтесь головкой обыкновенного комара, который только что так противно напевал вам в уши. Что же вы видите? Не правда ли, сколь совершенное творенье? Эти огромные окуляры глаз - поэтому так легко он уносится от негодующей ладони царя природы, эти антенны-волоски - поэтому и в темноте он безошибочно, как авиатор по компасу, планирует на широкую инфракрасную тушу коровы, непорочный лобик младенца в люльке или, извините, на вашу, так и не отмытую от чернил, щеку; вглядитесь еще в хоботок - без микроскопа нам кажется, что это просто отточенная игла, - но в микроскоп мы видим резиновый шланг влагоотсоса, снабженный раструбом, чтобы не потерять ни одной капли. Не будем с надменностью людей двадцатого века смеяться над людьми прошлого, которые в каждой твари узнавали Творца. Они просто были поэтами - и восхищались миром, в котором живут. Они не были безжалостными фабрикантами, которые каждые полгода требуют новых машин и новых аппаратов. Старые же давят прессом, обращая в металлический лом. Откуда у них такая уверенность, что новое всегда лучше? Бог, в представлении средневековых богословов, - не просто Творец, который сродни автору длинной пьесы, Бог - глава цеха мастеров, каждое творение которого - шедевр. Иногда такой маленький, как обычный комар. Вот - я выпускаю его из сжатой ладони. Что же я слышу? Жужжание? Пожалуй. Я слышу почти явственно не только его, но еще и слова, которые он говорит - с-с-с-спасибо!"
Над Полежаевым хохотали. В самом деле, спрашивали его, каков вывод из твоей детской книжонки? Не хлопать комаров? Не рассыпать белый порошок для тараканов?
Разумеется, нет. Собственно, об этом он пишет дальше, напоминая о "культурной природе" - домашних животных ("у верблюда не плохой характер, просто приручен он позже остальных, - еще к нам, людям, не вполне привык", "боров в вашей деревне неповоротлив, - но не потому, что он такой обжора, - если хотите, он - существо долга - придуманная людьми ходячая ветчина"), об огородных растениях ("если бы вы когда-нибудь увидели дикую морковь, то очень бы удивились, а съесть вряд ли смогли"), о городской среде, спутники которой - паразитирующие животные - вороны, крысы, мыши, тараканы, клопы, моль - плохи, в общем-то, не сами по себе, а как "испорченный городом" вид. "Что-то вроде деревенских парней, которые маются в городе без дела, - вот и бьют фонари".
Так что совсем не правы те, кто попрекнул Полежаева "российским безволием" и "антибиологическим толстовством". Не правы и те, кто изысканно припомнил религию джайнов (помните, метелкой убирают прыгающую мелочь из-под ног? молоко пьют только через марлю, чтобы не дай Боже, не проглотить инфузорию юленьку или иван иваныча - мало ли, как их зовут).
Предлагая отпустить комара, Полежаев добивался в юном читателе более простых вещей - доброго любопытства к окружающему миру. Или, как это теперь называют, экологического мышления. Кстати, книжечку Полежаева в 1970-е вспомнили в Германии (на русский она так и не переведена) активисты "зеленых". Вспомнили, потому что при Гитлере ее запретили. Не сразу, еще надо было вчитаться, а тем временем допечатывался и допечатывался тираж: в 1938-м, в 39-м - и вдруг хватились!
Основания? Антидарвинизм! (да, именно так!) Но скорее, повторим, можно говорить лишь о симпатии к идее креационизма - не механическое самовоспроизведение жизни ("не отвечающее, - как писал Полежаев, - на главный вопрос: почему же все началось? В чем причина?"), а - "мистерия творческого роста, пусть даже и с идеей однажды пущенных часов" (т. е. деизм). И сюда же - предупреждение опасности, вытекающей из дарвинизма, - ненужность предшествующего этапа развития. Идея антиприродной хирургии, заложенная якобы в самой природе, но, в действительности, наскоро состряпанная человечеством в эпоху фабрик и фабричных труб. Выгодная, между прочим, идея. После себя она оставляет не разноцветье жизненных форм, а труп, который громоздится на труп. Отдельной главкой в книге следовал список исчезнувших видов.
Хрип последнего тура, заколотого настоящими мужчинами на охоте в 1627-м ("да, весело они тогда попировали, вкусное им досталось мясцо"); слезы морской коровы, - которую кололи гарпунами, острогами, волочили за живую плоть баграми, били по плачущим глазам веслами, перетапливали жир, чтобы рачительно сохранить в бочках - надо было поторапливаться, ведь ее открыли только в 1741 году, а провозились, уф, с истреблением до 1768! - лентяи! детское любопытство колибри, подлетающих к трудолюбивому человеку, который сразу же накалывал их на особую иглу - великолепно! на шляпки! - наколол сегодня девяносто восемь штук - между прочим, что им сделалось? - уцелели; странствующий голубь - удобная летающая мишень вплоть до 1902 года; просто ужи - не забудьте расплющить им хитрые морды - они ползают и пугают детишек!
Пожалуй, эту иронию над живоглотами могли бы счесть правильной темой воспитания и в 1930-е - не только маршировать ведь полезно, но и сажать сообща деревца, не только хрюкать в дудки военные песни полезно, но и рассыпать орешки для белки, - развивает чувство ответственности, чувство родной природы (следовательно, и национальное чувство), чувство товарищества (сегодня орешки для белки, завтра, авось, позвонишь приболевшему Клаусу - справиться, как он кха-кха?), но ведь в книге Полежаева разглядели проползшую симпатию к евреям!
Вот цитата: "В современном ответвлении дарвиновской науки, в теории полицентризма происхождения человека, есть и свой аппендикс - утверждается, что, например, евреи тоже произошли от обезьян, но далеко не от тех, что прочие люди. Не правда ли, остроумно?" Добавлю, что иных упоминаний рокового народа в книге Полежаева не отыщешь.
А Россия? Да, в книге для немецких девочек и мальчиков (совсем скоро многие из подросших читателей отправятся туда отнюдь не в туристическую поездку) есть слова о России. Они возникают неожиданно: Полежаев пишет всего лишь о божьей коровке (вспоминая попутно ее названия в других языках Европы - Ladybird - птичка Богородицы, Marienkдfer - жучок Марии, Bкte а bon Dieu - животинка Боженьки, Vaquita de San Antо€n - коровка святого Антония) и говорит вдруг, что жучок (он приводит буквальный перевод на немецкий русского названия - Das Gottes Kьhchen), пожалуй, - единственное существо, открыто исповедующее Бога в порабощенной атеизмом России.
Когда Полежаева арестуют в 1945-м, то среди прочих обвинений красным карандашом отчеркнут процитированные слова.
Да, надо вспомнить, что сразу же по выходе книги Полежаев был награжден премией Католического университета Мюнхена.
В обвинении будет строка и об этом, с точным указанием полученных марок. В тексте допроса (теперь он рассекречен) есть слова обвиняемого: "Насколько помнится, здесь приписан лишний ноль".