- Я наслышан о вас, герр Копферкингель, - сказало Значительное Лицо, - у вас есть опыт, вы можете оказать нам множество услуг, и я надеюсь, что вы, чистокровный немец, не можете равнодушно смотреть на… вы знаете, что такое чистота расы? Боюсь, вы не сможете занять приличествующий вам высокий пост до тех пор, пока в вашей собственной семье… как давно вы женаты, герр Копферкингель? - улыбнулось Значительное Лицо, жестом предложив всем садиться.
- Нашему браку девятнадцать лет, - сказал пан Копферкингель. - Мы познакомились в зоопарке возле леопарда, в павильоне хищников. Там еще есть стеклянный ящик со змеей… мне это всегда казалось странным, однако он стоит там и по сей день, это, очевидно, что-то вроде иллюстрации или декорации… в общем, этакое дополнение…
- Герр Копферкингель, - посерьезнело Значительное Лицо, - все мы вынуждены приносить жертвы на алтарь нашего общего дела и нашей высокой миссии. На будущей неделе я собираюсь переговорить с шефом пражской Службы безопасности и секретарем имперского протектора герром Берманом… Не исключено, что он станет возражать против… Короче, я весьма сожалею, но боюсь, вы недостойны занимать тот пост, который мы намеревались вам предложить… - И Значительное Лицо улыбнулось Эрне и красавицам-блондинкам, в том числе и той, что походила на ангела и на кинозвезду одновременно. Она нежно коснулась плеча пана Копферкингеля, и тот выдохнул:
- Но я же могу развестись, господа!
Беседа закончилась, все поднялись, Вилли, Эрна и Копферкингель подошли к замечательной картине, изображавшей обнаженную женщину, и Вилли, которому лакей как раз протягивал его зеленую шляпу со шнурком вокруг тульи, произнес одобрительно:
- Да, это было бы разумно. Развестись. Ты же можешь жениться вторично. Еще раз, правда? - Он поглядел на Эрну, и та кивнула. - Лакме должна осознать: она не имеет никакого права жить с тобой под одной крышей. Это несовместимо с твоей честью. С честью национал-социалиста. Помнишь, как однажды ваш доктор Беттельхайм, - Вилли покосился на картину, - справлялся о ее здоровье? Ты сам рассказывал мне об этом. Теперь-то ты понимаешь, Карл? Это все плоды вырождения их нации. Вырождение - вот что это такое! Они слабы и неполноценны, Карл, и всех их вскоре ждут тяжкие испытания…
Пан Копферкингель вернулся домой только под утро, когда вся семья уже давно спала. В столовой, где над дверью по-прежнему висел портрет никарагуанского президента, а у окна - табличка на черном шнуре, к нему подошла проснувшаяся кошка… он отогнал ее и взглянул на большую фотографию над тумбочкой, а потом достал из шкафа книжку о Тибете и уселся в кресло под торшером. Вскоре его глаза стали слипаться, и ему почудилось, будто со страницы на него кто-то смотрит. Тогда он погасил свет и отправился в спальню.
12
- Вот мы и на месте, - пан Копферкингель глубоко вздохнул, как бы желая очистить легкие, - вот мы и на месте. - Потом он пригладил волосы, которые шевелил легкий ветерок, указал вверх и сказал:
- Какая высота! Поднявшись туда, мы на целых шестьдесят метров приблизимся к небу. Ничего не поделаешь, - он широко улыбнулся Лакме в темном платье с белым кружевным воротничком, Зине в черном шелковом платье и Мили в кепке, жадно лизавшему эскимо, - ничего не поделаешь. Мы живем в великую эпоху, и наш долг всегда помнить об этом. Экскурсионные полеты отменены, посмотреть на Прагу с борта самолета нам не удастся, поэтому мы просто поднимемся на лифте и увидим город с высоты шестидесяти метров. Лучше так, чем никак. "Впрочем, - добавил он про себя, - можно смотреть на Прагу и снизу, из-под земли".
Они вошли в овальный прохладный вестибюль с множеством металлических колонн и направились к кассе. В окошке виднелись пустая пивная бутылка и пожилая женщина в очках, которая, горько усмехаясь, продавала входные билеты. Пан Копферкингель купил у нее четыре штуки и остановился со всем своим семейством возле лифта.
- Значит, мы поедем вот на этом? - неуверенным голосом поинтересовался Мили, приканчивая эскимо, и Копферкингель внимательно посмотрел на сына.
- Да, мы поедем на лифте, - сказал он, - и я надеюсь, что ты не испугаешься. Ведь это совсем не страшно… Помнишь, как ты боялся у мадам Тюссо и на боксе в молодежном клубе? Там все прошло благополучно, так что бояться тебе нечего. Совершенно нечего.
Приехал лифт, и оттуда вышел пожилой толстяк с белым крахмальным воротничком и красной "бабочкой". Он забрал у Копферкингеля билеты, и все погрузились в лифт. В кабине стоял низенький стульчик, а на стене висело маленькое зеркало.
- Как здесь красиво, - улыбнулся пан Копферкингель, когда дверь закрылась. - Какая хорошенькая уютная клетка! Сюда бы еще решетки и леопарда… - Тут лифт остановился, пожилой толстяк с белым крахмальным воротничком и красной "бабочкой" распахнул дверь, и Копферкингели ступили на застекленную круговую галерею. Ее оконца - и матовые, и цветные - были открыты настежь, поэтому всюду гулял легкий сквознячок. - Мы с вами находимся, - начал пан Копферкингель, - в самой высокой точке нашего любимого города. Может даже показаться, что мы стоим на горе и с ее вершины обозреваем расстилающийся у наших ног мир.
Мили и Зина побежали к окошкам - туда, откуда открывалась панорама Праги: Влтава, Старый город, Национальный театр, Винограды. Пан Копферкингель с Лакме степенно последовали за детьми. Слева от них любовались Малой Страной, Градом и собором Святого Вита красивая розовощекая девушка в черном платье и какой-то молодой человек.
Возбужденный шепот доносился и с противоположной стороны галереи, из-за лифта: очевидно, там тоже были посетители.
- Итак, это Прага, - пан Копферкингель с трудом оторвал глаза от розовощекой девушки в черном платье, - отсюда она как на ладони. Как если бы мы стояли на высокой горе и озирали расстилающийся у наших ног мир. Вон Влтава, Карлов мост, Национальный театр, вон две башни Тынского храма и Староместская ратуша, ну, а та приплюснутая башня - это Пороховые ворота… и еще Национальный музей… Посмотри-ка сюда, Мили, - сказал он сыну, указывая на дымчатое желтоватое стекло в одном из окошек галереи. - Такие же стеклышки есть в наших печах. Это святые окна, потому что через них можно заглянуть в кухню Господа Бога и увидеть, как душа прощается с телом и уносится в космические сферы. Ну, и какова же наша Прага? - Он нагнулся к желтому стеклышку, постоял так несколько мгновений и заключил, выпрямившись: - Да уж, ничего не скажешь, Прага и впрямь красива.
Они передвинулись немного левее, туда, откуда были видны Малая Страна, Град, собор Святого Вита и Дейвицы; розовощекая девушка в черном платье и молодой человек отошли чуть западнее и стали смотреть на городской стадион. Те люди, которые находились напротив, в другой части галереи, тоже прошли вперед, и из-за лифта по-прежнему слышался их свистящий шепот.
- Итак, перед нами собор Святого Вита и Градчаны. Там всегда жили чешские короли и президенты. Посмотри вот в это окошечко, - пан Копферкингель легонько подтолкнул Мили к матовому стеклу, и Мили послушно посмотрел, куда было сказано. - А вон то светлое большое здание с колоннами. - видите, сколько там стоит машин?.. - это Чернинский дворец, бывшее министерство иностранных дел. Сейчас в нем канцелярия имперского протектора. Будь внимательна, дорогая, - Копферкингель обернулся к Лакме, которая понуро стояла рядом с ним. - Ты видишь, как реет над дворцом имперский флаг? Наш флаг? - И он, не дожидаясь ответа, вновь обратился к Мили: - Ну же, погляди в окошечко!
- Там Альпы, - донеслось из-за лифта. - Там Зальцбург.
- Не городи ерунды, - ответил раздраженный мужской голос, - какие там Альпы, какой Зальцбург?! Это не Альпы, это просто утес в Подолье. Это не Зальцбург, это всего лишь Браник! Тут тебе не кино, тут смотровая площадка.
Пан Копферкингель просунул в окошечко руку, помахал ею, сказал: "Снаружи дует приятный свежий ветерок!" - и отыскал глазами башню собора Святого Вита.
- Там Ржип? - спросил Мили, и Копферкингель кивнул.
- Да, там гора Ржип, и на ней, по чешскому преданию, стоял когда-то праотец Чех. Но это только легенда, миф, фантазия. Что-то вроде легенды о Моисее, который родился и умер седьмого марта. - Он улыбнулся Лакме и покосился на ее черные волосы. - А вон там, вдалеке, рейх, - объяснил он.
Потом Копферкингели прошли немного левее. Красивая девушка в черном платье и ее молодой человек тоже продвинулись на несколько метров и стали смотреть на Смихов, Браник и Подолье… а из-за лифта все так же долетали чьи-то возбужденные голоса.
- Это стадион имени Масарика, - сказал Карл Копферкингель, - там сейчас тихо и пусто. Так тихо и пусто бывает и во дворе моего Храма смерти - по утрам, пока туда еще никого не привезли. В прошлом году на стадионе было шумно и весело. - отец семейства ненадолго задумался. - Он больше не носит имя Масарика, недавно его переименовали. Ничего не поделаешь, некоторые фамилии не годятся для нашей эпохи, хотя ты и говоришь, что фамилии не играют никакой роли. - И он опять улыбнулся Лакме. - Ну-ка, ну-ка, - Копферкингель подался вперед и вскинул голову. ему послышалась далекая музыка, и он указал в сторону Страгова, где по одной из улиц медленно ползла черная змейка.
- Похороны, - сказал крематор, - похоронная процессия. Видите, дети? Видишь, небожительница? - обратился он к Лакме. - Присмотрись-ка получше. ну что, увидела? Покойницу везут на Мальвазинки, там тоже есть кладбище. Бедняжка, ей предстоит лечь в землю.
- А я и не знала, - сказала Зина, - что музыка разносится так далеко.