- Безусловно, - обиженно отозвался Вилли, - впрочем, за тебя я не ручаюсь. Твоя капля немецкой крови молчит. Ты равнодушен. Мы воюем, - подчеркнул он, - а трусы - нет. Человек легко поддается страху и забывает о своем долге. Погоди, - остановил он Копферкингеля, заметив, что тот собирается возразить. - Я имею в виду другой долг, долг совести. Такому человеку безразличны беды народа… Бросить нищенке раз в неделю мелкую монету - это нетрудно. Сунуть грязному попрошайке какую-нибудь ерунду может каждый, даже уличная девка. - Он покосился на Мили. - Но вот бороться за счастье миллионов - это дело другое! Ликвидировать безработицу и нищету, в пучину которых ввергли твой народ враги рейха, очистить мир от всяческих паразитов, отвоевать для немецкой нации жизненное пространство - вот как я понимаю наш долг, Карл!
- Жизненное пространство, - протянул Копферкингель. - Послушай, Вилли, я расскажу тебе кое-что о гробах. Когда гроб закрывают крышкой, покойнику не должно быть под ней тесно. У хорошего гробовщика крышка ни в коем случае не задевает лицо и грудь мертвеца. Лучшими считаются те гробы, в которых могут поместиться два человека. Гроб должен быть просторным, и это единственное жизненное пространство, по-настоящему важное для людей.
Они вышли на перекресток, где ездили машины и трамваи, и Вилли оглянулся и подозвал Мили.
- Как бы все это не обернулось адом, - сказал Копферкингель, решивший, что Вильгельм обиделся. - Адом. И виноват будет только твой Гитлер…
- Но ведь он борется за счастье и справедливость стомиллионного народа! - строго заметил Вилли. - За его бессмертие. За новую Европу. Да, - кивнул он, - это может обернуться адом. Адом для тех, кто мешает нам, то есть для наших врагов. Ну, а для законопослушных граждан никакого ада не будет.
Перед ними мчались автомобили и трамваи, причем автомобили были только цветными - ни одного зеленого или ангельски-белого! Рейнке посмотрел на бледного Мили:
- По-моему, бокс не даст тебе сегодня заснуть. Впрочем, ничего удивительного - ведь ты видел его впервые. Скоро ты привыкнешь и даже сможешь стать таким же смелым, как этот подручный мясника… Ну вот вы и дома.
Они остановились перед подъездом, возле которого висела табличка "Доктор медицины Якуб Беттельхайм, кожные и венерические болезни". К тротуару жалось несколько цветных автомашин; одна из них принадлежала доктору Беттельхайму.
- А твоя машина сегодня где? - спросил пан Копферкингель.
- У Эрны, - ответил Вилли, - я поеду домой на такси.
9
- Ах, Рождество, Рождество, - улыбнулся пан Копферкингель Лакме, протиравшей в столовой сиденья стульев, и любовно посмотрел на огромную нарядную елку. - Все у нас с тобой замечательно! Клиенты идут толпами, и каждый мечтает о печи и пепле. Кстати, подарки обоим нашим солнышкам (Копферкингель имел в виду детей) я купил на деньги, заработанные паном Штраусом. Он оказался весьма усердным и добросовестным человеком… где-то он проведет нынешний вечер? Ты же знаешь, ему пришлось уйти с прежнего места службы. - Копферкингель посмотрел на стену, где над шкафом висела фотография, запечатлевшая Зинин день рождения. - Жена Штрауса умерла от чахотки, сын - от скарлатины… а я вчера нашел еще одного агента. - И он опять улыбнулся Лакме, которая продолжала протирать стулья. - Ты спрашиваешь, кто он? Хороший честный человек по фамилии Рубинштейн. Он, наверное, еврей, ведь Рубинштейны - это еврейская фамилия. Раньше он торговал постельным бельем в магазине Либы, но недавно тот разорился. Теперь немного охотников покупать постельное белье. Пан Рубинштейн предлагал посетителям простыни и наволочки, а сейчас станет уговаривать людей кремироваться. Здесь есть нечто общее: ведь и в гробу человек лежит не на голых досках. Пан Рубинштейн любит музыку, особенно сочинения Моцарта и Фримля… Однако кое-что меня все же беспокоит… - Копферкингель ласково погладил Лакме по голове. - Пан Рубинштейн разведен. Зря он так. Лучше бы ему быть вдовцом, подобно пану Штраусу или пану Голому… ну да ладно. В конце концов, это его дело, и нам не пристало ни обсуждать, ни осуждать его. Ведь не каждая семья так счастлива, как наша, возлюбленная моя. - Копферкингель вздохнул и подошел к елке. - Как жаль, что мы никогда больше не увидим твоей бедной матери. Ее дух мог бы объявиться здесь нынче вечером, когда я стану зажигать рождественские свечи. Зато в пять часов появится Вилли…
- Ты говоришь так, будто он призрак, - засмеялась Лакме. - А Эрна тоже придет?
- Нет, - сказал пан Копферкингель, - Эрна слишком занята. У них сегодня будут гости, немцы из пражского отделения Судетской партии. Так что Вилли заглянет всего на несколько минут. У него ко мне какой-то разговор. Наверное, хочет сообщить, что я трус и выродок, потому что не слышу зова крови и не выполняю свой долг. А может, сегодня, в Сочельник, он не станет огорчать нас и просто поздравит с праздником. Ну что ж, пускай приходит, в буфете для него припасены печенье и миндаль… Слышишь, дверь открывается? Наверное, дети вернулись.
Действительно, в прихожей торопливо разувались Зина и Мили, а на полу стояла большая хозяйственная сумка, в которой что-то шевелилось.
- Они такие огромные, - воскликнул Мили. - Просто великаны! Но она купила двух маленьких, - и он кивнул на Зину.
- Пани Анежка тоже купила двух маленьких, - сказала Зина, - два маленьких лучше одного большого, глупыш ты этакий…
- Быстрее, дорогие мои, быстрее, надо немедленно напустить полную ванну воды, - сказал Копферкингель, глядя на сумку. - Они открывают рты и глотают воздух… а к вечеру Анежка убьет их.
Дети побежали в ванную; пан Копферкингель извлек из сумки двух карпов, осторожно опустил их на белое дно красивой ванны и повернул кран. Потом он выпрямился и склонил голову, как если бы перед ним был катафалк… а рядом стояли Мили и Зина, наблюдавшие за тем, как вода заполнила ванну и оживила рыб, пустившихся по ней в недалекое плавание.
- Ну вот, мои милые, - Копферкингель поднял голову и посмотрел на вентиляционную решетку с привязанным к ней шнурком и на желтую бабочку на кафеле стены, - с карпами все в порядке. Они уже в своей стихии, и мы можем покинуть нашу любимую ванную комнату.
- А почему их будет убивать Анежка? - спросил Мили и тоже посмотрел па вентилятор. - Разве ты сам не можешь?
- С чего ты взял? - ласково улыбнулся Копферкингель. - Конечно, могу. Но я не люблю этого делать, а у пани Анежки есть опыт, она помогает нам уже много лет. И потом, это прекрасный повод подарить ей что-нибудь на Рождество. У нее такая добрая душа.
Под вечер пришла пани Анежка.
Копферкингель услышал, как она разговаривает в прихожей с Лакме.
Он вышел к ним, поздоровался и крикнул в сторону кухни:
- Солнышки мои, проходите в столовую, пани Анежка уже здесь. - А про себя подумал: "Я сообщаю им о приходе палача".
- Побудьте пока в столовой, - сказал он Мили и Зине. - Вам это видеть ни к чему. Тут тебе не бокс, - повернулся он к Мили. - А где наша пушистая Розана?
- В кухне, - ответил Мили.
Пан Копферкингель посмотрел на семейную фотографию. Он сидел в центре, рядом с Лакме, и держал на коленях кошку, а по бокам стояли Зина и Мили. Потом он перевел глаза на торшер, на стул под ним и взялся за газету.
- "Разыскивается девятилетний мальчик, который ушел из дому три дня назад и до сих пор не вернулся. Родители и полиция предпринимают…" - Мили потупился, пан Копферкингель невольно улыбнулся и выглянул в коридор, так как заскрипела кухонная дверь.
- Карпы уже в кухне, - сообщил он детям, - на столе приготовлено место, и пани Анежка сейчас возьмется за молоток и нож…
Из кухни донесся глухой удар.
- Один мертв, - кивнул пан Копферкингель и посмотрел на висевший у окна график смерти, - интересно знать, который? Меньший или больший? Окружавшая его стена пала, и бедная душа оказалась на воле.
И он опять раскрыл газету:
- "Голод толкнул женщину на самоубийство. Сегодня в восемь часов утра полиция обнаружила на вилле доктора С…" - Пан Копферкингель дочитал заметку до конца и бросил быстрый взгляд на Зину, поправлявшую у зеркала прическу.
Тут из кухни опять послышался негромкий удар, и пан Копферкингель кивнул.
- Второй тоже умер, - констатировал он, поглядев на табличку возле окна. - Стена пала, а свободная душа воспарила ввысь. Теперь, Мили, ты получишь обе эти души и станешь весело играть с ними. Впрочем, мы отлично понимаем, что это только рыбьи воздушные пузыри, а истинные души карпов наверняка уже подыскали себе новые тела. Например, вселились в каких-нибудь кошек. Вообще-то рыбы - это наши младшие братья, и мы не должны были бы убивать и есть их, потому что это жестоко. И все же ваша добрая мать вот-вот положит их на сковороду, чтобы зажарить. - Пан Копферкингель взял в руки "Закон о кремации". - В семь часов они украсят собой наш праздничный стол. Так заведено Богом, и, значит, иначе нельзя. Лакомясь в Сочельник вкусными карпами, мы тем самым приближаем их новое рождение. Спаситель тоже ел их. - Копферкингель аккуратно поставил на место "Закон о кремации". - Мало того, он ел даже агнцев…
И отец семейства обнял детей за плечи.
- Ну, дорогие мои, пришло время подарить пани Анежке наш замечательный красный фартук.
Не успела еще закрыться дверь за благодарной пани Анежкой, как в прихожей появился Вилли. Он поздоровался с Лакме и детьми, снял пальто, сдул пылинку с лацкана элегантного пиджака и вошел в столовую.
На столе его уже ждала бутылка вина.
- Какая красивая елка, - сказал Вилли, - а карп у вас тоже есть?