- Как бы они не выбили друг другу зубы, - сказала женщина, сидящая перед Вилли, когда судья раскинул руки, посылая боксеров в разные углы ринга. Пан Копферкингель пристальнее пригляделся к соседке. В руке она держала программку, на голове у нее была шляпка с пером, а на шее нитка бус. Ее спутник был низенький и толстый, у него на коленях лежал котелок, а рядом с креслом стояла трость.
Начался поединок. Мили смотрел испуганно.
- Это еще что! - сказал Вилли. - Пока не было ни одного стоящего удара.
Тут наконец последовало несколько стоящих ударов, но зазвучал гонг.
Бой кончился вничью. Толстый судья в крахмальном воротничке с "бабочкой" сердито вскинул руки и затопал ногами.
- Похоже на танец, - сказала женщина с пером. - Сюда бы еще музыку!
- На черта музыку? - буркнул ее сосед-толстяк, ткнув женщину в бок. - Здесь не кабак, здесь бокс!
Раздался гонг, и на ринг вышла следующая пара. Судья топнул ногой, взмахнул рукой, и бой начался. Удары были сильными, резкими, и Мили еще больше перепугался.
- Этому надо учиться, - сказал Вилли, - а иначе ничего не добьешься. Надо освоить правильные удары и научиться держать оборону. Не знаю, как в здешнем молодежном клубе, а в гитлерюгенде принято индивидуальное обучение. - И он тихо повторил эти же слова по-немецки.
Боксеры на ринге обхватили друг друга руками, и толстый судья вклинился между ними, пытаясь развести их в разные стороны.
- Как бы они его не побили, - сказала женщина с пером.
- С чего бы это им его бить? - проворчал толстяк, ткнув ее в бок. - Ты же не в кино, ты на боксе, и здесь не бьют, а боксируют!
Поединок становился все ожесточеннее, подростки обменивались ударами, судья прыгал вокруг них, зал гудел и свистел, пожилая женщина в очках отхлебнула пива, а розовощекая девушка в черном платье обернулась к своему молодому спутнику. Но тут судья вновь начал разгонять боксеров по разным углам.
- Почему у него нет перчаток? - спросила женщина с пером.
- Это же судья, - зашипел толстяк, - он не боксирует. Ты лучше смотри на этих, в трусах.
Потом один из боксеров зажал своего соперника в углу ринга, прозвучал гонг, и бой кончился. Судья подскочил к победителю, вскинул вверх его руку, и зал радостно зашумел.
- Он выиграл потому, - сказал Вилли, - что правильно защищался. Если бы ты тоже научился так защищаться, - обратился он к Мили, - то тебе никто не посмел бы угрожать. И если бы на тебя кто-нибудь напал, ты бы дал отпор.
Судья навалился животом на канаты и принялся махать кому-то, наверное, следующей паре боксеров.
- Как бы он не упал, - сказала женщина с пером.
- С чего бы это? - обрушился на нее толстяк. - С чего бы это ему падать? Он зовет боксеров, он - судья. И вообще, хватит трепаться!
На ринг вышла третья пара. Вилли заглянул в программку:
- Вон тот, в красных трусах, работает подручным у мясника.
- Он же мясник, - взвизгнула женщина с пером, тыча пальцем в программку. - Сейчас прольется кровь!
- Заткнись, - ткнул ее в бок толстяк. - С чего это ей проливаться? Ты не на бойне, ты на боксе. Молчи и смотри, а не то…
Прозвучал гонг, судья топнул ногой, и начался третий поединок. Он сразу пошел в быстром темпе, и Мили едва не обезумел от ужаса.
- Не бойся, - смеялся Вилли, - видишь, какой удар, der Stoss, - добавил он по-немецки. - Если бы ты тоже так умел, то был бы непобедимым.
Тут подручный мясника после очередного удара противника повис на канатах. "Это был крюк, der Haken", - сказал Вилли. Зал загудел и засвистел, пожилая женщина в очках глотнула пива, розовощекая девушка в черном отвернулась от ринга, толстый судья раздраженно притопывал и махал руками, так что его галстук-бабочка подпрыгивал, а толстяк толкал женщину с пером в бок и шипел:
- Ты что, ненормальная?! Ты что делаешь? Ты куда смотришь?
- Почему тот, который с "бабочкой", не дает сдачи? - верещала женщина, нервно вертя головой. - Этак его кондрашка хватит. Он же ловит бабочек, почему у него нет зеленого сачка?
- Прекрати, - гневно буркнул толстяк, стукнув тростью об пол, - какие бабочки, какой зеленый сачок, я же тебе сказал, что он судья, а не боксер!
А на ринге события развивались стремительно, все вертелось колесом, с обеих сторон сыпались удары… толстый судья в белом крахмальном воротничке с красной "бабочкой" метался между противниками, подскакивал, пританцовывал, размахивал руками, и вдруг…
…и вдруг один из боксеров пригнулся, напрягся, выбросил вперед перчатку… и судья, подобно бабочке, взлетел на метр от пола и во весь рост растянулся на ринге… а боксер опять кинулся вперед, и вот уже подручный мясника тоже лежит на полу… Зал рассмеялся, кое-кто вскочил, а пожилая женщина в очках подбросила вверх опустевшую пивную кружку…
- Он умер, - истошно закричал Мили, трясясь, как овечий хвост.
- Разве? - улыбнулся Вилли. - Что ж, может, и так.
- Зачем же ты врал, что он не боксер? - вопила женщина с пером. - Зачем ты врал, будто он судья?! Ведь он взлетел и упал! Ты же говорил, что тут бокс и крови не будет! - Она толкнула толстяка в спину. - Ты сказал, что мы идем на бокс, почему же тут говорят по-немецки?..
Толстяк схватил ее за плечи и начал трясти, да так, что перо на шляпке заходило ходуном, а бусы громко зазвенели.
- Это нечаянно, - кричал толстяк, - он просто попал под горячую руку, и некому тут говорить по-немецки, ты же не в рейхе, ты в Праге…
- Ерунда, - смеялся Вилли, - ему не повезло, вот и все. Бокс - это красиво, это der Kampfsport, - добавил он по-немецки. - Он закаляет тело и дух и развивает реакцию, внимание и смелость. Недаром фюрер считает бокс лучшим видом спорта.
Тем временем судья поднялся на ноги, подпрыгнул несколько раз, желая показать, что ничего особенного не произошло, - а сам так и кипел от возмущения, грыз ногти, встряхивал головой; подручный мясника тоже было встал, но тут же снова упал. Публика вскочила с мест, некоторые кинулись к рингу, женщина с пером ударила толстяка по спине, воскликнула: "А ты говорил, мы в Праге!" - и побежала к выходу. Толстяк в котелке и с тростью погнался за ней, толкнул в плечо, она вскрикнула, и публика засмеялась, подначивая толстяка, который беспрестанно повторял: "Она сумасшедшая, она впервые на боксе, никуда я с ней больше не пойду, вот всегда она так, в психушке ее место, вот где!"
У дверей образовался людской водоворот, там теснились и пожилая женщина в очках и с пустой кружкой, и красивая розовощекая девушка в черном, и ее молодой сосед, и проститутка Малышка - она поводила плечами, смеялась и размахивала чьими-то разорванными бусами. Пан Копферкингель улыбнулся ей, а она состроила в ответ забавную гримаску. Неподалеку от нее какой-то мужчина раздавал всем желающим листовки; Копферкингель не сумел протолкаться поближе, зато Вилли одну такую бумажку взял. Ну, а потом они выбрались на вечернюю улицу. Под фонарем в окружении кучки зевак стоял толстяк, его трость была прислонена к стене, и он вытирал носовым платком подкладку котелка.
- Пойдем-ка, - поторопил пан Копферкингель Мили, который явно хотел о чем-то спросить, - у него сбежала жена, наверное, ее что-нибудь встревожило, но врач ей обязательно поможет, а нам уже пора… - И они неторопливо зашагали по тротуару.
- Итак, мы видели мужской спорт, - улыбнулся Вилли своему другу Копферкингелю и его сыну, а потом, взглянув на листовку, добавил: - Гляди-ка, Мили, это приглашение в спортивную секцию молодежного клуба… возьми, тебе это может пригодиться!
Они завернули за угол, и Вилли продолжил:
- Итак, мы видели мужской спорт и замечательную чешскую молодежь. Надеюсь, вы остались довольны… Ну, а что ты думаешь по поводу Судет? - спросил он у Копферкингеля. - Ведь мы с тобой так и не успели толком обсудить последние события. Это была трудная работа, но, к счастью, она увенчалась успехом. Наконец-то Судеты вздохнут свободно. - Он слегка понизил голос, потому что мимо как раз проходила шумная компания. - Там одержали победу арийское право и справедливость. Иначе и быть не могло, потому что Гитлер никогда не проигрывает. Наше будущее - у него в руках, и это залог успеха!
- В жизни все так неопределенно, - покачал головой Копферкингель, - и будущее всегда сокрыто от нас. Неизбежна одна только смерть.
- Не сомневайся, - по-прежнему улыбаясь, отозвался Вилли, - Гитлер обязательно добьется успеха, потому что сражается он ради высокой цели. Цель эта - спасение от голода и нищеты ста миллионов немцев и установление для них справедливых законов, под властью которых люди станут жить как в раю. Страх и муки сгинут навсегда…
- Но это возможно разве что после смерти, - отмахнулся пан Копферкингель. - То есть после обретения человеком вечной жизни. А вечная жизнь доступна лишь фараонам, святым, далай-ламам… Мы же можем только облегчать муки. Люди суть прах - и в прах же обратятся… - Он улыбнулся какой-то женщине. - Слушай, ты заметил в зале красивую розовощекую девушку?
- Но я и говорю о вечной жизни, - резко перебил его Вилли, - о вечной жизни для нашего народа! О немецкой расе, призванной спасти человечество и установить новый порядок. Сегодня решается судьба Европы, а это никого не может оставить равнодушным. - И Вилли обернулся, отыскивая глазами Мили, все еще сжимавшего в кулаке приглашение в клуб.
- Мили, - оглянулся в свою очередь пан Копферкингель, а потом спросил, усмехнувшись: - Значит, мы с тобой тоже решаем судьбы Европы?