- Вначале надо поесть, - возразил Копферкингель, - когда человек сыт, он и выглядит лучше, жизненнее. А вы еще почти ничего не съели, - показал он на стол, - берите, пан Яначек, видите, сколько здесь всего. Барышни, - обратился он к Ленке и Лале, - вы тоже ничего не едите. Стараетесь сохранить стройную фигуру? Это похвально… - И про себя подумал: "Стройным и дерева потребуется меньше". А вслух сказал: - Но ведь вы еще так молоды!
Потом он стал потчевать Войту и Яна, а Зина налила вино, девочки и Войта выпили и взяли бутерброды, а Ян с Мили - пирожные, и Войта рассеянно уставился на книжный шкаф.
- Тут у меня небольшая библиотечка, - улыбнулся Копферкингель, - где собраны книги, которые можно перечитывать до бесконечности, и при этом они чаруют и захватывают ничуть не меньше, чем когда их открываешь впервые… Зинушка, - попросил он дочь, - включи радио, сейчас должны передавать замечательный концерт, пусть музыка оживит наше застолье.
Потом он сказал:
- В этой моей библиотечке есть две книги, которые особенно мне дороги. Эта вот желтая - о Тибете и далай-ламе, а вторая, рядом с ней, в черном переплете… это даже не книга, а всего лишь несколько листочков, которые даже нелегко было скрепить вместе, однако листки эти очень ценные. Это законы… Кстати, мы ведь сегодня еще не открывали газету, - сказал пан Копферкингель под звуки пленительной арии из "Сицилийской вечерни" Верди, полившиеся из радиоприемника. - А время теперь такое бурное, особенно после захвата Судет. Происходят великие события… - и он протянул руку за газетой, развернул ее и начал читать вслух:
- "Несовершеннолетний за рулем… Автомобиль сбил каменщика с тачкой и извозчика, который упал с козел и получил легкие телесные повреждения. Как выяснилось, за рулем был молодой человек семнадцати лет, на отцовской машине катавшийся по Праге". С тобой, Мили, такого не случится, - пан Копферкингель улыбнулся Мили, который жевал пирожное, - у нас машины нет. Ты можешь только делить машины на цветные, зеленые и белые… Скорее такая история вполне могла бы выйти с Яном, у них машина есть. - Копферкингель кивнул на Яна Беттельхайма, который слушал Верди. - Но Ян - хороший, воспитанный мальчик, он любит музыку, любит ходить на оперы и на концерты, так что он не станет брать без спросу дядину машину. Твой дядя, - пан Копферкингель оторвался от газеты и приветливо посмотрел на Яна, - милейший человек. Хороший врач. Замечательный специалист. Вообще профессия врача просто прекрасна. Врач точно ангел среди людей, он помогает несчастным, а что может быть благороднее этого? Врач избавляет людей от боли и сокращает их страдания… А пан доктор Беттельхайм вдобавок тонкий знаток живописи!
И он опять взялся за газету.
- "Антенна убила женщину", - прочитал он и посмотрел на Лакме, которая поправляла белый кружевной воротничок на платье. - Эти женщины так неосторожны! Так небрежны! А ведь в крематории от нее за час с четвертью останутся всего два килограмма пепла!
Из приемника полился романс Миньон "Знаешь ли чудный край, где так чист небосвод…"
- Мили, - Копферкингель перевел глаза на сына, - на тебя тоже иногда находит, так сохрани тебя Бог, к примеру, попробовать на зуб патрон. Этак можно до конца жизни остаться калекой! И шляться ты любишь, - неодобрительно покачал он головой, - пора бы уже угомониться. Вот Ян, - показал он на молодого Беттельхайма, - если и идет погулять, то не дальше, чем до моста. Ему бы уж наверняка не пришло в голову переночевать в стогу, тем более в такое время. Сейчас не до романтических прогулок, ты же знаешь, что творится в стране, у нас только что отобрали Судеты, мы живем словно в военном лагере, и полиция не станет поощрять в молодых людях романтику дальних странствий… Это романс Миньон "Знаешь ли чудный край".
Копферкингель кивнул в сторону приемника и вновь склонился над газетой:
- А вот еще кое-что. "Членовредительство во сне. Некто Й. Кашпар спал на кровати у стола, на котором он вечером оставил большой кухонный нож. Ночью ему приснился страшный сон, он схватился за нож и изо всех сил ударил себя в правую руку…" Наверное, левша, - покачал головой Копферкингель, - хорошо еще, что бедняга не попал в сердце или в живот. Видите, - он отложил газету в сторону, - бывает, что и сны несут смерть… Ну же, дети, ешьте, у нас сегодня семейное торжество, а угощение на столе не убывает. Дорогая… - Лакме улыбнулась мужу и стала потчевать гостей.
Все занялись едой, а Зина, Мила, Войта и Ленка с Лалой выпили вина.
Потом Мила уставился на табличку возле окна.
- Пан Яначек обратил внимание на нашу табличку, - обрадовался пан Копферкингель, а по радио между тем зазвучали куплеты Мефистофеля из "Фауста" Гуно. - Вы и не догадываетесь, что эта табличка означает! Это, пан Яначек, можно сказать, расписание поездов смерти. Вот вы интересуетесь электричеством, машинами, физикой, за всем этим будущее, миром овладеет автоматика… Я тоже очень люблю всякие автоматы и механизмы, хотя не распространяюсь об этом. Возможно, что и это расписание смерти удастся довести до полного автоматизма, - Копферкингель встал и снял со стены табличку. - Тогда все пойдет еще лучше и быстрее. На первый взгляд это кажется сложным, но на самом деле здесь никакой сложности нет. Вот эти цифры означают порядковые номера покойников, - показал он на столбец цифр, и на пальце его тускло блеснуло обручальное кольцо, - это время церемонии прощания, это первая и вторая печь, а вот это - время кремации, включая и ожидание на запасном пути. Будь у нас не две, а три печи, запасной путь был бы не нужен, все отправлялись бы в печь сразу… - И Копферкингель вернул табличку на место.
- Кремация, дети, предпочтительнее, чем погребение в земле. Автоматика и механизация помогают быстрее обратить человека в прах. Помогают Богу, а главное - самому человеку. Смерть избавляет людей от боли страданий, рушит стену, которая окружает нас всю жизнь и сужает наш кругозор. Кремации, дорогие дети, бояться не стоит. - Пан Копферкингель улыбнулся и добавил, показав рукой на радио: - Это кончаются куплеты Мефистофеля из "Фауста" Гуно.
- А бывало, чтобы человек ожил в гробу? - спросил Мила.
Ленка с Лалой и Войтик засмеялись, а Ян Беттельхайм с серьезным видом продолжал слушать радио, откуда сейчас звучал сладчайший дуэт сопрано и тенора из последнего действия "Дона Паскуале" Доницетти. Пан Копферкингель, явно польщенный вниманием юноши, ответил:
- Что вы, пан Яначек, такого в моей практике не случалось. Никто не ожил: ни пани Струнная, которая в гробу казалась спящей, ни барышня Чарская, которой было всего тридцать лет и которая собиралась замуж…
- И все-таки люди иногда оживают, - настаивал Мила. - Я читал!
- И я тоже, - вмешалась толстушка Лала.
- Да, иногда такое бывало, - согласился Копферкингель, - но только когда мертвец на самом деле не умер. За всю историю лишь двое и впрямь воскресли из мертвых: дочь Иаира и Лазарь. Но это было исключение, чудо, да и то оба они ожили не в гробу, дочь Иаира лежала дома, а Лазарь - в пещере, обернутый полотном. И уж никак не ожить тому, кто провел час с четвертью в печи и чей прах был ссыпан в урну. - Пан Копферкингель отпил кофе. - Кремация с гарантией избавляет человека от страха ожить после смерти, если кто-то верит, что это возможно и сегодня. Впрочем, дорогие дети, бояться нечего - теперь мертвые не оживают. Кого зарегистрируют мертвым, тот мертвый и есть. Современная наука не ошибается… Это дуэт из "Дона Паскуале" Доницетти, - улыбнулся Копферкингель Яну Беттельхайму, который все это время, казалось, слушал музыку.
- А может в крематории случиться так, что смешается вместе пепел двух покойников? - спросил невпопад Ян, и Копферкингель, польщенный его вниманием, покачал головой.
- Это исключено, - сказал он. - Совершенно исключено. Такое могло происходить в средневековье, когда совершались массовые сожжения еретиков на кострах. А в крематории каждого сжигают отдельно, причем горячим воздухом: ни тело, ни гроб не должны соприкасаться с открытым огнем. на то есть даже закон… Впрочем, если бы пепел двух покойников и смешался, беды бы не было. Прах человека всегда одинаков, будь это премьер-министр или официант, нищий или хоть директор крематория. И неважно, какое у кого происхождение, есть в тебе, предположим, капля немецкой крови или нет, такие вещи здесь не в счет, - пан Копферкингель улыбнулся. - Все мы произошли из праха и в прах же вернемся.
Тут у стола появилась кошка, и Копферкингель добавил:
- В некоторых странах сжигают и трупы животных. Там закон защищает не только людей, но и зверей. Звери - наши братья, и мы не вправе причинять им боль. Тем, кто поймет их грустные, тоскующие души, не страшны даже самые свирепые хищники… даже леопард… - И Копферкингель посмотрел на Лакме и ее кружевной воротничок, который красиво белел на темном платье. - В нашей замечательной книге о Тибете есть одно замечательное место. Рассказ о юноше, который повстречался в джунглях с леопардом. Вечером, когда было темно, он лег спать в кустах, а утром, проснувшись, увидел в двух шагах от себя леопарда. Посмотрели они друг на друга - и леопард не тронул человека. Позднее этот юноша стал монахом и в конце концов далай-ламой. Главное - иметь чистое сердце, братская душа зверя это чувствует. Ступай, ненаглядная, - погладил он кошку, - мы позовем тебя, когда начнем фотографироваться. Пусть будет запечатлен и твой нынешний облик, который ты после уже не вспомнишь…
Потом Копферкингель сказал: