Блины
- Мы можем позавтракать без компьютера? Ты думаешь, мне приятно печь блины, когда ты сидишь там, общаешься черте с кем?
- Опять блины с дерьмом. Такое прекрасное утро, зачем надо все испортить? Ну, давай я сам их испеку, если тебе так сложно. Ты из всего делаешь проблему.
- Дай мне хоть в этом почувствовать себя творцом, - смахнула Фортуна очередной блин со сковородки в аккуратную стопочку ему подобных.
- А я что - не даю? Неужели это так сложно - сделать приятное и не настаивать на том, что ты его сделал, и чего тебе это стоило. Ладно, иди сюда, я тебя поцелую.
- У меня руки в муке.
- Зачем мне руки для поцелуев?
- Вместо аперитива.
- Теперь я понимаю, почему некоторые не могут друг без друга.
- Почему?
- Им нечем будет питаться.
Фортуна села на мои колени, развернулась всей грудью и закрыла глаза. С балкона ее груди мне открывался прекрасный вид. Губы едва разомкнулись сгоравшей пламенем розой. Я проглотил цветок.
- У меня блин сгорит, - шепнула она.
- Да и черт с ним, - приготовился я к ее порыву, но она и не думала уходить.
И в ответ проглотила фиалку моего рта. Казалось, что перемешались не только слюни, но и зубы, и языки. Все стало общим.
Запах подгоревшего хлеба приятно ласкал нюх. Румяный диск теста быстро чернел по краям и скукоживался. Было похоже на затмение солнца. Скоро дым начал резать глаза. Но мы продолжали.
- Папа, что-то горит? - Сын выскочил из своей виртуальной норы.
- Мама блины готовит, - крикнул я ему сквозь кумар.
- Аа, я думал - пожар. Позовете, когда будет готово, - удовлетворенный, закрыл он за собой дверь кухни.
- Ты видела, как его надо выкуривать из Интернета? - встал я как по команде вместе с Фортуной.
- Любовью, - принялась Фортуна за сковороду, отскребывая почерневшее тесто.
- Открой окно, - сказала она мне спокойно.
- Хочешь выйти? - начал я открывать его, глядя сквозь стекло во двор. В поле моего зрения забралась муха, она пробежалась по нему и замерла. Глядя туда же, во двор, стала потирать ладошки. Потом неожиданно взлетела и на ходу спарилась с другой мухой. Я пристальней посмотрел во двор: что могло ее так возбудить? Не было там ничего такого.
Отстыковавшись от партнера, муха залетела на кухню, покружилась немного под потолком и села мне на плечо. "Нет, я не того полета, шлюха. Мне для соития нужно пережить длинную цепочку отношений. Человек тоже способен схватывать на лету, но не до такой же степени!"
- Только за тобой, - прервала Фортуна мои раздумья. - В смысле, если ты вдруг уйдешь. У меня навязчивая идея, что ты рано или поздно уйдешь.
- Ты права, я могу запросто бросить, вдохновиться кем-то другим.
- А как же наш ребенок, недвижимость, прочее?
- Дети? Неужели мы уже так далеко зашли? В таком случае никуда я не пойду. От красоты не уходят, от нее можно только бежать. А я не люблю бегать.
- Дело даже не в том, что ты уйдешь, а в том, что уйдешь к другой. Которая уже не сможет тебя так любить, как я. Некоторые вообще не способны любить.
- Ты говоришь о всеобщей любви?
- Да, о всеобщей любви ко мне.
- Быть любимой - самая вредная из привычек.
- Как же ты меня достал, - поставила на стол тарелку с горячими блинами Фортуна.
- Как? - взял я блин и намазал сгущенкой.
- Нежно. Иногда складывается впечатление, это не ты меня любишь, а я тебя, - заварила чай Фортуна и села рядом.
- Это не так важно, главное - определиться, что тебе доставляет больше удовольствия: любить или быть любимым, - свернул я в трубочку блин и откусил.
Горячий шоколад
- Ты обо мне не заботишься, - поправила она волосы.
- Не ухаживаешь, - насыпала сахара в чашку.
- Мне не хватает внимания, - добавила еще одну ложку.
- Не обнимаешь, - размешала небрежно.
- Я уже не говорю о цветах, - вдохнула аромат кофе.
- Разве я не достойна? - нашла в чашке свое отражение.
- Мы все меньше целуемся, - пригубила керамику.
- Может, ты встретил другую? Скажи, я пойму, - откусила пирожное.
- Может, я тебе надоела? - салфеткой вытерла губы.
- Но все они остаются тенями, - скомкала.
- Все твои женщины в сравнении со мною, - положила бумагу в пепельницу.
- Хочешь, давай расстанемся, - толкала она пенку по поверхности кофе.
- Только скажи, - положила ложку на блюдце.
- Я уйду, если хочешь, - отодвинула тарелку с пирожным.
- Пирожные здесь не очень, - достала она сигарету.
- С них тянет на разногласия, - поднес я ей зажигалку.
- А это затягивает, - сделала она томно затяжку.
- Забудь все, что я говорила, - сломав, утопила сигарету в пепельнице.
- Жизнь прекрасна, вот и капризничаю.
- Давай потанцуем! - предложил я Фортуне.
- Здесь?
- Да.
- А можно?
- Только со мной.
- Ты тоже умеешь капризничать.
Я встал и подал ей руку, она тоже поднялась. Мы медленно кружились под тихий джаз. Зрителей было немного, но они нам не мешали.
- Ты меня любишь? - спросила меня Фортуна.
- Нет. А ты?
- И я нет. Что будем делать? - улыбнулась она.
- Ничего не будем, многие так живут, и никто не умер. Умирают как раз от любви.
- Иногда я ловлю себя на мысли, что лучше уж умереть от любви, чем жить от противного.
- Я противный?
- Ты ужасный.
- Ужасный мне нравится больше. Кстати, и ребенок тоже от меня.
- Ну, это же был тривиальный залет.
- В каждом залете есть свой космос, - прижал я ее к себе и поцеловал в шею.
- Это действительно был космос, - закрыла она глаза.
- Ты про поцелуй?
- Я про первый.
- У каждой женщины свой Гагарин.
- Бороздящий ее вселенную. Ах, ты, мой Гагарин. Почему мы все реже летаем?
- Слишком много капризов.
Рагу из овощей
- Ладно, я пошел, - мялся все еще в коридоре.
- Что ты ходишь взад и вперед, неужели больше некуда?
- Ты не видела мои перчатки? - наступил я впопыхах на кота. Тот взвыл, как они обычно делают это в летнюю душную ночь.
- Ты даже уйти не можешь по-человечески, - с ходу нашла перчатки Фортуна и протянула их мне.
- А как это, по-человечески?
- Чтобы не было больно.
Вышел утром без ее поцелуя, будто не позавтракал. Я не заметил, как прошла дорога к метро, и очнулся только внутри. Стоял на ступеньке, обнимаясь с собственным пальто, наблюдая за лицами в профиль: одни едут вверх, другие спускаются, все разбиты на кадры из хроники. Эскалатор будто скручивает кинопленку, часть жизни этих людей проходит на лестнице. Их снова и снова будут зарывать и откапывать. Карабкаясь вверх по лестнице, кардинально они не изменятся, даже если будут изменять ежедневно, даже если сами себе. Они изменятся только в одном случае - если изменят им. И они вдруг сорвутся с нее.
Днем в метро не так много людей, я спокойно зашел в вагон и встал спиной к надписи "не прислоняться". Напротив цвела приятная женщина лет тридцати. Несколько раз мы столкнулись взглядами. В голове моей все еще играло вчерашнее красное. Внутри было тепло и весело. Вдруг захотелось узнать ее имя. Я подошел.
- Вы любили когда-нибудь? - не пришло ничего лучшего на ум.
- У вас все в порядке? - отодвинулась она от меня.
- Да, но вопрос-то простой.
- Конечно, любила, - взялась она крепче за поручень.
- Сильно? - Я улыбнулся искренне.
- Достаточно, - пыталась она отвести глаза.
- Как вы думаете, любовь с первого взгляда существует? - развращал я ее добродетель синим-синим как небо взором.
- Я в метро не знакомлюсь и тем более не влюбляюсь, - поправила она сумочку.
- А что вам мешает? - поддержал я ее за руку, когда поезд качнуло.
- Романтики не хватает, - чувствовала она мою ладонь, а я, казалось, ее учащенный пульс.
- Так считаете?
- Извините, я плохо считаю, - улыбнулась помадой незнакомка.
- Я выйду сейчас, вы ее сразу почувствуете, - диктор объявлял мою остановку.
Двери открылись, и я вышел. Помахал рукой, а она мне из-за стекла ресницами. Тоннель всосал поезд, словно рот макаронину. Незнакомка увезла с собой всю мою романтику.
Фаршированный перец
Я приехал домой раньше обычного. Никого. Только кот выбежал радостно навстречу.
- Сейчас тебя покормлю, - содрал я ботинки и сразу прошел на кухню. Насыпал ему в миску кошачьей радости и потрепал по загривку. Том весело принялся грызть еду. На кухонном столе лежала записка, даже целое письмо:
"Помнишь теплые ночи? В них как в бездонной ванне, мы плавали словно рыбы, лишенные чешуи, чувствительные как поцелуи, плавленые сыры.
Помнишь?
Они были маленькие, дети наши - мурашки, бегали между нами, ветреные, возбужденные, углубляясь в те зоны, которые я бросила контролировать, как только тебе поверила.
А как я смущалась?
Ты первый, кто их растрогал, открыл. Чувствуешь, как я скучаю, я брежу прикосновениями, страх проник подсознательно, выстелился подкожно, вдруг ты больше никогда не придешь, не дотронешься. Страх солнечных жировых прослоек, вдруг ты найдешь меня худой или толстой, бледной и неухоженной? Вяну и сохну, мне нельзя без тебя. Моя влага, мой дождь, вызывающий дрожь на поверхности моря, моя слабость, мое беспокойство. Я - твое фортепиано. Пальцы роскошные, пусть они сыграют подушечками серенаду спокойной ночи, я усну скучающая.