старая мебель, пыль
подоконник, голуби
мы отсюда и не уходили
сидим в кармане, как яблочные семечки-близнецы
из которых еще неизвестно, что вырастет
когда их вытряхнут на ветер
все возможно, все решаемо
нет такой задачки, которую наши зубы
не перегрызли бы за одну ночь
да и ночи как таковой тоже нет
потому что нас несет один и тот же поток
света, времени и любви
пожалуй, для начала хватит
а теперь задавайте ваши не очень-то умные вопросы
(какие вопросы, Ася
ты ведь ходишь вокруг да около, вздыхает Митька
двигай дальше, не дрейфь)
(а мне понравилось про поток того-сего
внезапно заступается Баев
только я нифига не понял, куда нас несет
и зачем - этого докладчик пока не объяснил, ждем-с)
(Гарик: я тоже не понял насчет писем
ты их сама накатаешь или мои возьмешь?)
(Петя: госкомиссия удаляется на совещание
дико хочу есть, что у нас в холодильнике имеется?)
и пока они так высказываются
у меня есть немного времени, чтобы собраться
откопать старый дневничок
перетрясти внутренние записи
вернуться назад, в точку отсчета
в ту самую Большую химическую
относительно которой мы постановили
что ей в списке быть
С нее-то мы и начнем.
Билет № 17
(А точнее - с проливного дождя.)
Ранним утром я иду по городу, по щиколотку в воде, настроение боевое. Дождь закончился только что, ночь и не наступала (я решила не спать). В руках босоножки, в сумочке паспорт, экзаменационный лист, шоколадка, пять рублей денег и "Двенадцать стульев". Стандартный набор абитуриента, если не считать стульев - это мой талисман.
Через несколько дней - Олежка & Со, остряки-фаталисты, презирают любые экзамены. Пусть ботаны трясутся, судорожно листая Сканави, мы - на подоконнике, читаем вслух; к нам подтягиваются, любопытствуют, просят погромче; гогочут, пока дяденька в черном костюме зазывает нас из дверей с табличкой "БХА". Пора так пора! Раньше сядешь - раньше выйдешь, говорит Олежка, и двое ботанов по соседству нервно смеются; мы встаем, картинно обнимаемся, и будь что будет.
(Да ничего не будет - сдадим… Химфак - не мехмат, а при наборе в четыреста человек реальный конкурс гораздо ниже, чем пишут на стендах. Продрался через математику - дело в шляпе.)
Через неделю "Стулья" проштудированы, на очереди мафия, ассоциации и контакт. Мы с Олежкой обыгрываем остальных всухую. Остальные возмущаются и требуют пару разбить, потому что им так неинтересно. Зато мне интересно - я на седьмом небе. Ради этого поступаем? чтобы сидеть на подоконнике и умничать?
Ассоциирует она! Лучше бы подумала, что дальше будешь делать на этом химфаке, говорит Олежка ехидно. Подашься в самодеятельность? Капустники сочинять будешь? Зачем тебе химия, скажи, пожалуйста? любопытствует он (вовремя!), когда самые страшные экзамены позади.
По нашему клубу любителей Ильфа-Петрова статистика весьма позитивная: к концу абитуры утеряны только двое, остальные прошли по кромке, то есть по четверкам. А пятерок в МГУ и не ставят, во всяком случае, за математику; обладатель четверки - герой, Геркулес, придушивший Немейского льва; да, мы герои, we are the champions, остался последний, пустяковый экзамен, и студенческий билет в кармане, а вместе с ним и новая жизнь.
Новая жизнь наступает стремительно. Двадцать восьмого июля в половине шестого утра (вот она, точка отсчета!) обнаруживаю, что сегодня совсем повезло - мой последний экзамен папа проспал. Хлопнул по будильнику, перевернулся, всхрапнул и затих. Я - на кухню, на цыпочках: наконец-то одна! своя собственная! и никто не будет следовать тенью отца Гамлета, компрометируя в глазах клубной общественности.
Вчера папа оговорился, что ему тоже надо в Москву, "по своим делам". Конечно, опять собирался полдня просидеть на лавочке возле памятника Ломоносову с бутылкой кефира и пузырьком валерьянки. До сих пор ни одного экзамена не пропустил, неся вахту возле памятника, чтобы вовремя оказать мне первую помощь, когда я выйду из аудитории зареванная, не сумевшая преобразовать систему уравнений, превратить синус в косинус и уж тем более решить задачку с параметром. Или внятно объяснить, чем алканы отличаются от алкенов, алкинов и алгонкинов.
Как насчет свободы передвижения, папа? торжествую я про себя, наскоро поглощая "легкий" завтрак (который в мамином представлении почему-то состоял из яичницы с сосисками и хлеба с маслом). Имею я право проехаться в электричке одна? молча смотреть в окно, обгрызая шоколадку (ну нет у меня сил терпеть до экзамена!), или просто дремать, заваливаясь на соседа, вместо того чтобы беседовать с тобой о поверхностном натяжении и рисовать в блокноте капельку дождя на подлете к земле?
Папа не только физик-аэродинамик, он еще и педагог. Любит изобретать задачки по ходу движения транспорта, с опережением, чтобы проверить мою так называемую сообразительность. Вполголоса он не может, особенно если речь идет о науке - мешает двадцатилетний преподавательский опыт. Соседи по скамеечке смотрят снисходительно, некоторые даже пытаются подсказывать. Оно и понятно - в этой электричке сплошь аэродинамики с некоторыми вкраплениями электротехников и инженеров-приборостроителей (конечная станция - "Академгородок"), и только на двадцатом километре в вагон садятся нормальные люди, которым интересно про футбол, а не про то, чему равняется "сигма" или "ро". И тогда ненормальные тоже переключаются на футбол, а сплющенная капелька, нарисованная на листке из блокнота, летит и летит к земле, счастливая уже тем, что о ней наконец-то забыли.
Вообще-то папе было чем заняться. Во-первых, горел квартальный отчет. Во-вторых, на нем висела разнесчастная летно-исследовательская лаборатория, которую руководство давно мечтало закрыть за недостатком финансирования, а всех сотрудников к чертям разогнать. Папа без работы не остался бы и даже мог пойти на повышение, - в соседней лаборатории как раз сняли начальника, - но не ходить же по головам! Мы здесь со дня основания, возмущался он; взять хотя бы Витю Семенова - уникальный специалист, "Буран" продувал, и вот его увольняют, а я остаюсь. Как они это себе представляют?
В общем, у папы классический, интеллигентский скверный характер. Ни дня без добрых дел, в ответе за все (буквально: за все), поэтому и в мою подготовку к экзаменам он вложился на совесть.
Начали с азов: первая совместная математика проходила по-пифагорейски, за выяснением того, что такое число и почему этого не знает ни наука, которая умеет много гитик, ни философия, которая ничего-то не умеет и не знает. Потом поползли по школьной программе, чтобы "освежить голову" и пойти в атаку на задачки повышенной сложности, выданные на подготовительных курсах. Особого прилежания я не проявляла и папа по-детски обижался, когда все ненужное наскоро выносилось за скобки. Жалобно просил аккуратней обходиться с маленькой "m", когда я норовила ее сократить, как будто это обиженный зверек, которому не налили в блюдечко молока.
И вычитывал мои шпаргалки! а я писала по четыре строки в одной: весь экзамен на подоле юбки (если пришить) или в кармане (если пришивать лень). Находил ошибки, подчищал их лезвием, после чего вписывал недостающее.
Мама при виде этого зверела. Кто у нас поступающий - ты или она? Зачем девочке математика? Мало моей загубленной жизни? Вот увидишь, ее срежут на первом же экзамене. И прекрасно, и замечательно - займется чем-то более подходящим. Перестань упрямиться и вернись в Сорренто, дорогая (это уже мне). Татьяна Александровна простит, у нее в классе есть свободное место. Поработаешь, восстановишь форму, сначала в хор, а потом видно будет.
Ну что ты, мама, - отмахивалась я, - какой хор, мы тут все индивидуалисты. Я уже решила - нет. Петь буду только в пьяном виде, и только "Ой мороз, мороз".
Отец, скажи ей!.. - стонала мама, - я больше не могу. Это не человек, это истукан. Променять музыкальную карьеру на какой-то химфак!.. с ее-то данными!..
Но папа тер бритвой шпаргалки и молчал.
Каждое утро, собираясь на работу, родителята обсуждали мои жизненные планы прямо над моей головой. Их педагогические стили, не совпадая ни в одной точке, на бесконечности сходились. Ей - то есть мне - надо учиться. Она - то есть я - отлынивает. Вывод: после половины девятого спать нехорошо, стыдно, а после девяти - просто грешно. Ася, петушок пропел давно. Подъем, подъем, кто спит, того убьем (и трубят в ухо пионерскую зорьку, нарочито давая в финале того самого петуха). Вставай, наконец! Хватит придуриваться, мы знаем, что ты не спишь.
(Знают они!.. Давно заметила: бодрствующие, особенно те, которые встают не по своей воле, смертельно завидуют тем, кому вставать не надо, попутно производя массу шума: суетятся, умничают, обсуждают - с раннего-то утра! - мировую и региональную политику; делаются ироничными, втыкают в мирную спину спящего ядовитые стрелы острот; роняют разнообразные предметы, иногда бьющиеся; хлопают дверьми, громко завтракают, чистят зубы, ищут обувную или одежную щетку, проездной или ключи; долго не могут попасть в замок, и, наконец, с кащеевым скрежетом заперев дверь на три оборота, хотя было бы достаточно и одного, все равно уходят несчастными. А я спокойно переворачиваюсь на другой бок и досыпаю.)
И так ежедневно. А если не поступлю?
Запилят до смерти.