Остановился он за "Чайкой", прямо напротив "Дома Радио". Здесь было пусто, как будто они попали в другое измерение, и даже залпы салюта доносились еле-еле - как через вату. По асфальту ветерок гнал праздничный мусор.
- Ты как здесь? - спросил Павлик, стараясь не смотреть ей в глаза - Это вы с Мухой?..
- Отпусти, - перебила Аня, - больно.
- Извини, - Пашка отпустил её руку, не выдержал, поймал взгляд, и по позвоночнику побежал озноб, а сердце ударило так, что заглушило очередной залп.
- Аня, - чуть слышно выдохнул Павлик. - Анечка…
- Павлик, - мгновенно отозвалась Аня дрожащим голосом - Что, Павлик, что?
- Плохо мне, Аня. Без тебя.
- И мне… - тихо сказала Аня и коснулась его руки.
Между пальцами проскочила искра, обоих ощутимо ударило током. Павел отшатнулся.
- Тебе? Почему? Но ведь ты же сама выбрала.
- Значит, не то выбрала, - устало усмехнулась Аня, опуская руки. - Да и не выбирала я ничего.
- А кто выбирал - я?
- Павлик, не надо. Ты же сам всё понимаешь.
- Нет, - сказал Павел, как сквозь сон.
В голове, внезапно ставшей громадной, прыгали обрывки мыслей. Сталкивались друг с другом, разбивались на мелкие колючие осколки. Холодные как лёд и острые как иглы. Осколки вонзались в мозг, протыкали его насквозь.
"Зачем…. зачем я это говорю? Аня…. Как ты могла? Брось, не надо - забудь. Взять за плечи, прижать. Но ведь…"
- Не понимаю… - повторил Пашка. - Ты его любила?
- Нет.
Воздух рвануло - по тротуару весело полетели смятые бумажки и обрывки воздушных шариков. Что это - салют? Или сердце?
- Нет? - повторил Павлик, и в мозг воткнулась ещё сотня ледяных игл. - Тогда почему?
Аня молчала.
- Почему?! - почти закричал Павлик, не обращая внимания на впивающиеся осколки.
Она вздрогнула, попробовала взять его за руку - Павел стоял как каменный, будто не чувствуя - вздохнула и заговорила быстро и неразборчиво.
- Ты же сам… Я думала, уже всё, больше никогда. Что ни делаю - только хуже. Да и ты тоже….Думала, уже всё - крах. Было так пусто, так одиноко…
"Одиноко… Господи, как холодно".
- А с ним стало не одиноко?
- Не стало. Но я не выбирала, всё получилось само собой, как мираж…
- Само собой? Этого так даже у кошек не бывает.
Аня устало закрыла глаза, из-под век поползли чёрные дорожки.
- Господи! Мне иногда кажется, что весь город знает. Это он тебе сказал?
- Какая разница? - сказал Павел. - Нет.
- Павлик, - ещё раз попробовала Аня, - я испугалась. Очень испугалась, что больше никогда…никому… Что больше никто…
- Что "никто"?
- Что никто не полюбит. Никогда.
- Не полюбит, - повторил Павлик. - Ну, конечно! Опять "полюбят". Опять тебя! А сама? Или тебе это не важно?
- Сама я любила только тебя, - сказала Аня. - И люблю.
- Но как же тогда… - снова начал Пашка и осёкся. - А я тебя.
Эхо нового залпа отразилось от Дома Радио и весело понеслось вдаль. Два одиноких человека на пустынной улице этого не заметили.
- Что же ты раньше этого не говорил? - через сто лет спросила Аня.
"Разве не говорил? Что это у неё - тушь течёт? И что теперь делать?"
- Павлик, - словно прочитав его мысли, сказала она, - прости меня. Давай всё забудем?..
"Конечно! Ничего не было, ниче… Она его целовала. Забыть! Закрывала глаза, когда он целовал ей грудь? Не надо! Раздевалась сама или он? А когда они…когда… она задыхалась от счастья? Плакала? Не надо, забудь…. Почувствовала, что унеслась на небо?"
- И ты меня прости, - Пашка повернулся и, сгорбившись, пошёл прочь.
- Павлик! - тонко вскрикнула вслед Аня. - Ты куда?
- Забывать, - не останавливаясь, сказал Павел.
Сколько с тех пор прошло - год? Или полтора? Нет, вроде бы, два. Ну и что - забыл? Ни хрена! Даже наоборот - такое впечатление, что чем больше стараешься, тем хуже это выходит. Что же, врал древний царь Соломон? Проходит, мол, всё. Или времени мало прошло? Древние они такие - что для них каких-то два-три года. Им вечность подавай.
Спросить бы у него, так ведь не ответит. Или спросит: "А что, собственно, ты, Павел Тапаров, хочешь забыть? Что пытаешься залить водкой?" И ведь будет прав, зараза древняя.
"А ты не знаешь, Соломон, что я пытаюсь забыть? Аню? Или…. Зачем, вообще, ещё живу? Не знаешь? Ну, правильно - на фиг тебе такие мелочи? Пить со мной будешь, Соломон?"
- Не буду! - совершенно явственно сказал кто-то в голове. - Есть и получше средства.
Павел вздрогнул. Это ещё что такое - допился? А впрочем….Почему бы и не поговорить?
- И какие же?
- Много. Для начала, например, бханг. Не понимаешь? Ну, ганджа, мадхак, гашиш…
- А! - понимающе протянул Павлик и неизвестно кому погрозил пальцем. - Иди ты в жопу со своим "махакам"! Щас спать лягу - и всё забуду.
Не забыл. Через неделю он купил у знакомого для пробы спичечный коробок анаши. Сначала ему не понравилось: почти никакого толка. Чтобы хоть немного подействовало, пришлось запивать вином. Но постепенно втянулся и даже нашёл некоторые преимущества - по крайней мере, не надо по утрам жевать кофейные зёрна, чтоб отбить перегар.
А вообще-то, такая же ерунда - всё равно забыться не удаётся. Всё равно в каждой десятой фигурке мерещится она, и прошибает холодный озноб. Потому что не знаешь, что делать - догнать или сделать вид, что не заметил. Всё равно не забывается номер телефона, и иногда хочется отрубить руку, тянущуюся к телефонному диску. И всё равно ночью в воспаленном мозгу возникают такие картины, что даже во сне хочется выть.
Дикие, раздирающие мозг сны. Он лежит прямо в чёрной пустоте, ему хорошо, он знает, что сейчас станет ещё лучше - так, как не было ещё никогда. В чёрной пустоте возникает мягкий, вроде бы, лунный свет, и из этого света выходит к нему Аня. Такая, какой он никогда её не видел. Тонкие ключицы, неожиданно полная грудь с торчащими сосками, плоский живот с тёмным треугольником внизу. Она склоняется ниже и ниже, он уже почти ощущает её губы и грудь, и вдруг темнота сменяется ярким, красно-багровым светом. Аня отворачивается и отходит, плавно покачивая бёдрами. Там - всего лишь в двух шагах - ждёт её другой. Тоже обнажённый, но без лица. Он властно протягивает руки, она ложится рядом, целует его, а дальше… Дальше мозг разрывает дикая боль, хочется проснуться, чтоб ничего не видеть, но проснуться не получается, и приходится смотреть. Тогда он начинает кричать - всё громче и громче, пока не просыпается. Не хватает воздуха, лоб и волосы заливает липкий пот, стучит, как отбойник, сердце, и дико болит в низу живота. А самое противное, что утром на простыне обнаруживается пятно. Как в двенадцать лет. Хорошо хоть он живёт один, а то б стыда…
Да и вообще, одному лучше: не пристаёт никто. Сначала он думал, что легче будет на людях, и пропадал допоздна на работе. Без толку - ни работа, ни коллектив не отвлекали. Даже, наоборот - от их проблем и интересов возникало глухое раздражение.
Ещё бы родители отстали. Особенно мама. Из-за неё приходится убирать в квартире, делать вид, что всё прекрасно. Но, похоже, не удаётся. "Пашенька, что-то мне твоё настроение не нравится. Какой-то ты последнее время странный стал. И один всё время. Надо тебе жениться. Смотри, как у Вити всё хорошо, какая у него чудная девочка растёт. Паша, что-то я твоих друзей давно не видела. Вы не поссорились?".
Как же! Ещё чего не хватало. Хотя, может, и надо было б поссориться - чтоб не лезли, чтоб оставили в покое. Лезут и лезут. Как тараканы! И каждый, ясное дело, желает только добра. А у него они спросили? Хочет он их добра?
Русик нотациями задолбал. Никак не мог он, видите ли, представить, что его друг Тапик подтвердит извечную истину, что почти любой русский - потенциальный алкоголик. Это он специально, это он так обидеть хочет. Психолог. Не выйдет, Русик.
Но Русик хоть не так часто лезет, а вот Витька…. До чего же точная у него оказалась кликуха - Муха. Как настоящая муха и прилип - заходит чуть не каждый день. А чего заходит, хотелось бы знать? Зачем? Хоть бы раз выпить принёс. Нет! Придёт, сядет и начинает нести всякую муру. Детство вспоминает постоянно, как будто он сам не помнит. Или начинает нудно рассказывать свои новости. О том, как они со Светкой получили, наконец, садовый участок, и что будут на нём выращивать. Садовод- мичуринец! О том, что очередь на квартиру почти не движется, и он уже не знает, что делать - может, правда к Кульку перейти? Ну и конечно, все новости про Наташку: что ест, что лопочет, на кого становится похожа. И как это хорошо, и что они со Светкой о втором подумывают и хотят, чтоб это был сын. Любимая тема - тут его, если не остановить, может доболтаться хрен знает до чего. Как недавно, когда сев на своего любимого конька, вдруг заявил, что ему - Пашке - тоже надо жениться. Найти кого-нибудь и жениться. Так и сказал "кого-нибудь". Главное, мол, чтоб семья была. И дети.
- Муха, - прервал тогда Пашка его монолог, - а ты для чего женился? Для детей?
- Конечно, - совершенно уверенно заявил Муха. - А иначе зачем? Тогда и так можно.
- Тогда тебе надо было со Светки справку заранее брать. Ну что уставился? Справку, что здорова и может рожать детей. А то вдруг оказалось бы, что…. Что б тогда делал, Муха, развёлся бы?
- Наверное… - чуть замешкался Витька и тут же нашёлся: - Такого не могло быть, я бы заранее почувствовал.
Вот так - "почувствовал" бы он. И хрен его знает, что ответить? Обозвать муравьём? Бесполезно. Или позавидовать? А вот выпить Муха никогда не принесёт…