- Да, я так и думала, что причина именно в этом. И если начистоту, Ханна, дорогая, мне плевать. Я получила от тебя извинения, которых заслуживала. Так что отныне, если снова захочешь меня видеть, я не возражаю. Если нет - тоже хорошо. Выбор только за тобой.
В ту ночь, сидя на кухне и пересказывая Дэну по телефону разговор с матерью, я поклялась держаться от нее подальше, насколько это будет возможно. Дэн, разумеется, поддержал меня в этом.
- Окажи самой себе услугу, - сказал он. - Оторвись от нее.
Как ни трудно мне было сделать это, но я последовала его совету - не то чтобы окончательно перерубила связывающие нас узы, но сократила до минимума общение с ней. В те несколько недель, что я провела в Бостоне, я взяла себе за правило звонить матери каждое воскресенье, утром, и вежливо интересоваться ее самочувствием. Если она задавала мне вопросы, я отвечала. Но только если она задавала вопросы.
Когда в конце августа мы вернулись в Вермонт, у меня появилась навязчивая идея проводить свое время с максимальной пользой. Я с головой погрузилась в учебу, но бросила французский, заменив его курсом лекций по истории образования. Я уже не видела смысла учить французский, поскольку эти занятия постоянно напоминали бы мне о несостоявшейся стажировке в Париже.
Сама я старалась не думать об этой упущенной возможности, разве что Марджи присылала мне редкие открытки из Парижа, сотней едких слов умудряясь передать свои впечатления от французских "стоячих" туалетов; рассказать, что сигареты "Житан" по вкусу напоминают выхлопную трубу; или объяснить, почему она больше никогда не станет спать с румынским эмигрантом-саксофонистом, у которого вставная челюсть.
Завидовала ли я французским приключениям Марджи? Еще как (хотя уж точно могла бы прожить без секса с беззубым румынским emigre). Но я нагружала себя делами и заботами и пахала на студенческой скамье.
Спустя две недели после начала зимнего семестра Дэн пришел домой с письмом в руке и довольным видом. Он получил известие о том, что его зачислили в интернатуру в Провиденсе.
- Я понимаю, это не самое престижное место, - сказал он, - но для нас это настоящий прорыв. Госпиталь Род-Айленда открывает такие возможности! Черт возьми, половина ребят из моей группы довольствуется интернатурами в Небраске или Айова-Сити. А мы, по крайней мере, остаемся на северо-востоке. Во всяком случае, хорошая новость в том, что они ждут меня не раньше середины июля, и это означает, что мы сможем провести свой медовый месяц в Париже.
Последняя фраза заставила меня задуматься.
- Это предложение? - спросила я.
- Да, это предложение.
Я подошла к окну и уставилась на снег.
- Знаешь, - сказала я, - когда мне было семнадцать, я поклялась никогда не выходить замуж. Но я не думала, что встречу тебя…
- Что ж, я очень рад, что ты меня встретила.
- Я тоже, - сказала я и повернулась к нему.
- Означает ли это, что ты согласна?
Я кивнула.
Вот и свершилось - я выходила замуж за Дэна. Мое будущее отныне было связано с его будущим, и я чувствовала себя защищенной.
Дня через три после этого разговора Дэн получил неприятные новости. Госпиталь Род-Айленда только что покинули два интерна, и теперь у них не хватало врачей, поэтому Дэна просили приступить к работе сразу после выпускных экзаменов.
- Ты никак не можешь на них повлиять? - спросила я.
- Они настаивают на том, чтобы я приехал к восьмому июня. Если я откажусь, мое место займет следующий парень из списка. А учитывая, что большинство интернов госпиталя Род-Айленда - это выпускники медицинских школ "Лиги плюща"…
- Выходит, нам не светит месяц в Париже?
- Обстоятельства изменились. Мне очень жаль.
Я проглотила разочарование. А еще через десять дней, когда августовское небо Новой Англии зависло огромным синим куполом и удушливую жару разбавил пряный ветерок, мы обвенчались в Первой Унитарной церкви Берлингтона. Служба - короткая, без лицемерия и напыщенности - прошла без запинки. Так же, как и торжественный ланч в Олд-Таун-Холле. Дэн произнес красивую речь о том, что я лучшее из того, что произошло в его жизни. Отец, разумеется, блеснул эрудицией, сказав, что в мире постоянной политической нестабильности и вечного конфликта поколений "большая редкость и удача" иметь такую дочь, верного друга и опору в минуты "жизненных катавасий", и по-отечески заметил, что Дэну крупно повезло. Я в своей короткой речи горячо поблагодарила отца за то, что научил меня ценить любознательность, как движущую силу жизни, что всегда относился ко мне на равных (близко к истине); поблагодарила Дэна, который доказал мне, что хорошие парни - это не вымирающий вид; и маму - за ее "бесконечную требовательность" (комментарий, как и предполагалось, допускал широкую трактовку) и шикарное застолье.
Спустя два дня мы переехали в Провиденс. Здесь мы подыскали такую же "убитую" квартиру в очередном дощатом домике, и я уже чувствовала, что все лето буду заниматься ремонтом. Мне все-таки удалось найти работу в частной школе, где я устроилась преподавать английский язык и американскую историю шестиклассникам. А отец Дэна сделал нам потрясающий свадебный подарок. Это был четырехлетний фургон "вольво" - ярко-оранжевый, с потертыми сиденьями из коричневой кожи. Нам обоим он казался верхом крутизны.
Между тем Марджи пришлось повременить с возвращением в Париж. Ее мать, будучи вдрызг пьяной, упала с лестницы и теперь была прикована к инвалидной коляске из-за сломанного бедра.
- Похоже, я должна играть в послушную дочь и сидеть с ней все лето, - сказала она мне по телефону. - Как ты понимаешь, я не в восторге от роли Флоренс Найтингейл и часто задаю себе вопрос, не нарочно ли она кувырнулась с этой чертовой лестницы, чтобы помешать мне уехать.
- Но ты ведь вернешься в Париж?
- Еще бы, конечно, - сказала она. - Как только мадам встанет и доплетется до бара, я первым же рейсом рвану через Атлантику. А пока я ищу работу в журнале, но все вакансии заняты. Нашла вот тупую работу в Музее современного искусства.
- Звучит солидно. По-моему, не такое уж плохое место.
- Послушай, меня же не куратором выставки берут. Это работа в сувенирной лавке. Но работа. И поможет мне скоротать время, пока моя дражайшая мамочка не излечится и я смогу сбежать отсюда.
В тот вечер, за домашним ужином, я рассказала Дэну о том, что у Марджи изменились планы и что она почти уверена в преднамеренном падении своей матери.
- Только Марджи могла придумать такую чушь, - заметил он.
- Знаешь, я ведь думала о том же, когда моя мама пыталась покончить с собой.
- Есть существенная разница между настоящей попыткой суицида и фантазиями Марджи, будто ее сумасшедшая мамаша прочно бросилась с лестницы, чтобы удержать ее дома. Впрочем, я не имел опыта непосредственного общения с нью-йоркскими невротиками, так что не причисляю себя к экспертам по этой разновидности помешательства.
- Это все потому, что ты ультрарациональный…
Он поднял на меня удивленный взгляд:
- Ты считаешь меня ультрарациональным?
- Просто иногда ты слишком назидательный, вот и все.
- Что ж, спасибо, что сказала…
- Послушай, давай не будем ссориться из-за этого.
- Нет, просто ты делаешь замечания по поводу моей строгости.
- Я назвала тебя рациональным, а не строгим…
- Ультрарациональный… это почти то же самое. Мне действительно очень жаль, если я кажусь тебе таким…
- Какой бес в тебя вселился? - изумилась я.
- Я что, нападаю на тебя? Разве я критикую твои недостатки?
- Какие, например? - вдруг взвилась я.
- Например, твою строгость… ты всегда контролируешь себя, боишься сделать неверный шаг, или расстроить меня, или, боже упаси, совершить какое-нибудь безрассудство…
Я не верила ушам своим.
- Что? - крикнула я. - Всё - все! - что я делала с тех пор, как мы вместе, было направлено на тебя… твою учебу, твою карьеру…
- Я это и говорю, Ханна. Я никогда, никогда ничего тебе не запрещал. Ты сама воздвигала для себя запреты - отказалась ехать в Париж, моталась следом за мной во время летних каникул…
- Ты считаешь, что я преследовала тебя, как какая-нибудь собачонка?..
- Ты меня не слышишь. Я всегда был счастлив оттого, что ты со мной. Но в глубине души я знаю, что ты чувствуешь себя слегка ущемленной, как будто тебя ограничивают какими-то рамками…
- Я никогда не говорила, что чувствую себя ущемленной…
- Да, но ты демонстрировала это всем своим видом.
- Что ж, спасибо за "правду". И кстати, можешь поставить себе "хорошо" за проницательность и "отлично" за самое выдающееся самомнение…
- Самомнение? У меня?
- Никогда не думала, что увижу жестокость за фасадом Мистера Отличный Парень…
Как только эти слова сорвались с моего языка, я тут же пожалела об этом. Но так уж устроена ссора, особенно ссора с человеком самым близким, с которым ты никогда не ссоришься. Что-то в тебе вдруг взрывается, и выплескивается столько гадости. И вот ты уже ловишь себя на том, что не можешь остановиться, и тебя несет…
- Думаешь, я не вижу, как ты вечно ставишь себя и свою работу на первое место, всегда…
- Заткнись, - сказал он, схватил свою куртку и направился к двери.
- Все правильно - беги, раз не можешь слышать правду…
Он обернулся и посмотрел на меня с нескрываемой яростью:
- Вот и оставайся со своей идиотской правдой.