- И снизив голос, как бы тем самым кончая официальный разговор, подполковник улыбнулся: - Зверь я, что ли? По мне, Григорий Степанович, всех нерадивых гнать из армии следует. Армия должна быть сознательной. И каждый офицер - это я до самой смерти повторять не устану! - должен иметь перспективу. Людям расти надо. А тот, кто не растет, тот, простите меня, гнить начинает. Я бы таких хоронил без всяких почестей. Демобилизовывайтесь на здоровье. Дизелист вы великолепный. Брачок в агрегате сразу определите, - не отказал он себе в намеке. - Да, дизелист вы, что надо! И отпустить вас вроде жаль, но и держать нельзя. Самый свой главный долг перед родиной вы исполнили. Четыре года на войне, притом три - в блокаде! - это… - подполковник запнулся, ища подходящего определения, и не найдя добавил: - Это много… Я так и напишу в ходатайстве: долг выполнил сполна. А офицеры из-под палки мне не нужны.
4
И вот сейчас, в День Пехоты, Гришка досиживал в дежурке свои последние армейские минуты, ожидая законного двухмесячного пособия и не веря собственному счастью. Ращупкин оказался твердым на слово и по-человечески стоило бы его отблагодарить.
- Журавлю поставь, - тихо сказал Курчев. - Журавлю следует.
- Он белой не пьет, - вздрогнул Новосельнов. - А другого… я краснофлотцу не заказывал.
Военторговским ларьком командовал демобилизованный матрос Ленька. Водку он продавал из-под полы по тридцать рублей бутылка, а коньяка, как продукта неходкого, не держал вовсе.
- В… смотайся, - назвал Курчев районный центр, куда прибывала полковая почта.
- Эх, - мотнул шляпой Гришка. Ему не жаль было денег, но он боялся судьбы. Он так долго и так небеспричинно ее боялся, что сейчас, когда вроде и страшного ничего не было, сердце жутко толкалось под левые ребра, руки дрожали и мерещилось самое скверное. Оттого-то, а не из жадности, он сидел на КПП, надеясь на ходу перехватить начфина и не справлять отвальной. Чемодан был давно запакован. Все военное - сапоги, ремень, китель, бриджи с гимнастерками, подушка, матрас, одеяло - частью раздарено, частью спущено за четверть цены. А начфина все не было, и неясно было, когда прибудет. Гришка сердился, пробовал подшучивать над собой, глотал с утра водку, но ничего не помогало. Он отчаянно боялся. Только присутствие Курчева, который тоже мечтал удрать из этого Богом забытого полка, несколько успокаивало Гришку.
- На черта Журавлю мой коньяк? У него купюры несчитанные.
- Скажешь, - улыбнулся Курчев и без раздражения оторвал голову от тетради. Ему оставалось дописать три страницы - и реферат был бы готов. Собственно, он уже давно был готов и даже на две трети перестукан на пишущей машинке. Но для таких, которые читают не подряд, а вразброс начало, середку и последние абзацы, нужно было отгрохать конец позабористей. Цитаты из классиков были уже переписаны. Оставалось их соединить покрасивей и поаккуратней, чтобы на кафедре истории поняли, что соображалка у лейтенанта как-никак, а работает.
- Брось врать, - повторил Курчев. - Сам ведомость видел. Тыща девятьсот - должность. Тыща сто - звание. Ну, ординарские, выслуга, "молчанка". Много ли наберется? Так жена не работает и двое пацанят. Ты бы с ним не махнулся.
- Я - нет, - кивнул Гришка. - Только ты не так его гульдены считаешь. Не каждую сотнягу в ведомость вносят.
- Брось заливать.
- А ты что - вчера родился? - ухмыльнулся Гришка. - "Севастопольские рассказы" читал?
- Так то когда было?! Тогда полковник или батарейный даже овес - не говорю про лошадей! - сами покупали. Продовольствие - и то сами… Ну, и простор для коррупции был. А теперь что? "Изделия" ему продавать?..
("Изделиями" называлась огневая мощь полка, которой, впрочем, пока не наличествовало.)
- "Изделия"? Пальцем, извини меня, Борька, тебя изделали, - натужно захохотал Новосельнов. - Полгода с тобой бьюсь, а ты вон, как тот у печки… - он кивнул на дневального. - Валенок и только…
- А чего… Я понимаю, - отозвался солдат, не поднимаясь с корточек.
- Голос из провинции, - рассердился Курчев. - "Понимаю…" Интересно, чего это понимаешь?
- А то, что у начальства всю дорогу лишняя получка, - повернулся к офицерам истопник и улыбка расползлась по его широкому, красному от печного жара лицу.
- Хватит, - сказал Курчев. - ("Чего психуешь?" - оборвал себя.) Хватит трепаться, - повторил вслух. (Вести подобные разговоры при подчиненном не стоило, но раз уж дискуссия началась, затыкать человеку глотку было неприлично, а главное - бесполезно.) - Ну, чего он возьмет? - сердито спросил лейтенант. - Чернила в конторе? Черняшку в хлеборезке? Пачкаться не станет. Ему же в генералы светит!..
- Чудно мне на вас, товарищ лейтенант, - как на маленького посмотрел дневальный на Курчева и для удобства разговора сел на свой топчан у окна, которое выходило на белое поле и бетонку. - Вы же сами, товарищ лейтенант, на картошку ходили.
- При чем это?
- При том, что за копку батя обещал добавки в котел. Колхоз пять кабанов дал за помощь. А где они?
- У тебя в пузе.
- В пузе у меня картошка, - спокойно растягивая слова, ответил дневальный. - А свинины в нем не больше, чем министр выписал, а повар не украл.
- Молодец валенок! - расхохотался Гришка. - Молодец. Яички петуха учат. И правильно. Учи. Он глупее тебя. Ты осенью - аля-улю… - а он тут темным помрет. А в аспирантуру сбежит, еще темней станет.
- Правда, товарищ лейтенант, вы вроде как не на земле живете, снисходительно сказал истопник. - Сами же, точно помню, за частями для "ЗИСа" сто пятьдесят первого по гаражам с Ишковым катались. Помните, в декабре, когда "ЗИС" разбило, а батя скрыл аварию.
- Ну и что? - спросил Курчев. Он считал, что про "ЗИС" никто, кроме него, шофера и Ращупкина, не знает.
- А "ЗИС" тыщ сто стоит.
- Вот валенок, - веселился Гришка. - У печки дрыхнет, а мозги подогревает! И правда, Борька, "ЗИС", пожалуй, косых сто потянет, или даже полтораста! Ну, пусть не весь. Пусть только кардан, радиатор, мотор…
- Мотор тоже не весь, - покраснел Курчев. - Ну чего пристал? Я в кабине сидел. Ишков обо всем договаривался.
- Понятно. Прикрывалом был. И помрешь прикрывалом. Чего тебе не скажешь - все сквозняк выдует. Историк, дерьма-силоса… Измы, клизмы в голове, а в жизни соображаешь, как в арбузных обрезках…
- Ладно. - Курчев уже смирился с присутствием дневального и даже не злился на Гришку. Ему просто было жаль Ращупкина. Ращупкин нравился лейтенанту, был с ним в не по-армейски коротких отношениях, обещал помочь демобилизоваться, и прошлогодняя поездка по гаражам, вернее по окрестным поселкам, где жили люди из гаражей, свидетельствовала об особенности их отношений. Другому бы Ращупкин не поверил, а Курчеву мог, потому что Курчев был человек интеллигентный, умел держать язык за зубами и, главное, понимал подполковника, который тоже рвался выбраться из этого полка (пусть в Академию Генштаба!).
- А чего "ладно"? ведь ездил, - не унимался Гришка. - Прикрывал покупку ворованного. К "ЗИСу" запчасти частникам не отпускают. Не "Москвичишко". Так? Да?
- Слушай, сыпь-ка отсюда, - пробурчал Курчев и голос у него был как у влюбленного, узнавшего, что девушка, которую он почитал как недотрогу и небесного ангела, отдается направо и налево.
"Дался, в конце концов, мне этот Журавль? - подумал лейтенант. - Что он, брат родной или друг любимый? Но ты тоже хорош! Ездил, курил в кабине не спрашивал. Или с той же картошкой и кабанами… Это ж надо уши развесить: добавка к рациону! Да за такую добавку распатронят Ращупкина как клеветника и врага Вооруженных Сил. Тоже мне - скажут - добавлятель! Что же, товарищ подполковник, норма в Советской Армии не жирна?! Да его за одну идею (а он перед строем в открытую!) на Колыму загонят. Или из армии вон. А что он без армия? Не инженер - нуль без колышка. Вот дурень. И как такое сказать не побоялся? Или тут полк закрытый, что хочешь трави - не донесут. А особист? Что ж, особист один на три полка. Может, они и особисту полкабана отрубили. Или он вегетарианец?" - Иди, Гришка, - сказал вслух. Сейчас начальство попрет.
- Батя в Москву уехал, - подал с топчана голос дневальный.
- Батя, батя. Заладил. Какой он тебе батя? Батей раньше попов звали, а как попы в атаманы пошли - батьками стали. Махно, например.
- Махно учитель был, - уточнил Новосельнов.
5
"Ну, чего злишься, - попробовал успокоить себя лейтенант. - Тоже мне, исследователь душ. Верно Гришка сказал: дерьма-сапога историк… Хрена ты в людях смыслишь!" - и он в сердцах захлопнул тетрадь.
- Где этот драный почтарь? Крутни еще раз, - кивнул дневальному.
- Да есть связь, - терпеливо зевнул Черенков.
- Связь есть, а Гордеева нету. Он, собака, может, в город и не ехал. Сейчас, может, у Соньки, ежовый корень… - с удовольствием выругался дневальный.
- Врешь…
- Пошлите кого-нибудь, пусть шуганет. Или хоть сам слетаю. Погляжу, как с перепугу в штаны не влезет.
- Чего разлегся, за печкой следи, - сказал Курчев. - Пусть побалуется, если охота. Только, чёрт собачий, сегодня среда. Если вечером не отвезу, то четверг пропал, в пятницу брат на кафедре не бывает, суббота вообще не день, а на той неделе у него, вроде, командировка в Питер. Смотришь - и моя аспирантура одним местом улыбнется.
- Ничего, примут. Ты по уму в самый раз, - зевнул Гришка.
- Вы бы своей машины не относили, товарищ лейтенант, точно бы до обеда управились. Вы это ловко, все равно, как женщина в конторе, где справки заверяют. Раз-раз постучит и готово, и два рубля с листка. Как родитель помер, мы с маманей в Челябе копию со смерти снимали. Так она, как вы всё равно, - раз-раз - и вся любовь. Два рубля с листка…