Пришел с той стороны, где меньше дворов, сел на косогор, нагретый за день солнышком, вздохнул, И стал смотреть на деревню. Он, видно, много отшагал за день и крепко устал.
Долго сидел так, смотрел.
Потом встал и пошел в деревню.
Ермолай Воеводин копался еще в своей завозне - тесал дышло для брички. В завозне пахло сосновой стружкой, махрой и остывающими тесовыми стенами. Свету в завозне было уже мало. Ермолай щурился и, попадая рубанком на сучки, по привычке ласково матерился.
…И тут на пороге, в дверях, вырос сын его - Степан.
- Здорово, тять.
Ермолай поднял голову, долго смотрел на сына… Потом высморкался из одной ноздри, вытер нос подолом сатиновой рубахи, как делают бабы, и опять внимательно посмотрел на сына.
- Степка, что ли?
- Но… Ты чо, не узнал?
- Хот!.. Язви тя… Я уж думал, причудилось.
Степан опустил худой вещмешок на порожек, подошел к отцу… Обнялись, чмокнулись.
- Пришел?
- Пришел.
- Чо-то раньше? Мы осенью ждали.
- Отработал… отпустили пораньше.
- Хот… Язви тя!.. - Отец был рад сыну, рад был видеть его. Только не знал, что делать, - А Борозя-то живой ишо, - сказал.
- Ну? - удивился Степан. Он тоже не знал, что делать. Тоже рад был видеть отца. - А где он?
- А шалается где-нибудь. Этта в субботу вывесили бабы бельишко сушить - все изодрал. Разыгрался, сукин сын, и давай трепать…
- Шалавый дурак.
- Хотел уж пристрелить его, да подумал; придешь - обидишься…
Присели на верстак, закурили.
- Наши здоровы? - спросил Степан.
- Ничо, здоровы. Как сиделось-то?
- Ничо, хорошо. Работали.
- В шахтах небось?
- Нет, зачем - лес валили.
- Ну да. - Ермолай кивнул головой. - Дурь-то вся вышла?
- Та-а… - Степан поморщился. - Не в этом дело, тять.
- Ты вот, Степка… - Ермолай погрозил согнутым прокуренным пальцем. - Понял теперь: не лезь с кулаками куда не надо. Нашли, черти полосатые, время драться… Тут без этого…
- Не в этом дело, - опять сказал Степан.
В сарайчике быстро темнело. И все так же волнующе пахло стружкой и махрой.
Степан встал с верстака, затоптал окурок… Поднял свой хилый вещмешок.
- Пошли в дом, покажемся.
- Немая-то наша, - заговорил отец, поднимаясь, - чуток замуж не вышла. - Ему все хотелось сказать какую-нибудь важную новость, и ничего как-то не приходило в голову.
- Ну? - удивился Степан.
И смех и грех…
Пока шли от завозни, отец рассказывал:
- Приходит один раз из клуба и маячит мне: жениха, мол, приведу, Я, говорю, те счас такого жениха приведу, что ты неделю сидеть не сможешь.
- Может, зря?
- Чо зря? Зря… Обмануть надумал какой-то - и выбрал полегче. Кому она к шутам нужна такая. Я, говорю, такого те жениха приведу…
- Посмотреть надо было жениха-то. Может, правда…
А в это время на крыльцо вышла и сама "невеста" - крупная девка лет двадцати трех. Увидела брата, всплеснула руками, замычала радостно. Глаза у нее синие, как цветочки, и смотрела она до слез доверчиво.
- Мэ-эмм, мм, - мычала она и ждала, когда брат подойдет, и глядела на него сверху, с крыльца… И до того она в эту минуту была счастлива, что у мужиков навернулись слезы.
- Вот те и "мэ", - сердито сказал отец и шаркнул ладонью по глазам. - Ждала все, крестики на стене ставила - сколько дней осталось, - пояснил он Степану. - Любит всех, как дура.
Степан нахмурился, поднялся по ступенькам, неловко приобнял сестру, похлопал ее по спине… А она вцепилась в него, целовала в щеки, в лоб, в губы.
- Ладно тебе, - сопротивлялся Степан и хотел освободиться от крепких объятий.
И неловко ему было, что его так нацеловывают, и рад был тоже, и не мог оттолкнуть сестру.
- Ты гляди, - смущенно бормотал он. - Ну, хватит, хватит… Ну, все…
- Да пусть уж, - сказал отец и опять вытер глаза. - Вишь, соскучилась.
Степан высвободился наконец из объятий сестры, весело оглядел ее.
- Ну как живешь-то? - спросил.
Сестра показала руками - "хорошо".
- У ей всегда хорошо, - сказал отец, поднимаясь на крыльцо. - Пошли мать обрадуем.
Мать заплакала, запричитала:
- Господи-батюшка, отец небесный, услыхал ты мои молитвы, долетели они до тебя…
Всем стало как-то не по себе.
- Ты, мать, и радуисся и горюешь - все одинаково, - строго заметил Ермолай. - Чо захлюпала-то? Ну, пришел теперь, радоваться надо.
- Да я и радуюсь, не радуюсь, что ли…
- Ну и не реви.
- Здоровый ли, сынок? - спросила мать. - Может, по хвори какой раньше-то отпустили?
- Нет, все нормально. Отработал свое, отпустили.
Стали приходить соседи, родные.
Первой прибежала Нюра Агапова, соседка, молодая, красивая баба с круглым, добрым лицом. Еще в сенях говорила излишне радостно и заполошно:
- А я гляжу из окошка-то: осподи-батюшка, да ить эт Степан пришел?! И правда - Степан…
Степан улыбнулся ей:
- Здорово, Нюра.
Нюра обвила горячими руками соседа, прильнула наголодавшимися вдовьими губами к его потрескавшимся, пропахшим табаком и степным ветром губам…
- От тебя, как от печки, пышет, - сказал Степан. - Замуж-то не вышла?
- А где они тут, женихи-то? Два с половиной мужика на всю деревню.
- А тебе что, пять надо?
- Я, может, тебя ждала? - Нюра засмеялась.
- Пошла к дьяволу, Нюрка! - возревновала мать. - Не крутись тут дай другим поговорить. Шибко чижало было, сынок?
- Да нет, - стал рассказывать Степан. - Там хорошо. Я, например, здесь раз в месяц кино смотрю, так? А там - в неделю два раза. А хошь - иди в красный уголок, там тебе лекцию прочитают: "О чести и совести советского человека" или "О положении рабочего класса в странах капитала".
- Что же, вас туда собрали кино смотреть? - спросила Нюра весело.
- Почему?.. Не только, конечно, кино…
- Воспитывают, - встрял в разговор отец. - Мозги дуракам вправляют.
- Людей интересных много, - продолжал Степан. - Есть такие орлы!.. А есть образованные. У нас в бригаде два инженера было…
- А эти за что?
- Один - за какую-то аварию на фабрике, другой - за драку. Дал тоже кому-то бутылкой по голове…
- Может, врет, что инженер? - усомнился отец.
- Там не соврешь. Там все про всех знают.
- А кормили-то ничего? - спросила мать.
- Хорошо, всегда почти хватало. Ничего.
Еще подошли люди. Пришли товарищи Степана. Стало колготно в небольшой избенке Воеводиных. Степан снова и снова принимался рассказывать:
- Да нет, там, в общем-то, хорошо! Вы здесь кино часто смотрите? А мы - в неделю два раза. К вам артисты приезжают? А к нам туда без конца ездили. Жрать тоже хватало… Один раз фокусник приезжал. Вот так берет стакан с водой…
Степана слушали с интересом, немножко удивлялись, говорили "хм", "ты гляди", пытались сами что-то рассказать, но другие задавали новые вопросы, и Степан снова рассказывал. Он слегка охмелел от долгожданной этой встречи, от расспросов, от собственных рассказов. Он незаметно стал даже кое-что прибавлять к ним.
- А насчет охраны строго?
- Ерунда! Нас последнее время в совхоз возили работать, так мы там совсем почти одни оставались.
- А бегут?
- Мало. Смысла нет.
- А вот говорят: если провинился человек, то его сажают в каменный мешок…
- В карцер. Это редко, это если сильно проштрафился… И то уркаганов, а нас редко.
- Вот жуликов-то, наверно, где! - воскликнул один простодушный парень. - Друг у дружки воруют, наверно?..
Степан засмеялся. И все посмеялись, но с любопытством посмотрели на Степана.
- Там у нас строго за это, - пояснил Степан. - Там если кого заметют, враз решку наведут…
Мать и немая тем временем протопили баню на скорую руку, отец сбегал в лавочку… Кто принес сальца в тряпочке, кто пирожков, оставшихся со дня, кто пивца-медовухи в туеске - праздник случился нечаянно, хозяева не успели подготовиться. Сели к столу затемно.
И потихоньку стало разгораться неяркое веселье. Говорили все сразу, перебивали друг друга, смеялись… Степан сидел во главе стола, поворачивался направо и налево, хотел еще рассказывать, но его уже плохо слушали. Он, впрочем, и не шибко старался. Он рад был, что людям сейчас хорошо, что он им доставил удовольствие, позволил им собраться вместе, поговорить, посмеяться… И чтоб им было совсем хорошо, он запел трогательную песню тех мест, откуда только что прибыл:
Прости мне, ма-ать,
За все мои поступки,
Что я порой не слушалась тебя-а!..
На минуту притихли было; Степана целиком захватило чувство содеянного добра и любви к людям. Он заметно хмелел.
Эх, я думала-а, что тюрьма д это шутка,
И этой шуткой сгубила д я себя-а!
пел Степан.
Песня не понравилась - не оценили чувства раскаявшейся грешницы, не тронуло оно их…
- Блатная! - с восторгом пояснил тот самый простодушный парень, который считал, что в тюрьме - сплошное жулье. - Тихо вы!
- Чо же, сынок, баб-то много сидит? - спросила мать с другого конца стола.
- Хватает.
И возник оживленный разговор о том, что, наверно, бабам-то там несладко.
- И вить дети небось пооставались.
- Детей - в приюты…
- А я бы баб не сажал! - сурово сказал один изрядно подвыпивший мужичок. - Я бы им подолы на голову - и ремнем!