- Чего ты плачешь?
- Да потому, что вы только о себе думаете… эгоисты несчастные! Он любит! - Она вытерла слезы. - Любишь, так уважай хоть немного, а не так…
- Что же я такого сделал? В окно залез - подумаешь! Ко всем лазят…
- Не в окне дело. Дураки вы все, вот что. Тот дурак тоже… весь высох от ревности. Приревновал ведь он к тебе. Уезжать собрался.
- Как уезжать? Куда? - Пашка понял, кто этот дурак.
- Куда… Спроси его!
Пашка нахмурился.
- На полном серьезе?
Настя опять вытерла ладошкой слезы, ничего не сказала. Пашке стало до того жалко ее, что под сердцем заныло.
- Собирайся! - приказал он.
Настя вскинула на него удивленные глаза.
- Поедем к нему. Я объясню этим московским фраерам, что такое любовь человеческая.
- Сиди уж… не трепись!
- Послушайте, вы!.. Молодая, интересная… - Пашка приосанился. - Мне можно съездить по физиономии, так? Но слова вот эти дурацкие я не перевариваю. Что значит - не трепись?
- Куда ты поедешь сейчас? Ночь глубокая…
- Наплевать. Одевайся. На - кофту! Пашка снял со спинки стула кофту, бросил Насте. Настя поймала ее, поднялась в нерешительности.
Пашка опять заходил по горнице.
- Из-за чего же это он приревновал? - спросил он не без самодовольства.
- Танцевали… ему сказал кто-то. Потом в кино шептались. Он же дурак набитый.
- Что же ты не могла ему объяснить?
- Нужно мне объяснять! Никуда я не поеду.
Пашка остановился.
- Считаю до трех: раз, два… А то целоваться полезу!
- Я те полезу! Что ты ему скажешь?
- Я знаю что!
- А я к чему там?
- Надо.
- Да зачем?
- Я не знаю, где он живет. Вообще надо ехать. Точка.
Настя надела кофту, туфли.
- Лезь. Я за тобой. Видел бы кто-нибудь сейчас…
Пашка вылез в сад, помог Насте. Вышли на дорогу.
Полуторка ворчала на хозяина.
- Садись, ревушка-коровушка!.. Возись тут с вами по ночам.
Пашке эта новая нежданная роль нравилась.
Настя залезла в кабину
- Меня, что ли, хотел увозить? На машине-то?
- Где уж тут!.. С вами вперед прокиснешь, чем…
- Ну до чего ты, Павел…
- Что? - строго спросил Пашка.
- Ничего.
- То-то. - Пашка со скрежетом всадил скорость и поехал.
…Инженер не спал, когда Пашка постучал ему в окно.
- Кто это?
- Я.
- Кто я?
- Пашка. Павел Егорыч.
Инженер открыл дверь, впустил Пашку. Не скрывая удивления, уставился на него.
Пашка кивнул на стол, заваленный бумагами.
- Грустные стихи сочиняешь?
- Я не понимаю, слушай…
- Поймешь. - Пашка сел к столу, отодвинул локтем бумаги. - Любишь Настю?
- Слушай!.. - Инженер начал краснеть.
- Любишь. Значит, так: иди веди ее сюда - она в машине сидит.
- Где? В какой машине?
- На улице. Ко мне зря приревновал: мне с хорошими бабами не везет.
Инженер быстро вышел на улицу, а Пашка, Павел Егорыч, опустил голову на руки и закрыл глаза. Он как-то сразу устал. Опять некстати вспомнились надоевшие слова: "В жизни раз бывает…" В груди противно заболело.
Вошли инженер с Настей.
Пашка поднялся. Некоторое время смотрел на них, как будто собирался сказать напутственное слово.
- Все? - спросил он.
- Все, - ответил инженер.
Настя улыбнулась.
- Вот так, - сердито сказал Пашка. - Будьте здоровы. - Он пошел к выходу.
- Куда ты? Погоди!.. - запротестовал инженер. Пашка, не оглянувшись, вышел.
Уезжал Пашка из этой деревни. Уезжал в Салтон. Прохорову он подсунул под дверь записку с адресом автобазы, куда просил прислать справку о том, что он отработал честно три дня на посевной. Представив себе, как будет огорчен Прохоров его отъездом, Пашка дописал в конце: "Прости меня, но я не виноват".
Пашке было грустно. Он беспрерывно курил.
Пошел мелкий дождь.
У Игренева, последней деревни перед Салтоном, на дороге впереди выросли две человеческие фигуры. Замахали руками.
Пашка остановился.
Подбежали молоденький офицер с девушкой.
- До Салтона подбрось, пожалуйста! - Офицер был чем-то очень доволен.
- Садись!
Девушка залезла в кабину и стала вертеться, отряхиваться. Лейтенант запрыгнул в кузов. Начали переговариваться, хохотали.
Пашка искоса разглядывал девушку - хорошенькая, белозубая, губки бантиком - прямо куколка! Но до Насти ей далеко.
- Куда это на ночь глядя? - спросил Пашка.
- В гости, - охотно откликнулась девушка. И высунулась из кабины - опять говорить со своим дружком. - Саша? Саш!.. Как ты там?!
- В ажуре! - кричал из кузова лейтенант.
- Что, дня не хватает? - опять спросил Пашка.
- Что? - Девушка мельком глянула на него и опять: - Саша? Саш!..
- Все начисто повлюблялись, - проворчал Пашка. - С ума все посходили. - Он вспомнил опять Настю: совсем недавно она сидела с ним рядом - чужая. И эта чужая.
- Саша! Саш!..
"Саша! Саш! - съехидничал про себя Пашка. - Твой Саша и так сам себя не помнит от радости. Пусти сейчас - вперед машины побежит".
- Я представляю, что там сейчас будет! - кричал из кузова Саша.
Девушка так и покатилась со смеху.
"Нет, люди все-таки ненормальными становятся в это время", - сердито думал Пашка.
Дождь припустил сильнее.
- Саша! Как ты там?!
- Порядок! На борту порядок!
- Скажи ему - там под баллоном брезент есть - пусть накроется, - сказал Пашка.
Девушка чуть не вывалилась из кабины.
- Саша! Саш!.. Под баллоном какой-то брезент!.. Накройся!
- Хорошо! Спасибо!
- На здоровье, - сказал Пашка, закурил и задумался, всматриваясь прищуренными глазами в дорогу.
Игнаха приехал
В начале августа в погожий день к Байкаловым приехал сын Игнатий. Большой, красивый, в черном костюме из польского крепа. Пинком распахнул ворота - в руках по чемодану, - остановился, оглядел родительский двор и гаркнул весело:
- Здорово, родня!
Молодая яркая женщина, стоявшая за ним, сказала с упреком:
- Неужели нельзя потише?.. Что за манера!
- Ничего-о, - загудел Игнатий, - сейчас увидишь, как обрадуются.
Из дому вышел квадратный старик с огромными руками. Тихо засмеялся и вытер рукавом глаза.
- Игнашка!.. - сказал он и пошел навстречу Игнатию. Игнатий бросил чемоданы. Облапали друг друга, трижды - крест-накрест - поцеловались. Старик опять вытер глаза.
- Как надумал-то?
- Надумал.
- Сколько уж не был? Лет пять, однако. Мать у нас захворала, знаешь… В спину что-то вступило…
Отец и сын глядели друг на друга, не могли наглядеться. О женщине совсем забыли. Она улыбалась и с интересом рассматривала старика.
- А это жена, что ли? - спросил наконец старик.
- Жена, - спохватился Игнатий. - Познакомься.
Женщина подала старику руку. Тот осторожно пожал ее.
- Люся.
- Ничего, - сказал старик, окинув оценивающим взглядом Люсю.
- А?! - с дурашливой гордостью воскликнул Игнатий.
- Пошли в дом, чего мы стоим тут! - Старик первым двинулся к дому.
- Как мне называть его? - тихо спросила Люся мужа.
Игнатий захохотал.
- Слышь, тять!.. Не знает, как называть тебя!
Старик тоже засмеялся.
- Отцом вроде довожусь… - Он молодо взошел на крыльцо, заорал в сенях: - Мать, кто к нам приехал-то!
В избе на кровати лежала горбоносая старуха, загорелая и жилистая. Увидела Игнатия - заплакала.
- Игнаша, сынок… приехал…
Сын наскоро поцеловал мать и полез в чемоданы. Гулкий сильный голос его сразу заполнил всю избу.
- Шаль тебе привез… пуховую. А тебе, тять, сапоги. А Маруське - во!.. А это Ваське… Все тут живы-здоровы?
Отец с матерью, для приличия снисходительно улыбаясь, с интересом наблюдали за движениями сына - он все доставал и доставал из чемоданов.
- Все здоровы. Мать вон только… - Отец протянул длинную руку к сапогам, бережно взял один и стал щупать, мять, поглаживать добротный хром. - Ничего товар… Васька износит. Мне уж теперь ни к чему такие.
- Сам будешь носить. Вот Маруське еще на платье. - Игнатий выложил все, присел на табурет. Табурет жалобно скрипнул под ним. - Ну, рассказывайте, как живете? Соскучился без вас.
- Соскучился, так раньше бы приехал.
- Дела, тятя.
- Дела… - Отец почему-то недовольно посмотрел на молодую жену сына. - Какие уж там дела-то!..
- Ладно тебе, отец, - сказала мать. - Приехал - и-то слава Богу.
Игнатию не терпелось рассказать о себе, и он воспользовался случаем возразить отцу, который, судя по всему, не очень высоко ставил его городские дела. Игнатий был борцом в цирке. В городе у него была хорошая квартира, были друзья, деньги, красивая жена…
- Ты говоришь: "Какие там дела!" - заговорил Игнатий, положив ногу на ногу и ласково глядя на отца. - Как тебе объяснить? Вот мы, русские, крепкий ведь народишка! Посмотришь на другого - черт его знает!.. - Игнатий встал, прошелся по комнате. - В плечах сажень, грудь как у жеребца породистого, - силен! Но чтобы научиться владеть этой силой, освоить технику, выступить где-то на соревнованиях - это Боже упаси! Он будет лучше в одиночку на медведя ходить. Дикости еще много в нашем народе. О культуре тела никакого представления. Физкультуры боится как черт ладана. Я же помню, как мы в школе профанировали ее. - С последними словами Игнатий обратился к жене.