"Оставьте человека в покое. Он хочет знать… Каких там испанских, - продолжал Яша, - испанский я забыл. Да и не видел никакого смысла. Кто будет платить за этих испанцев? Я перевожу фантомных поэтов. Вернее, переводил".
Он смотрел на меня, как взрослый смотрит на несмышлёныша. Он и в самом деле годился мне в дедушки.
"Что тут не понимать, - сказал Яша Меклер, - была целая куча республик, союзных, автономных, ещё каких-то. И везде свои поэты. Что-то кропали, пели под домбру, ну там, под кок-сагыз…"
"Кок-сагыз - это растение…"
"Знаю; какая разница Что-то сочиняли. А чаще просто были местными шишками. Переводчик изготовляет стихи, национальный поэт стряпает под них что-то, якобы оригинал. Можно и без оригинала. Да я не один такой, - сказал он. - Мы, можно сказать, процветали".
Я по-прежнему недоумевал, ждал продолжения.
"Ты что, не знаешь, что произошло? Всё кончилось. Разрушать они мастера. Пенсия мизерная. Поступил было в инвалидную артель, жрать-то надо. Потом, правда, повезло, устроился по специальности".
По специальности, что это значит?
"Текстовиком. Писал слова для песенок. Для этих собачьих рок-певцов. Ты не представляешь себе, сколько их развелось. Между прочим, неплохо зарабатывал. Так и прожил до самой… ну, сам понимаешь".
Зимние ночи в Москве бесконечны. Мы сидели вокруг пустой бутылки из-под шампанского, не видно было никаких признаков рассвета в запотевших чёрных окнах, отороченных хрустальными кружевами. Зябко, батареи еле тёплые. В этом доме всегда что-нибудь не в порядке. Яков Меклер переставил бутылку на пол. Плохая примета, объяснил он.
Упавшим голосом я спросил: где можно увидеть?..
"Меня?"
"Ну да", - сказал я.
"Там, где же ещё. А вообще-то мне всё равно".
Я не понял.
"Где я буду лежать. Не моя забота".
"То есть ты хочешь сказать: где ты лежишь", - уточнил я, и в эту минуту в коридоре задребезжало. Мы повернули головы к дверям, я встал. Звонок повторился. Вернувшись к гостям, я сообщил:
"Там никого нет".
"Небось мальчишки, хулиганьё, - проворчала старуха, прежде называвшаяся Таней, и почёсала темя спицей. - Надо бы дворнику пожаловаться".
"Правильно. Я слышал топот на лестнице", - сказал я, хотя никакого топота не слышал.
Мне хотелось спросить: поддерживают ли они связь с кем-нибудь ещё из наших? Вопрос был излишним. Лина сама вышла из-за стола и остановилась передо мной, как когда-то перед прорицателем. Я успокоился. Время соскочило с оси, лорд Гамлет был прав, - но Лина, гордость нашего курса, нисколько не изменилась. Все те же гладкие и блестящие волосы, чёрные глаза, только румянец исчез, она была бледна алебастровой бледностью - следствие бессонной ночи или эффект освещения.
Я приветствовал её по-испански, она как будто не слышала. В недоумении я обвёл глазами компанию; они знали то, о чём я не знал; я не решался нарушить общее молчание. Лина заговорила сама, привычным жестом ощупывая узел волос на затылке. Насчёт предсказания - всё правда, и соборы, и Саламанку, она всё это видела, побывала в стране своих грёз. Жили в гостиницах, по целым дням бродили вдвоём, а ночью любили друг друга.
"Прекрасно, - пробормотал Яков Меклер, - можешь садиться…"
"Это он виноват", - сказала Лина.
Я не понял: кто?
"Циркач. Он нагадал. Если бы он не пришёл, ничего бы не случилось".
"Но тогда, - заметил я, - не было бы и Саламанки".
"Да. И Саламанки бы не было, и ничего бы не было".
"Ты была счастлива?"
"Он сделал меня женщиной".
"Подожди, о ком ты говоришь: об этом гадателе или о…?"
Лина ответила, прямо глядя мне в глаза:
"Я думаю, это одно и то же лицо".
Мы с Яковом переглянулись, он постучал себя по лбу.
"Если помните, - сказала Лина, ни к кому не обращаясь, - диссертация была готова ещё прежде, чем мы окончили университет".
Тут я не выдержал.
"Лина, о чём ты. Нам до окончания ещё далеко!"
"Я прошу, - сказала она тихо, - меня не перебивать. Я пришла показать тезисы. Он сидел в кресле. Я подошла к зеркалу. Я видела его в зеркале, он был красив: высокий лоб и над ним дыбом стоящие седоватые волосы. Я спросила, заметил ли он что-нибудь. Нет, сказал он и вынул трубку из рта, что я должен заметить? Ты ничего не заметил, сказала я. Он ответил: ты слишком много работаешь, у тебя круги под глазами. Не надо сидеть по ночам, всё будет прекрасно, это я гарантирую тебе. Я усмехнулась и сказала: не знаю, так ли уж прекрасно, ты действительно ничего не заметил? Я взялась обеими руками за низ живота, и тут он, наконец, догадался".
Банальная история, усмехнулась она; я спросил: а он что? Испугался, сказала Лина. Стал её уговаривать. Дело, конечно, рискованное, аборты запрещены, но у него были связи, нашёлся специалист, который делал это на дому.
"Я отправилась туда. Всё было договорено, меня ждали. Но я была до такой степени зла на него, не за то, что он не хотел ребёнка, а за то, что он был такой трус, боялся за свою репутацию, за своё место, боялся своей жены, и это после всех обещаний… словом, я уже разделась, и этот зловещий тип в белом, в маске из марли, в резиновых перчатках, указал мне на кресло, что-то такое говорил, ворковал, дескать, не больно, пять минут потерпеть. Тут меня охватило такое омерзение - я схватила в охапку своё бельишко, платье, сверху набросила пальто и сбежала".
"А профессор?"
"Я с ним больше не виделась. Перестала вообще ходить в университет. Это был уже пятый курс, у всех дипломные работы, никто не заметил. Я уехала из общежития, чтобы он меня не разыскал. Да и зачем ему… Небось был рад-радёшенек, что я от него отстала. Диссертацию вычеркнули из плана. Я вообще этим больше не занималась. Всей этой наукой…"
"Так тебе и надо", - изрекла старуха.
"Таня! - сказал Меклер. - Ты бы помолчала".
"Чего молчать. Раньше надо было думать".
Я спросил: что стало с малышом, где он?
"Мальчик родился уродом, болезнь Дауна. У меня в роду вообще не всё в порядке. Началось что-то ужасное, я видела, как он ползёт ко мне, уже совсем большой. А я его отталкиваю".
"Ты лучше покажи", - проговорил мрачно Яша Меклер.
Пуговичка под воротничком закрытого чёрного платья не слушалась, Лина взялась двумя руками и рванула, обнажив сине-багровую борозду вокруг шеи. Тут снова задребезжал звонок.
Я вышел открывать; если бы оказалось, что это он, я бы не удивился, - и, надо же, так оно и было. Что же вы стоите, сказал я, заходите.
"Нет, нет, - промолвил чудодей, - меня ждёт такси… я на минутку".
"Цирк, кажется, уже уехал?"
"Сегодня был последний спектакль".
"А вы?"
"Мы, кажется, были на ты, - заметил он холодно. - Я успею на вокзал".
Как и в тот раз, он был в плаще, в шёлковом белом кашне и цилиндре. Но без маски.
Я сказал:
"Через порог разговаривать - плохая примета, зайди хотя бы в коридор. Они не слышат. Они вообще забыли о вас… о тебе".
"Ничего удивительного, - возразил он. - Так ты веришь в приметы?"
Мы стояли на лестничной площадке.
"Рад, что удалось повидаться снова, но я пришёл по делу, - сказал он. - Вряд ли я приеду когда-нибудь снова в Россию. Я бы хотел знать… чисто профессиональный интерес. Подтвердилось? Я имею в виду мои прогнозы".
"Ошибиться может каждый, - сказал я. - Можешь быть спокоен. Всё полностью подтвердилось".
"О! У меня камень с сердца свалился. - Он оглянулся и шопотом добавил: - Можно ведь и накликать ненароком".
"Adios, - крикнул, сбегая по лестнице, предсказатель будущего, - счастлив был познакомиться!"
"Я поговорил с дворником. Он их приструнит", - сказал я.
Сидящие переглянулись, за столом произошло движение. Девочка-подросток в рваных чулках и башмаках без шнурков, вылезла, ведя за собой старика, заросшего волосами, в видавшем виды пиджаке и тряпичном галстуке.
"Это ещё что за номер, - сказал Яша Меклер, - тебя тут только не доставало", - сказала Татьяна.
"Всюду хулиганьё", - пробормотал старик.
"У него смычок сломали", - сказала девочка.
Старик тускло глядел, мигал красными веками. Молча, лодочкой, протянул ладонь.
"Бог подаст…" - отвечал Яша Меклер. Кто она такая?
"Понятия не имею. Внучка… или просто так прибилась к нему. Много их сейчас. Небось тоже подрабатывает".
Стоя, как обычно, у кафельной стены, под Пушкинской площадью, слепой дедушка Вася исполнял вальс "На сопках Манчжурии", девочка пела. Какие-то парни, обритые наголо, вырвали скрипку.
"Я не знал, что у этого вальса есть слова".
"По-моему, он сам сочинил".
Я пробормотал:
"Значит, он снова был прав. А в углу мы богов не повесим, и не будет лампадка тлеть".
"Чего болтаешь, - сказал дедушка Скляр. - Это не я. Это Твардовский".
Он повернул голову к девочке: "Давай. Пой!"
Девчонка вышла на середину комнаты, встала в позу: "Широка страна моя родная. Много в ней…"
"Не то поёшь!"
Она скорчила ему злобную гримасу, проворно подсела ко мне, сунула между ног грязный подол и зашептала:
"Я здоровая, вот-те крест. Хочешь, я всё умею…"
"А ну, пошла отсюда!", - грозно сказал Яша Меклер.
"Куда?" - жалобно спросила девочка.
"Катись откуда пришла. Оба катитесь…"
Кто-то сказал:
"Там человек тридцать погибло, не меньше".
Я воззрился на Яшу.
"Ну, теракт, взрыв, это теперь в порядке вещей. Разнесло весь подземный переход. Само собой, - он показал пальцем в угол, где уселась мнимая внучка, - и от них ничего не осталось".