Зимой 1992 года финансы моего дяди потерпели полный крах. (Кто бы мог подумать!) Судебный исполнитель описал всё его имущество - даже битый "вольво" пошёл с молотка - и насчитал, что он должен различным банкам тысячи долларов, в общей сложности больше двадцати тысяч; точную сумму Джимми не хотел мне называть, поскольку это был топ-секрет.
К его долгам причислялись главным образом непокрытые вычеты по кредитным картам - больше всего за крупные покупки в винном магазине, - рассрочка за жилой вагончик и автоущерб. От обеих его месячных зарплат - чеков от садово-уборочной фирмы и гонораров от Рихарда Гржибовского - после всех выплат по суду остались лишь смешные крохи.
В его комнате стояли теперь только расшатанные софа и кресло, сломанные шкафы и полки - всё это они вдвоём с Бэбифейсом притащили со свалки для крупных предметов.
Громадный телевизор Джимми - его роскошь и гордость - был заменён на прибор, по которому приходилось то и дело стучать кулаком, чтобы он вообще работал. Тем не менее у этого аппарата был пульт, и дядя уверял, что канадские телевизоры никогда не взрываются; польские или русские - те да, они постоянно взрываются, как это случилось однажды в Ротфлисе, когда его бывший школьный товарищ Пасиор ударил по своему "Нептуну" и из-за последовавшей затем детонации лишился руки.
- Этот балбес хотел посмотреть фильм про Сталинградскую битву! - рассказывал мне дядя.
Время от времени он перехватывал у Бэбифейса или у меня двадцатку на пиво, сидел на своей "новой" софе, из которой торчали пружины, и ругал на чём свет стоит капиталистов и правительство в Оттаве.
- Они сорвут с тебя последние трусы, - говорил он, - и оставят тебя ковыряться в носу нагишом посреди голых стен. Можешь после этого подаваться хоть в психушку, хоть медведям на растерзание, ты человек свободный! При коммунистах мы могли быть уверены, что проживём хотя бы до шестидесяти лет, а здесь подыхай с голоду хоть ребёнком, если не пляшешь под их дудку! Зачем я вообще работаю, если они тут же у меня всё отнимают? Они строят себе виллы на мои деньги и летают на Багамы!
Мой дядя составил петицию канадскому правительству и попросил меня её проверить и исправить ошибки. Он написал: "Дорогая Канада! Моя просьба проста. Я немного задолжал. Не рассчитал своих возможностей со всеми этими процентами. За всякое говно, которое производят китайцы, здесь приходится переплачивать вдвое и втрое. Например, стоит на стереоустановке надпись Мейд ин Япан, но если её развинтить, то окажется, что всё это дерьмо сделано в Китае. Где-то в грязи Янцзы сидят узкоглазые и ляпают эту продукцию. Подёнщики и инвалиды войны, которые хотят хоть что - то заработать. А я, признанный канадец из Польши, заказываю себе домой всё это барахло и должен всю мою жизнь за него расплачиваться. Да мне проще было бы сразу эмигрировать в Пекин, напялить на себя синюю пижаму и молиться на Мао за чашку риса. Дорогая Канада! Но ведь я твой ситизен. Сделай же что-нибудь! С глубочайшим уважением - Джимми Коронко".
Я бросил его письмо без марки в ближайший почтовый ящик, просто так, для его успокоения. Совесть моя была почти что чиста.
Чак практически не бывал дома, мы виделись очень редко: он влюбился в кореянку. Бэбифейс был этому рад до поры до времени: пока Чак не объявил, что скоро переедет к своей девушке на другой конец города.
Бэбифейс сказал:
- Ведь он навахо. Он должен жить в индейском квартале, вместе со своими братьями.
Несколько месяцев спустя это произошло: в начале марта 1993 года Чак стал паковать картонные коробки для переезда и наполовину опустошил свою мастерскую. Он взял напрокат прицеп для своего "форда" и однажды в три часа дня заехал на этой повозке за мной на работу.
Я сказал:
- Послушай! Ну какой из меня грузчик! Давай лучше за двадцать монет возьмём в команду нашего Ча-Ча Он у себя в Казахстане был штангистом и даже добрался до первой лиги.
- Так и сделаем, дружище! - обрадовался Чак.
Ча-Ча обладал медвежьей силой. Я по сравнению с ним был просто гном, ведь весы подо мной показывали всего каких-нибудь семьдесят кило. Ростом он был с баскетболиста, к тому же у него были мощные плечи и железные кулаки.
Благодаря Ча-Ча переезд оказался детской игрой. Хотя улицы были ещё под снегом, а температура болталась туда и обратно со знаком "минус", так и не доходя до нуля, он обвязал свою толстую фланелевую рубашку вокруг пояса и потел, как племенной бык. Кореянка Чака, красавица, словно сошедшая со страниц рассылочного каталога, ростом была моему коллеге как раз по грудь, и он, кажется, произвёл на неё сильное впечатление.
Когда мы вчетвером вернулись назад к индейскому кварталу, чтобы загрузить прицеп оставшимся барахлом, и припарковались перед нашим домом, мы увидели, как мой дядя мечется по террасе из одного конца в другой, словно зверь в клетке. Он был чем-то очень взволнован.
Бэбифейс высунулся из окна кухни и гладил Крези Дога, который жалобно поскуливал, чуя отъезд Чака Вскоре он вышел со своим псом наружу - оба завёрнуты в шерстяные одеяла - и уселся на свою читальную скамью. Он молчал.
Мы поздоровались с обоими мужчинами, и я сказал:
- Джимми! Что такое? Отчего у тебя такое серьёзное выражение на лице?
- Я жду здесь уже два часа, - ответил он, - отморозил себе лапы, выкурил целую пачку цигарок, а этот лодырь гоняет со своими приятелями по всей округе!
- А в чём проблема, дядя? - спросил я.
- Твоя Джанис позвонила! - сказал он. - Она уже в облаках. В восемь часов вечера можешь встречать её в аэропорту! И не вздумай поселить эту медсестру в нашем доме!
Я рухнул спиной в снег, сложился, как шезлонг, и заорал:
- Джанис!
А потом вскочил на ноги и сказал:
- Она меня любит! Она меня любит!
Ча-Ча схватил меня в свои могучие объятия
и поцеловал в губы по старинному коммунистическому обычаю. Его мокрый и холодный рот имел противный вкус, и я был на грани коллапса. Эта любовь к ближнему заразительно подействовала и на Чака и его кореянку, и они тоже давай обнимать меня и прижимать к груди. Из-за всего этого дядя стал ещё нервознее. Скрежеща зубами, он повернулся к Бэбифейсу:
- Чего это они, с катушек сошли? Я бы на месте Тео застрелился. Эта медсестра наверняка беременна, и Тони выгнал её из дома. Теперь она хочет пристроиться здесь и повесит на него алименты! Вот посмотришь!
Я сказал моему дяде:
- Постарайся на сей раз держаться от нас подальше! То, что было с Агнес, больше не повторится. И лучше заплати свою часть квартплаты, а то именно ты вылетишь из дома!
19
Я быстро принял душ, побрился и влез в лучшие шмотки, какие смог найти: в красную рубашку, чёрные кожаные джинсы и такую же куртку. У меня не было ничего особенного для важных случаев, ничего праздничного, но в этом кожаном прикиде я выглядел неплохо. Потом я водрузил на нос тёмные очки, как Клинт Иствуд в "Розовом кадиллаке". Моё лицо в зеркале сразу же стало худощавым и серьёзным. Мне оставалось только слегка уменьшить степень своего волнения. Поэтому я выпил глоток виски из стакана для чистки зубов. Дядя держал в ванной комнате бутылку виски - на всякий случай.
А потом я набил рот тремя подушечками жевательной резинки, затем прополоскал зубным эликсиром и ещё раз почистил зубы. Потом спрыснул шею спреем после бритья и спел при этом строчку из любовной песни Заппы: "Well, yeah! She was a fine girl!"
Прихорошившись, я был готов ехать в аэропорт.
Чак, кореянка, Бэбифейс и казах сидели с Джимми на нашей кухне и разговаривали, стараясь перекричать друг друга. И тут среди них появляюсь я - сияя улыбкой счастливчика.
Они даже не заметили моего прикида, что я расценил как поражение.
- Джиммочка! Никто не собирается писать тебе на ногу! - говорил в это время Чак. - Вот увидишь: под одной крышей с Тео и Джанис тебе будет хотя бы не так скучно!
- Конечно! - поддержал его Бэбифейс.
- Под старость лет мне такое… - пробормотал Джимми себе под нос, но тут увидел меня и сразу же прикусил язык.
- Ну что? Разве я не крутой парень? - сказал я. - Настоящий покоритель сердец.
Ча-Ча раздавил свою сигарету в пепельнице. И продолжал расплющивать её указательным пальцем, хотя она давно погасла.
- С ума сойти! - сказал Ча-Ча.
Теперь и Чак, и кореянка посмотрели на меня внимательнее.
- Йесса! - сказал мой друг и потёр себе нос. - Вот противоза польский! Ты что, ограбил галантерейный магазин?
- Не-е! - сказал Джимми. - Этот жалкий подкаблучник надушился моим виски из Кентукки!
- А я ничего такого не унюхиваю! - возразил Бэбифейс.
Я сказал:
- Кто поедет со мной в аэропорт?
- А розы? - спросил Ча-Ча. - Надо купить розы! Полный багажник роз!
- Боже, об этом я и не подумал!
- Сейчас всё устроим! - сказал мой друг. - Без паники, Тео! Большой Чак решит любую проблему!
- Ну, тогда пиши пропало! - сказал мой дядя. - Он купит в супермаркете эти японские резиновые деревца прямо из морозильной камеры. Такие уродцы называются бонсай. Я пошёл спать!
- Я тоже, - сказал Бэбифейс. - Спокойной ночи!
Мы уселись в "форд" Чака, а Ча-Ча сослали на грузовую платформу прицепа.
- Бедный парень! - беспокоилась кореянка. - Он ещё получит там простел!
- Да ну! - отмахнулся Чак. - Он и не к такому привык! Не веришь - спроси у Тео!
Мы сперва отвезли Ча-Ча домой. На прощание он ещё раз настойчиво напомнил мне:
- Розы, подари Джанис красные розы!
После этого мы отцепили дурацкий прицеп,
оставили его на автостоянке возле дома, где жил