- Ну и хорошо! - сказал Ашик, не обижаясь на их смех. - Теперь по крайней мере можно сказать, что вы - старые друзья, так что аллах все же восторжествовал и милосердие не пропало даром. А ты, Гордон, радуйся мысли, что совершил добро, пощадив жизнь простого рабочего, который тебе благодарен за это.
- Ты слеп, старый дурень! - вскричал Гордон. - Зейн только по обличью рабочий, на самом деле он столько смыслит в машинах, сколько и я, если не меньше. Слушай! Этот человек утверждал тогда, будто он - не то монтер, не то механик, что-то в этом роде, и я пошел с ним в механическую мастерскую, чтобы проверить, правда ли это. Вот было смеху! Головой он все знал и понимал, но механизмы отказывались повиноваться его рукам. Было совершенно ясно, что он и машины находятся в непримиримой вражде друг с другом. Он механик, но механик совсем особого рода; его специальность - чувства и мысли его собратьев. Посмотри, на вид это совсем обыкновенный человек, но тем он опаснее. Вся его сила в голове, а не в руках, точно так же, как и у меня. Это и делает его опасным. Он - политический механик, механик революции.
- Ну что ж, ты занят тем, что устраиваешь восстание в пустыне, - возразил Ашик, - а он делает то же в Бахразе. Теперь вы встретились, и оказывается, что вы старые друзья. Так свези его к Хамиду - и все в порядке.
Гордон покачал головой и повернулся к Зейну: - А чего тебе, собственно, нужно в пустыне? Что ты можешь сказать кочевникам о свободе?
- Ничего, - ответил Зейн все с той же непоколебимой выдержкой, хотя слова Гордона и задели его. - Мне нужно поговорить с Хамидом.
- О чем? Какие могут быть разговоры у механика с феодальным властителем?
- Мы оба арабы. Этого достаточно.
- Этого недостаточно. - Гордон отошел от него. - Тебе известно, как мы относимся к твоему учению.
- Мне неизвестно, как к нему относится Хамид.
- Хамид относится так, как отношусь я! - объявил Гордон.
Зейн пожал плечами, и на мгновение эти два небольших человека стали друг против друга, точно противники на поединке.
- А вот мы узнаем, что думает Хамид, - упрямо сказал Зейн.
- Я не повезу тебя к нему.
- Все равно я до него доберусь рано или поздно, - ответил Зейн; его непоколебимая выдержка сдала, и в нем вдруг сказалась гордоновская хватка, напор воли, не терпящей промедления, как бывает у людей, которые живут одними нервами.
- Ты, может быть, собираешься объяснить Хамиду, что такое восстание?
- Да.
- И что такое свобода тоже? - Гордон презрительно усмехнулся.
- Да.
- Твоя свобода - это свобода рабочих и крестьян. Какое дело до нее кочевому арабу? Ступай проповедуй эту свободу в городах и деревнях Бахраза, а племена пустыни оставь в покое.
Бахразец вскинул руки - араб в каждом своем движении, хотя его легко было принять и за маленького загорелого шотландца с целой шапкой взлохмаченных волос. - Проводи меня к Хамиду, Гордон, - сказал он. - Мне надо поговорить с ним обо всех этих делах. В пустыне идет восстание. Скоро начнется восстание и в Бахразе - наше восстание города и деревни. Нужно объединить их силы. Вот и все. Мы должны действовать сообща…
- Значит, теперь ты хочешь, чтобы мы были союзниками, - сказал Гордон. - Вы, марксисты, воображаете, что ваша политика - ключ ко всему. На все иные стремления вам наплевать. Вы желаете построить мир рабочих и крестьян. Да здравствуют землекопы, и долой интеллект! Понимаешь ты, что я говорю?
- Отлично понимаю…
- Восставшие племена ведут борьбу за свободу личности, за ничем не стесненную свободную волю. Нам ни к чему учение о том, как мастеровых возвысить до уровня богов. Этим пусть занимаются ваши политики.
Зейн усмехнулся, и в его усмешке была ирония пополам с досадой; ничто так не подчеркивало близость этих двух людей, как неожиданная душевность их перебранки. Это было похоже на вечный спор двух родных братьев, которым пришлось по-разному бороться с трудностями существования. - Ты что же думаешь, Гордон, мы собираемся силой принудить наших рабочих и крестьян к восстанию? - Теперь Зейн говорил с оттенком презрения. - Ты думаешь, их воля недостаточно свободна, чтобы они сами решили, восстать им или нет? Неужели человек, доведенный нуждой до отчаяния, станет слепо подчиняться догме? Мы предлагаем рабочим и крестьянам путь к спасению. Какой? Мы не толкуем о свободе воли, о праве каждого человека жить своим интеллектом. Что пользы в этом? Чем это облегчит их страдания? Мы предлагаем нечто реальное: уничтожить помещичью власть, уничтожить эксплуатацию, покончить с иностранным господством, с нищетой, голодом, лишениями. И покончить на деле, а не на словах. Независимость! Землю крестьянам! Власть городским рабочим! Вот наша догма!
Гордон захохотал: ему вдруг стал доставлять удовольствие этот спор, он даже развеселился. - Черт возьми, брат! Где ты научился всему этому? Не на небесах, не в Аравии!
- Мы учимся всюду, где только можем, - раздраженно ответил Зейн; ему совсем не было весело. - Англичане тоже нас кое-чему научили, - добавил он с расчетом.
- Все - догма! - сказал Гордон.
Зейн снова пожал плечами. - Спроси у городских рабочих, у крестьян, догма ли это. Вот Ашик - купец, представитель буржуазии, спроси у него.
- Представитель буржуазии! - повторил Гордон, указывая на Ашика. Смеясь, он захлопал в ладоши, и старик на мгновение недовольно нахмурился. - Так как же, веришь ты в силу рабоче-крестьянских восстаний? - спросил его Гордон. - Считаешь, что в этом твое спасение? Говори, не стесняйся. Дай Зейну правдивый ответ.
- Кхе, кхе! - закряхтел Ашик. - Вы все спорите и поддразниваете друг друга, точно два родных брата. Я все понимаю! Спорщики вы оба; ростом невелики, а пылу в вас много. И хитрости тоже; и в обоих вас догма сидит крепко. Да, да, Гордон, в тебе тоже. Ты неимение догмы возводишь в догму. Но как вы собираетесь действовать во имя этой догмы - вот что покажет, кто из вас прав.
- Ну, а ты как собираешься действовать? - настаивал Гордон.
- Я - политик из кофейни, а не шпагоглотатель, - сказал Ашик.
- Ты уклоняешься от ответа, - заметил ему Гордон.
- И ты тоже! - вскричал Зейн.
- Я сказал тебе, что ты хочешь совместить несовместимое, - возразил Гордон. - Племена борются за свое освобождение от Бахраза, а не за дружбу и союз с ним.
Снова бахразец вспылил. - Неужели ты не видишь разницы между помещичьим Бахразом и Бахразом революционным, который придет ему на смену? - воскликнул он. Пальцы его судорожно сжимались и разжимались: самообладание наконец чуть-чуть изменило ему.
- Нет, не вижу. Тот ли Бахраз, другой ли - все равно он несет племенам гибель. Бахразские помещики грабили арабов пустыни и убивали их. Твои рабоче-крестьянские догматики захотят сделать из них механиков и землепашцев.
- Племена не могут навсегда остаться тем, что они есть, Гордон.
Гордон тряхнул рукавами своей одежды. - Так вы теперь хотите помочь нам?..
- Мы друг другу должны помочь! - Зейн повернулся к Ашику. - Ашик, - сказал он, - ведь ты понимаешь. Объясни ему. Выскажи то, что ты думаешь…
- Да, да! Что думает купец, представитель буржуазии?
- Друг мой, - сказал Ашик, ласково ударив Гордона по коленке. - Ты неразумный человек.
- Значит, его догма, по-твоему, разумна? - спросил Гордон.
- Нет, нет. Не в том дело, - возразил Ашик. - Но если бы ты был разумным человеком, ты спросил бы Зейна: "Что ты предлагаешь? Чего ждешь от нас и что можешь нам дать?" У него свое восстание, у тебя - свое. Заключи с ним сделку. Если ты достаточно сметлив, то сумеешь заключить ее с выгодой для себя, независимо от существа дела. Кхе, кхе! Зейн лучший купец, чем ты, когда дело касается революции.
- Я не барышник, - сказал Гордон.
- Но-но-но! - сказал Ашик. - Не будь таким добродетельным. Ты можешь сделать дело с Зейном, вот и делай.
- Ведь мы не горшки на баранов меняем, - настаивал Гордон. - Речь идет о принципе.
Ашик по-стариковски вздохнул. - Мне непонятны твои разговоры о принципах. - С минуту он сидел неподвижно, потом снова зашевелился-и ткнул дрожащим пальцем в сторону все время безмолвствовавшего. Смита. - Пусть Смит-паша скажет тебе, как нужно поступить.
Гордон не смотрел на Смита, а Зейн молчал, словно дожидаясь, когда наконец старый Ашик прекратит эту глупую игру. Но Ашик настаивал, и Смиту пришлось, преодолевая замешательство, высказать свое мнение.
- Я знаю, какова цель восстания племен, - сказал Смит, сжимая своими внушительными коленями радиоприемник, - а про Бахраз не знаю ничего. - Он почувствовал, что сбился. - Я против революции, - сказал он еще и замолчал.
Ашик так и вскинулся. - Великий аллах! Да ведь ты же участвуешь в революционном восстании!
- Восстание племен - это совсем другое.
Ашик безнадежно пожал плечами.
Зейн снова повернулся к Гордону. - Возьми меня с собой, Гордон. Я должен увидеться с Хамидом. Восстание племен началось слишком рано…
- Да, да, возьми его, - нетерпеливо сказал Ашик. - Ему трудно будет добраться до Хамида одному, без проводника, без какой-нибудь охраны. Посмотри на него. Ведь всякий сразу признает в нем бахразца. - Все свои доводы Ашик уже выложил, и теперь игра потеряла для него интерес.
Но Гордон не сдавался. - Послушай…
- Возьми его! - сердито крикнул Ашик и стукнул кулаком по креслу.
- Уж не опасаешься ли ты моего влияния на Хамида? - вкрадчиво спросил Зейн.
- Бог мой! - вскричал Гордон. - А если я не возьму тебя…
- Ашик меня повесит, - с притворным отчаянием простонал Зейн и простер к Гордону свои руки в оковах.