В следующий выходной день начали бурить грунт и ставить сваи. Сложность заключалась в том, что через каждые полметра бур упирался в топляк, который приходилось долбить ломом и топором, приваренным к водопроводной трубе. За три субботы мы проделали основную черновую работу: пробурили шестнадцать скважин, установили в них четырехметровые асбестоцементные трубы, связали их арматурой и сколотили опалубку - некие траншеи из досок. Предстояло самое трудное - приготовление бетона и заливка его в эти самые траншеи. Для подобной работы требовались немалые силы и мы с братом собрали всех тех, кто помогал перевозить брус - тот же состав - и предварительно, в середине недели, завезли к участку пять самосвалов песка и гравия - целую гору сыпучего материала. Что было удобно - шоферы, возившие песок и гравий на какие-то промышленные стройки, время от времени заезжали в поселок и предлагали свой груз - как известно, это в нашем Отечестве в порядке вещей. Но что было неудобно и странно (об этом не позаботилось правление товарищества) - так это отсутствие дорог между участками. В поселке проложили только центральную дорогу "Бродвей", на нее и свалили материал, а дальше, к участкам, таскали на себе, возили на тележках и тачках. Хорошо еще, что наш участок прилегал к "Бродвею", но каково было тем, кто строился у леса?! Короче, мы с братом три полных дня возили тачки с песком и гравием. Устали жутко - болели все мышцы, песок был в волосах и во рту, а гравий, каким-то таинственным образом, набился даже в карманы брюк. От усталости в голову полезли унылые мысли - я засомневался, сможем ли самостоятельно сделать фундамент, основу дома.
- Тот, кто сомневается в себе, не уверен, что победит - побеждает, - сказал брат. - А кто самонадеян, уверен в себе, своей непобедимости, - проигрывает.
- По-моему, как раз наоборот, - буркнул я.
Тем не менее, с каждым днем мы чувствовали, что по-настоящему втягиваемся в физический труд и подходим к пику формы, когда устанавливаются серьезные рекорды. Ну а потом наступила сущая пытка - три жаркие злосчастные субботы, о которых впоследствии мы вспоминали с содроганием. Шесть здоровых мужчин под уже горячим солнцем, раздевшись догола, отбиваясь от наседавших комаров, точно заведенные, таскали тяжелейшие ведра с бетоном и выливали его в опалубку. Мы работали с раннего утра до позднего вечера, почти без перекуров, с недолгим перерывом на обед - это был ключевой момент строительства. В память о тех субботниках мы вмонтировали в плотную литую массу фундамента бутылку с запиской к потомкам, в которой поставили свои имена, с уверенностью, что наше сооружение простоит сотню лет и потомкам будет небезынтересно узнать, кем являлись их предки и как они умудрились на болоте поставить такой замечательный фундамент. В еще большую память о тех днях позднее друзья оставили множество пустых бутылок на моем балконе.
Надо сказать, что фундамент мы действительно отгрохали на славу - он вызывал удивление. Ясное дело, удивление бывает разное: восхищенное, неприязненное, ироничное и прочее, и бывает, удивляется один человек или группа людей, или все, кто способен удивляться. Так вот, к нашему фундаменту подходили целые оравы дачников, восторженно причмокивали, отпускали комплименты, а мы деловито показывали отдельные совершенства закладки, смакуя детали, объясняли что к чему, напористо рекламировали свой метод заливки бетона. Наш фундамент, как воодушевляющий пример, приезжали фотографировать из других поселков те, кто еще только собирался осваивать участки. Слух о нашем необыкновенном фундаменте прокатился по всей истринской области, и к нам посыпались заманчивые предложения, но мы скромно отказывались - повторить подобную работу не было сил.
Иногда на наш участок заглядывал деловой, энергичный мужчина с выпученными, как у мороженого судака, глазами. Его фамилия была Кульдин. Этот Кульдин нас попросту изводил болтовней. Он явно страдал гигантоманией и собирался строить не дом, а дворец. То возвещал, что достал двадцать тысяч финских кирпичей, то показывал на свой участок в конце улицы, где экскаватор копал котлован под фундамент, то выбегал на дорогу встречать подъемный кран, который должен был "укладывать бетонные блоки".
- Болтун, фактуристый дурак, - говорил о нем сосед Виктор Петрович. - Абсолютно неграмотен и чудовищно груб. Прикатит на своей "Волге", наорет на рабочих и уезжает. Сам не знает, чего хочет. То блочный фундамент, то плавающий, то кирпичный дом, то брусовой. Надоел всем… Здесь ведь литераторов раз-два и обчелся. Полно тех, кто влез по блату или за взятку, или достал для товарищества столбы, провод. Есть один полковник - его солдаты выравнивали дорогу… Вот и огораживают свои усадьбы, ругаются за каждые двадцать сантиметров.
- Чем разнообразней соседи, тем интересней технология отношений, - сказал брат. - Мне всегда нравились люди, которые не похожи на меня и поступают, и смотрят на мир не так, как я.
- Ну-ну, - пропыхтел Виктор Петрович. - Посмотрю на вашу технологию. Я-то руководствуюсь английской поговоркой: "Чем выше забор, тем лучше соседи".
Дальше уже началась интересная работа - укладка бруса. Мы выпиливали пазы, высверливали гнезда под штыри, перекладывали связки паклей. За рабочий день делали по четыре венца, и стены методично росли прямо на глазах; а когда вставили оконные рамы и дверные косяки, явственно обозначились контуры дома. От этого промежуточного результата душа приходила в восторг.
Стоял июнь. Кое-кто из наших постоянных помощников был в отпуске, и теперь мы оставались на участке с ночевкой - благо имели комфортабельный сарай.
На этом этапе строительства комары исчезли, но появились слепни и оводы, в сравнении с которыми комары - всего лишь докучливые нытики; теперь во время работы мы отбивались от настоящих вампиров. Случалось, в запарке у нас возникали горячие перебранки, едкие, зубастые нападки друг на друга и пересуды: каким образом устанавливать те или иные крепления. Тогда брат, как идейный вождь нашего клана, и я, как руководитель строительных работ, посылали делегатов к застройщикам на соседние участки, и потом, сбалансировав опыт мастеров, находили целесообразное, приемлемое для всех решение.
С наступлением темноты, поужинав (разумеется под "Столичную", иначе как снять напряжение?), долго сидели у печки и, вдыхая запах дыма, с невероятным напором дружелюбия восхваляли друг друга за проделанную за день работу.
Ночи были теплые; громко кричали лягушки в канавах, сквозь щели сарая тянули многослойные запахи: распиленной древесины, стружки, смолы, грибов-сыроежек, папоротника - эти запахи смешивались с табачным дымом и дымом из печки, и получался дурманящий букет - во всяком случае, спали мы крепко.
Днем во время перекуров наведывались к соседям. У нашего непосредственного соседа Виктора Петровича дом был в полном сборе: брусовой, с обширной террасой, на которой виднелась плетеная мебель, и добела выскобленным крыльцом, обсаженным бело-розовыми гладиолусами.
- Этот дом мне обошелся в копеечку, - сообщал Виктор Петрович. В него вложил все свои сбережения и сбережения покойной жены. Мечтал иметь дачу - хорошую мещанскую добродетель, думал - дети с внуками будут отдыхать. А они внуков устроили в лагерь, сами укатили в Ригу, а я превратил дачу в склад ненужных вещей. И ковыряюсь здесь один, пропади она пропадом, эта дача… Вам вот что скажу - плюньте на это дело. Пока молоды, на кой черт вам дача?
- У нас тоже мечты - поработать руками, - сказал брат.
- Забросьте подальше ваши мечты, пора ехать к морю, ведь наступило лето! Чего дышать цементом, опилками?! Море - вот достойная мечта для молодых людей!
- Но мы далеко не молодые, - вставил я.
- Молодые! Чертовски молодые! - резко бросил Виктор Петрович и я, в самом деле, почувствовал, что сбросил десяток лет.
Через улицу с нами соседствовали два интеллигентных научных сотрудника. Они, вроде нас, ставили дом своими силами. Жили в палатке, готовили обед на паяльной лампе, работали как проклятые, с восхода до заката солнца.
- Мы творческие люди, - говорили "интеллигенты". - Дача нам нужна для уединения, спокойной плодотворной работы, как душевное прибежище. А место здесь - лучше нельзя придумать. Такое место мы искали давно.
- Искали болото, комаров? - вставил кто-то из нашей компании.
- Болото осушим. Сопротивление среды заставляет художника преодолевать трудности, закаляет дух. А комары?! Все животные имеют право на жизнь, даже те, кого не хочется ласкать…
Интеллигенты, герои духа, говорили все правильно, как по учебнику, тем не менее вселили в нас определенный заряд оптимизма.
Около леса строился редактор какого-то еженедельника, мужчина моего возраста. Приветливый, веселый, он всегда встречал нас как закадычных приятелей: угощал чаем, включал магнитофон "для хорошего настроения" и доверительно сообщал, что дача ему нужна как воздух, что на ней будет собирать друзей.
- Я, видите ли, компанейский человек и люблю общество, - говорил он. - У меня много знакомых, но в городе, сами понимаете, по-настоящему не покутишь. А здесь есть где порезвиться… Делай что хочешь, хоть стой на голове… И никто за тобой не следит, и разговоры не подслушивает.